Туман гор Кайана

— Я… хочу поговорить с ними, — решение появилось спонтанно, но я тут же принял его. — Наедине.

— Пф… Чем дольше будешь говорить с ними — тем больше будешь держаться за совсем неправильное решение. Психология такова, что…

— Это была не просьба, и тебе меня не переубедить. Тем более — учитывая то, что ты предлагаешь.

Он поднял голову и, уставившись на меня, молчал. Не произнеся ни единого слова, он поднялся с Рональда и, взглянув на меня свысока, открыл дверь наружу.

— Что-то случится — это будет на тебе, — произнёс он, всё ещё держа ручку. — И разгребать это всё тоже нужно будет тебе. И не удивляйся, если после решения отпустить того, кто поглупее, — недвусмысленно посмотрел он на Уэйна, — ты внезапно умрёшь.

Дверь захлопнулась. То были первые слова Смита, в кои верилось с большой натяжкой. Одного нельзя было отрицать — он был неприкрытым эгоистом, так что когда он произносил: «Ты внезапно умрёшь», — то ему, в угоду «честности и отсутствия недопонимания», следовало бы добавить: «И я — тоже».

Развязывать рот обоим сразу — означало: утонуть в бесконечных перекрикиваниях, так что в первую очередь я подошёл к Теккейту — он был тем, из-за кого всё это началось, тем, кто в своём желании к помощи и правде наступил сам себе на хвост, тем, кто говорил и недоговаривал слишком много…

— Слушай, — присел я перед ним на одно колено, — Энтони сказал, что твари снаружи поутихли, но я всё равно прошу тебя не кричать. Сейчас я сниму с тебя этот кляп, а ты медленно и внятно объяснишь всё.

Тек кивнул в ответ, и я медленно, очень осторожно опустил узел тряпки, спустив её ему на шею. Откровенно говоря, я ожидал, что он закричит. Как в каких-нибудь наполовину комичных фильмах — как только у него появилась бы возможность. Но он молчал, пристально смотря на меня. И лишь потом — когда напряжение стало слишком тяжёлым, заговорил хрипящим голосом:

— Я знал это, понятно тебе? С самого начала знал.

Я взглянул на его лицо, на волосы — на нём не было никаких отметин. Но тогда… как же Смит заставил его сдаться? Ножом? Это звучало глупо, но и звать спелеолога для уточнений я не хотел.

— Почему тогда сказал, что совсем не помнишь ночь?

— А что бы мне пришлось вам всем рассказать, если бы помнил? Я не знал, что произошло. Я понять не мог, как выжил. Не помню? Я чувствовал каждое мгновение собственной смерти, — он наклонился вперёд и, оскалившись на меня, шептал. — Каждую секунду того, как меня разрывал на части и поедал живьём тот… тот!.. Демон! Лишь когда я уже умер, меня будто отбросило от него, я будто воспарил в невесомости и, ослеплённый болью, просто побежал прочь, куда ноги помнили. «Не помню»… Я не хочу это помнить, ясно?!

То, что он говорил… тяжело было слышать. Кроме того, что он уже прочувствовал смерть, мы обязаны были обречь его на ещё одну… Но… был ли то он? Был ли тот парень, с кем я говорил, тем самым Теккейтом? А что, если он уже давно, как и все жители того хутора, просто действовал по привычке?

— Но до того… До того я бежал за твоими людьми. За вот ним, — указал он на Рональда, — что нёс Дэна, и за вторым — темнокожим. Я лично видел смерть первых двух. Я… — он вдруг опустил голову. — Я сбросил свой «хвост» именно на них. Случайно! Я не имел это в виду — я!.. — мне вновь пришлось жестом указывать ему, чтобы понизил голос. — Я просто упал в реку. Когда вылез — третьего уже не было видно, а Дэн лежал на земле, брошенный этим трусом. Надолго, думаешь, ему хватило такой жертвы, а? — в глазах того паренька на мгновенье ненависти стало больше, чем у целой роты солдат. — Зацепился за корень ногой, не пробежав и сотни шагов. Умер… Нет — сдох, как и полагается трусу, — я обернулся на Рональда, и тот тут же отвёл глаза.

— Тебе ли… так говорить, если ты всё это время молчал?

В тот момент я сказал ровно то, что думал, но в ответ Теккейт взглянул на меня с такой злобой, с таким отвращением… Даже Энтони в тот момент было до него безумно далеко.

— Думаешь, я это ради себя делал? Думаешь, я не чувствую всё то, что творится с моим телом?!

— Тогда зачем?

— Какой же… — он вдруг опустил голову и истерически засмеялся. — Как же ты невыносим, чужак. Я исправляю ошибку. Мой отец оказался неправ. Мой отец в его собственном безумии, возможно, солгал и мне. Я умер — да, но не хочу остаться злобным блуждающим духом. Хочу к сестрёнке. Хочу к маме, тебе ясно?!

«Ребёнок, — вдруг промелькнуло у меня в голове. — Всего лишь ребёнок». — Но в одном он был куда взрослее всех нас: он не только принял то, что умер, но и пытался исправить то, что натворил.

— Весь этот ваш поход — одна большая ошибка. И все эти видения моего предка — знал бы… Сзади!

Я не успел полностью обернуться, но от того и не было бы никакой пользы. Всё, что я заметил краем глаза — Рональд, вставший на связанные ноги и буквально прыгнувший на меня. Более двухсот фунтов веса резко прижали моё тело, а геолог, зная, где искать, и как-то развязав руки, мигом вытащил у меня из-за пояса нож, чтобы приставить его к моему горлу.

— Ублюдок! — прокричал он на меня. — Как ты мог просто стоять и смотреть?!

— Успокойся, я…

— Успокойся?! Да ты должен был вырубить его осколками той же вазы! Прокричать: «Что за хуйня здесь происходит?!» — но нет! Нет, блядь! Ублюдок! — вдавил он сильнее лезвие и вытаращил глаза, тяжёло дыша. — Я выберусь отсюда, понял, Фогг?! Меня не ебёт, что вы там себе выдумали!

— А ты думал о том, что с тобой будет, когда сойдёт туман? — вдруг спросил Теккейт леденяще спокойным тоном.

— Завали, мелкий!

— А что будет, если выйдешь за его пределы?

Я вдруг утих, словно парализованный паникой. Меня охватил страх совсем не от того, что у моей сонной артерии было оружие — нет, а потому что Теккейт задал слишком хороший вопрос: что будет, когда сойдёт туман? Всё исчезнет? А как же тела? Как же убитые? Неужели всё, что мы должны были делать — это не пытаться спастись, бросив Даниеля, пожертвовав Сэмом и пленив его и Рональда, а всего лишь ждать?.. А вдруг… А вдруг мы все были уже мертвы?

— Я сказал: закрой ебало! Я, блядь, хуй его знает, что ты там видел, но всё, что видел я — это как та хрень промахнулась мимо меня, когда я споткнулся!

— Промахнулась? — со странной ухмылкой переспросил парень.

— Промахнулась! — в голосе Рональда звучали страх и гнев, переросшие в высокий крик. — На том холме! А я поднялся и побежал дальше!

«Отрицание, гнев, торг, депрессия, принятие», — эти пять слов от психотерапевта я слышал даже слишком часто. Я не знал, был ли он действительно мёртв; не знал, врал ли Теккейт, говорил ли правду, или ему просто почудилось; не мог бы в тот момент утверждать даже то, что Земля вращается вокруг Солнца, если бы меня спросили, а уверен ли я. Но точно знал одно: ему — этому парню горячей-голове — требовалось куда больше времени, чтобы осознать или даже осмыслить хоть одну из тех пяти стадий, а у него не было даже лишней секунды.

— Вот, что я тебе предлагаю: погнали отсюда, Фогг, — вдруг прошептал он, убрав от меня нож. — Имел я жёстко всю эту эпидерсию. Хера с два я в старости одобрю то, что ты ничего не сделал, пока я там на полу валялся, — он одним движением разрезал путы на своих ногах, — но давай честно: это сейчас не главное. Нужно держаться вместе!

Он поднялся на ноги и подал мне руку. С его головы всё ещё текла кровь, на его лице всё ещё красовались синяки, но…

— Твоё плечо… — даже не шевельнувшись, заметил я.

— Забей ты хуй на это плечо! — крепче сжал он рукоять ножа. — Это терпимая боль, ясно тебе?! — сжал и ударил пару раз себя по тому же плечу. — Но она есть! Наконечник стрелы там, инфекция или прочая херня — знать не хочу! Но есть! — однако я всё ещё не двигался, глупо пялясь на него. — Ой, да ладно тебе дуться за то, что я тебя под нож взял! Мы — квиты! Этот хренов Смит слишком херово вяжет узлы, чтобы не воспользоваться этим… Руку давай — чего стоишь?!

— Я… Я…

Я не мог решить то, что же мне делать. А если Смит был прав? А если ошибался? Если вообще среди всех наших мнений и правд никогда не было истины? Что же тогда? Один предлагал бежать, второй предлагал бежать, и нужно было выбирать. Мог ли действительно быть наконечник стрелы в его плече? Мог ли? Я лежал там — на окровавленном полу и мямлил простое «я», но то, что на самом деле было в моей голове, звучало как: «Я не верю».