Наследие

– Тревожно мне как-то. Подождём несколько часов, и отправишься за ней.

– Я не нанимался её караулить.

Лозарус вспомнил предыдущее свидание Астор. Ему пришлось всю ночь делать ей комплименты, чтоб та забыла неприятного мага, который всю ночь кормил её сладкими речами о самых к ней благих намерениях, а под утро исчез. Он уже три года, как ушёл восвояси, и всё никак не найдёт сюда дороги, а бедная Астор страдала недолго: поплакала, затем забыла о нём и нашла себе нового ухажёра.

– Какая она всё-таки глупая. Похоже, всё начинается заново. Ну как можно быть такой доверчивой? Ведь не впервой разочаровывается. Зачем входить в одну и ту же воду дважды, если заранее знаешь, чем всё закончится?

– Но я же не могу запретить ей любить. Такая уж она чувственная и эмоциональная, – вздохнула Энни.

– Этот маг, говорят, еще и пройдоха редкостный. Он ведь и к Юнклиде приставал, предлагая непристойные вещи. Ему всё одно. Всё равно кто-то да согласится.

– Юнклида, это правда? – спросила Энни у ведьмы.

– Ой, Энни, еще как! Такого глупца еще не видела. Гуляет с Астор, а посматривает на остальных. Да был бы еще красавец, а то ни рожи ни кожи, невысокий, с мелкими прыщами по всему лицу, зато задирает свой нос, будто какая-то важная персона.

– А ты говоришь, красивый… – обратилась Энни к Лозарусу.

– Астор влюблена, поэтому ей и кажется, что принц на волшебном коне.

Юнклида перекривила:

– Он-то принц?! Да он не то, что не принц, ему не взобраться даже на коня!

Энни засмеялась во весь голос, видя, как Юнклида взяла её посох и, изгибаясь, прошлась, копируя его корявую походку.

– Хорошо, что хоть маг, а не дух из подземелья. Лгуны еще те.

Они не договорили, как вернулась опечаленная Астор. И была она одна, без своего кавалера. Она шла по песку, раскидывая мелкие ракушки, лежавшие у неё на пути, злясь сейчас даже на пыль у себя под ногами. Да, ее еще раз разочаровали. Но в этот раз свидание длилось меньше обычного. По-видимому, она слишком быстро раскусила своего избранника и, не став дожидаться полного разочарования, дала ему пинка под зад. И так ему и надо; нечего цепляться к западной ведьме, ведь если вовремя не узнать свои границы, можно и вовсе не вернуться в родные края.

Астор остановилась возле воды, намочила ноги, стряхивая при этом песок с подошвы, и прикусила губу от злости. Видимо этот тип проявил себя хуже десяти предыдущих.

– Привет, Астор.

– Здравствуй, Юнклида.

– Не удалось свидание?

– Не спрашивай. Хуже быть просто не может.

– Какие наши годы! Сколько их еще будет!

– Вот почему, скажи, мне так не везёт?

– Не переживай, он всё равно тебя недостоин.

Астор наклонила свою голову на плечо Юнклиды и зарыдала.

– Поплачь, дитя моё, и всё скоро забудется. Может, ударим его молнией, и всё тут?

– Нет, у него жена и две очаровательные дочурки, – Астор вздохнула.

– Почему раньше не проверила?

– Мои чувства помешали мне увидеть. Ладно, пусть живёт.

Астор вытерла слёзы.

– Всё, больше ни одной слезинки из-за мужчины.

– А вот это верная позиция. Они этого просто недостойны. Постоянно в поиске, не удовлетворены тем, что имеют, а в конце концов страдаем от этого мы, женщины.

Юнклида сделала строгое выражение лица. Откуда же ей это известно? Никто из ведьм никогда не видел и одного мужчину, который бы ей нравился. Она, казалось, не испытала этого чувства – любить кого-то. Или выражает мнение остальных, хотя и не похоже на то.

– Вы всё больше поражаете меня, – Энни сделала большие и удивлённые глаза. – Хотите сказать, они все такие, и у нас нет шанса встретить по-настоящему хорошего, доброго, любящего мужчину?

– Этого я не говорила. Я лишь выразила, что в большинстве своём таковые давно не свободны, а остальные – так, ищут чего-то особенного. А что им еще надо? Любимая женщина встречает его с улыбкой на лице, но ведь для них это лицо ненавистно только от того, что оно бывает невесёлым, даже порой безжизненным, что перемены в нём не избежать хотя бы потому, что мы ведьмы, и наше лицо от рода нашего занятия не становится краше.

– Да, многие из нас были брошены, некоторым еще предстоит узнать прелести этого светлого чувства, – сказала Юнклида.

– Вы что, тоже разочаровывались в любви? – Энни еще выше подняла свои брови от удивления.

– Думаешь, если я самая старшая из вас, то мне чужды любовные страдания? Одно только – как я не любила и не была огорчена поведением одного, в тот момент единственного, сдерживала слёзы, чтоб не расплакаться прямо перед ним, не позволила ему измываться дальше. Но теперь у меня есть опыт, пусть неприятный, зато я отлично знаю – время лечит все раны.

Энни посмотрела в ее глаза.

– И вы больше так и не полюбили?

– Нет.

– Поэтому и ненавидите других мужчин?

– Нет, отношусь к ним так, как они того заслуживают.

– И что, все прям одинаковые? Я ведь тоже не женщина, – Лозарус сморщил свой лоб. Его шутка как-то не удалась, но ему всё же стало жутко интересно, как на неё отреагирует Юнклида. Ведь он относился к ней с большим уважением. Из всех ведьм она одна смотрела на него как-то по-особенному.

– Лозарус, ты не мужчина, а ребёнок. Забыл, что мне слишком много лет, но когда-то я тоже была молодой. Вот в то время я и встретила не того… И с тех пор кажется, что всем от тебя только одного и надо.

– Дело же не в летах, когда вы были слишком юны для любви. Вы же и сейчас молоды.

– Поверь мне, я живу очень долго на этом острове и видела стольких магов, духов и прочих, и некоторым действительно хотелось завоевать моё сердце. Но невозможно полюбить снова, даже спустя сотни лет. Моя молодость – только внешнее проявление. Да, у нас, бессмертных ведьм, большое преимущество над простыми женщинами, но и оно не всегда помогает нам оставаться для любимого эталоном женственной красоты.

– Но вы ведь все-таки встретили того единственного? – Энни присела на мокрый песок, подбрасывая мелкие щепки в огонь, так как рассказ Юнклиды был очень занимательным, и ей так хотелось узнать больше о жизни ведьм.

– Да, ему удалось завоевать моё сердце, и он как никто понимал меня.

– А что потом?

– Потом он часто приходил. Мы могли часами говорить при луне, дожидались вместе рассвета, и весь мир преображался. Появился смысл любить и позволить другому человеку слиться с тобой воедино.

Энни посмотрела на горящие глаза Юнклиды. Они просто горели необыкновенным светом.

– Ну, а затем?

– Я стала замечать первые признаки старости, морщины на его высоком лбу, и он слишком быстро превратился из красивого юноши лет двадцати в дряблого старика.

– И ты оставила его?

– Нет, что ты. Пришло время, и он ушёл из жизни. А я так и осталась стоять на этом берегу в ожидании, что он вернётся ко мне. Если не тело, то его дух.

– А это возможно?

– Иногда, да.

Энни наконец поняла безысходность, в которой та находилась.

– Ты что, полюбила простого смертного?

– Да. Другого мне и не надо было.

Юнклида кинула взгляд на Лозаруса, потом на Энни.

– Когда ты любишь смертного мужчину, нужно быть готовым отдать его морю. Потому как он всё равно от тебя уйдёт. Лучше, когда ведьмы выбирают кого-то из своих, но не всегда сердце подчиняется голосу разума.

– И это не изменить?

– Невозможно продлить лета. Ах, эта долгая бессмертная и скучная жизнь.

Юнклида подошла к Энни и дунула на огонь.

– К сожалению, огонь гораздо легче потушить, чем заставить сердце забыть.

Ведьмы сели в круг, взялись за руки и пропели свою ведьминскую песню. Они сидели почти до самого рассвета; кто-то размышлял о своей несчастной любви, а некоторые заснули у костра в мечтах о новом и светлом чувстве. Ведь что бы ни говорила Юнклида о недостатках бессмертности, каждой хотелось хоть раз познать это чувство, а что будет потом – не важно.

– Небольшая прогулка, моя госпожа, – предложил Лозарус.