Ковен заблудших ведьм

— Ты так и не ответил на вопрос, — прохрипела я ему в губы, которые ласкала кончиком языка, проходясь пальцами по острой линии челюсти. — Насколько сильно ты соскучился по мне?

На груди Коула блестели капли воды. Его тело было скрыто под ее толщиной, но та просвечивалась, открывая моему взгляду тугие мышцы и плоский очерченный живот с дорожкой волос, уходящих вниз. Там же удобно устроилась я, взобравшись сверху Коула и оседлав его бедра. Даже служба в полиции не успела оставить на его коже столько шрамов, сколько оставила всего пара встреч с моей родней. Под ключицей виднелось перекрестие двух розовых полос — отметины от когтей дибукка-Исаака, когда он рвал его в клочья внутри горы Кливленд. Я с благодарностью поцеловала этот шрам, и Коул потерся о мою щеку носом, после чего опустил голову и сдвинул губы вдоль шеи, спускаясь к груди, до которой не доходила вода.

Я вздрогнула, и метка на его запястье вновь вспыхнула.

— Я покажу тебе, насколько, — ответил он, приподнимая меня за ягодицы, чтобы затем опустить и заполнить своим теплом.

И он действительно показал. А потом еще раз и еще. Кажется, он делал это до самой полуночи.

Уже когда Коул спал под пуховым одеялом, все еще влажный после ванны, из которой нам едва хватило сил выбраться и доползти до постели, я свесила с кровати ноги и оделась. Это было неприлично — вот так исчезнуть со своим атташе посередине праздника, и я не смогла бы уснуть, пока не убедилась, что все прошло гладко.

Бросив белую тунику в корзину для белья и завернувшись в шелковый халат, я тихонько вышла из спальни Коула и спустилась вниз.

В гостиной было уже тихо. Похоже, все мирно разошлись по своим комнатам давным-давно. На прибранном столе, заправленной чистой розовой скатертью, остались лишь несколько накрытых блюд. Вся посуда была перемыта и разложена по своим местам. О минувшей Остаре напоминал лишь запах мяты и лимона, доносящийся из углов комнаты, и потрескивание догорающего камина. Удовлетворенная воцарившимся в доме покоем, я облегченно вздохнула и развернулась на пятках, чтобы вернуться к лестнице.

«В белую простынь тебя обрядят, от уха до уха, с макушки до пят».

По спине стек липкий мороз, будто кто-то вывернул охапку снега мне за шиворот. Я остановилась перед высоким створчатым окном, расписанным на французский манер, и вгляделась в ночь, проглотившую лес и берег Шамплейн.

«В гроб деревянный тебя упекут, сверху положат камни и грунт».

Эта мелодия текла откуда-то извне, неуловимая и призрачная. Слова доносились так отчетливо, будто кто-то пел их прямо мне на ухо.

Золотой браслет на руке завибрировал.

— Что за...

Гримы рвались наружу, как свора диких псов. Украшение почти обожгло меня, раскалившись. Я вспомнила ворчание Сэма о том, как он не мог уснуть, ворочаясь с бока на бок из-за этой вибрации, которая начиналась ровно после заката. Похоже, он не обманул: браслет и впрямь ожил, бился в неистовстве, норовя порваться. Гримы будто откликались на зов, который я не понимала.

Но, может, который мне смогут объяснить они?

— Ладно, я ломаю печать, что сдерживает вас. Покажитесь!

Браслет замер, успокоившись, и по моим пальцам заструилась черная дымка. Она укрыла туманом весь пол, а затем обрела форму. Показались три взъерошенных кота со связанными хвостами и светящимися глазами, налитыми кровью.

— Ну наконец-то! — запищал Блуд, принявшись тереться зудящей спиной о ножку табурета. — Как тесно в этой дешевой бижутерии! Ох, мы так исхудали... У тебя сердца нет, Верховная!

— Вы сами в том виноваты, — припомнила я, пододвигая стул и садясь напротив. — Вы обманывали меня, притворяясь тем, кем не являетесь. Вам повезло, что мне дорог браслет, иначе я бы выкинула вас прямо в озеро!

— Но все же ты выпустила нас, — мяукнул Эго, принявшись вылизываться, что есть мочи, крутясь волчком. — Почему?

— Решила дать вам второй шанс.

«Все будет тихо во мраке могилы, но в дереве скоро появятся дыры».

Эго, Спор и Блуд одновременно вскинули морды к потолку. Я щелкнула пальцами и просияла, поймав их на этом раньше, чем они бы одернулись и сделали вид, что ничего не слышали.

— Пение! — вскрикнула я от радости. — Вы реагируете на него! Как? Я думала, оно лишь для моих ушей...

— Оно для ушей каждого, кто способен помочь, — пояснил Спор, усевшись на подоконник и дернув ушами от ветра, что вился в дом из приоткрытого окна. — Для нас в том числе.

— Что это значит?

— То, что мы и впрямь не те, кем ты нас считаешь, — усмехнулся Эго и переглянулся с двумя другими котами. Не сговариваясь, они вдруг срослись воедино, как тогда в коттедже Коула при первой нашей встрече: уродливая, долговязая тень с терновым венком, чешуйчатым хвостом и оскаленной пастью.

Я едва не опрокинулась со стула, резко отпрянув назад.

— Я и так вам верю, спасибо, — прошептала я побелевшими губами, и грозная тень распалась обратно на безобидных черных котов, удовлетворенная тем, что сумела произвести на меня впечатление. — В таком случае... Что вы такое?

— Шеду.

— Это я уже слышала. Подробнее.

Эго, Спор и Блуд (или то, что притворялось ими) хищно улыбнулись. Голос их теперь звучал иначе, обретя многогранные оттенки низкого полого тембра, похожего на пещерное эхо:

— Имя мне Монтаг, Принц Дураков, Изгнанный, но не Отчаянный, — произнес Эго.

— Я есть все, что было тебе нужно, — продолжил Блуд.

— И что нужно по сей день и будет нужно потом, — подхватил Спор.

— Сейчас я твой фамильяр. Три грима, призванные служить и защищать. Завтра я стану большим. Или меньшим. Я стану другим, как другим становится каждый, кто доживает до следующего утра.

— Я есть перемены, что грядут.

— Я есть парус, что направит тебя по их ветру.

— Я — Принц Дураков, — повторило нечто хором. — И в этот раз я выбрал тебя, так возрадуйся милости своего гения!