Туман гор Кайана

— Парень сам всё сказал, — первым делом спелеолог завязал геологу именно рот. — После того, как нас засекли, и мы заперлись здесь, он решил скоротать ожидание беседой. Наивный дурак… — он поднял глаза на нашего проводника, сидящего на полу — тот всё ещё пытался что-то промычать, хотя уже и более спокойно. — Сразу сказал мне, что во время того, как наш вспыльчивый геолог схватил его за шиворот, он ухватился именно за то его плечо, что собственноручно пробил стрелой — мол: чтобы хватку ослабить. Но знаешь, какой была его реакция? — в тот момент Рон слабо развернул голову, посмотрев прямо мне в глаза. — Вижу, что знаешь. Спросил бы, как ты догадался, но полно — наш язык сидит в трёх футах от тебя.

Я перевёл взгляд на Теккейта, но увидел на его месте только собственные угрызения совести. И он, и Рональд Лео Уэйн были теми, кому я был обязан жизнью. «Держись!» — совсем недавно, ещё этим днём кричал мне этот парнишка, покрытый странными жёлтыми пятнами с половинный доллар, а спустя полдня я уже стоял возле того, кто связал их обоих, и понимал, что тот человек был точно прав в своих мыслях, но… прав ли он был в действиях?

— И я решил, — продолжил Тони, — что если плечо умершего геолога зажило после его смерти, если колено нашего проводника — то, что я самолично осматривал и «перевязывал» — тоже зажило, то и наш новый проводник, — он завязал последний узел на ногах и, оставив Рона, неспеша сел на кровать, к коей был привязан Тек, — не такой чистый и добрый, каким хотел бы казаться.

— И ты просто?..

— Я рискнул, — обернулся он на меня. — Помнишь ту тварь в лесу? С какими-то щупальцами в черепе? Когда вы все пошли вперёд, яро обсуждая всплывший в потоках общей амнезии грузовик, я решил осмотреть тело поподробнее, — в голосе Смита было даже больше язвы и самолюбия, чем обычно. — На нём, даже если взять в расчёт состояние, не было никаких внешних повреждений. Пытаясь избегать очевидный вариант со смертью от утопления, я подумал: «А что, если этот урод умер именно так — от удара головой о камень под водой?» — и, о чудо, я вспомнил, что колено нашего старого проводника тоже показалось мне несколько необычно мягким, а потом и вовсе приметил на пареньке странные, очень избирательные желтоватые оттенки на коже. Совпадение, скажешь? Мы нашли его в крови, что была, как он сам сказал, человеческой, и не обнаружили тогда ничего, но вот спустя время…

— Я в курсе. Я… сам об этом думал.

— «Думал»… — на лице моего собеседника, когда тот обернулся, появилась полная пренебрежения улыбка. — Как удобно. А действовать когда собирался?

— Я не… В этом суть вопроса — я не могу понять, зачем ты делаешь то, что делаешь, — он непонимающе покосил голову. — Они же… не представляют опасности.

— Хм… Уверен? — я молчал в ответ. — Совсем уверен?.. Ну, тогда всё. Развязывай их, и рванём по домам, — он резко повысил голос, перейдя на крик. — Я же точно стал бы повторять одну и ту же ошибку и с геологом, если бы ещё на первой узнал, что был неправ!

— Хватит.

— Да нет же — почему хватит?! Ты же действительно считаешь меня за полного и очень самовлюблённого идиота, если, выслушав, спрашиваешь такое!.. — Тони уставился на меня выпученными от злости глазами, ещё немного — и через его полуоткрытые напряжённые губы полился бы настоящий яд. — Подойди-ка. Давай-давай — прояви излишнюю смелость!

Едва заметно оскалившись от его язвы, я всё же осторожно подошёл к нему и, сжав кулаки, застыл в ожидании. Чёртов Смит — будто ситуация и без него не была достаточно сложной. Но, когда я таки подошёл, он не произнёс ни слова. Когда я посмотрел на него — улыбки на его лице уже не было. «Взгляни», — указал он пальцем Теккейту за спину.

Я осторожно наклонил того подальше от кровати, чтобы рассмотреть, и только пристальнее взглянул на одно из пятен, как меня кинуло в дрожь: пятно набухло и было больше похоже на бубон, покрытый по контуру розоватой, отмирающей кожей; «желток» внутри него занимал совсем немного пространства, но он… шевелился. Едва-едва дёргался, будто бы пытаясь найти выход; через время — бесконечно долгие секунды — я заметил ещё кое-что: все бубоны шевелились одновременно. Долго пялясь на то зрелище, мне, к собственному ужасу, всё-таки удалось вспомнить, на что же это было похоже — саккады, резкие, но очень согласованные движения глаз.

— Если думаешь, что он не представляет опасности, — не дожидаясь моей реакции, прохрипел Смит, — то он будет. В скором, возможно даже — очень скором времени.

В домишке повисла нагнетающая тишина, прерываемая только тяжёлым, затруднённым дыханием Теккейта. В каком-то смысле, Тони был прав. Во многих, даже слишком многих смыслах. Но я смотрел на тех людей и понимал, что то была моя команда, что не положено, запрещено всеми кодексами морали бросать своих, что, несмотря на недоверие к ним, они всё ещё были редкими людьми в том проклятом лесу среди проклятых гор. «Своих не бросают, — вдруг промелькнула предательская мысль. — Но свои ли они?».

«Если думаешь, что он не представляет опасности, то он будет», — означало ли это, что скоро они совсем перестали бы быть такими, как мы? Что стали бы куда ближе к той твари, что убила Сэма? К тем, что окружили нас у пещеры? Что бродили снаружи за непрочной деревянной стеной?

— Я не предлагаю их убивать. Но и брать с собой их слишком опасно.

Спелеолог присел позади меня на одно колено и бесцеремонно разрезал рукав куртки геолога на правом плече — там красовался странный, извращённый и непонятный в своей необычности синеватый нарост: с оттёками по диаметру, он выпирал треугольником, повёрнутым острым углом на четыре часа, и напоминал чем-то коготь какого-то крупного хищного животного, лишнюю кость, забредшую не туда.

— Тогда что ты предлагаешь?

— Твой вариант — тот же, что ты провернул и с проводником: оставим их здесь.

В ответ Рональд, оклемавшись, панически и громко замычал, явно противясь подобному решению. Интересно, пошло бы всё по-другому, если бы он всё-таки остался внизу? Наверное. Человек очень часто — творец собственной судьбы, но и настолько же часто — её разрушитель, просто более неявно и незаметно для публики — люди не склонны признавать виноватыми самих себя.

— А если мы ошибаемся? — очень медленно проговорил я после затяжного молчания.

— То тебе наверняка ночью придётся не спать, а испытывать муки совести от пропитых в баре денег и растраченных попросту слёз, — я покосил на него явно недобрый взгляд и инстинктивно сжал кулаки, на что он только улыбнулся. — Вижу, ты действительно рассматриваешь вариант с нашей ошибкой, как реалистичный. Пф… Ну, допустим, — он сел Рону на спину и, поставив локти на колени и опустив голову, заговорил на тон ниже. — Тогда серьёзно: если мы действительно ошибёмся, и хоть один из них двоих доберётся до Кайана пешком, то что? Ты считаешь, хоть кто-то поверит в то, что они скажут? В монстров? В мёртвых или в духов — чёрт с этими названиями? В пещеру, что вот-вот закроется? Мы — психи, Фогг, — со всей серьёзностью посмотрел он на меня. — А ты — ещё больший, если подумал, что тебе кто-то поверит.

Я хотел было противопоставить то, что если все в Кайана сказали бы военным или правительству одно и то же, то вряд ли то можно было бы списать на помешательство, но потом… Потом до меня дошло, что если туман уже был в том городке, то вряд ли хоть половина из «всех» осталась в живых. Чем больше жило в Кайана — тем больше умерло. Чем больше умерло — тем меньше шансов было у живых.

— То, что я тебя спрашиваю, вообще больше шаг вежливости, нежели значимости — я не собираюсь ехать с ними, но знаю, как угнать грузовик, — Теккейт начал истерически дёргать головой. — И парнишка знает… Но ты видел его спину. Ты видишь его сейчас, Фогг. Я спрашиваю твоего решения, потому что не хочу недопонимания, но на этом — всё. Можешь применить ко мне силу — это да… Но применишь ли? Из нас троих, — обвёл он рукой себя и остальных, — на мне одном ничего нет.

Он явно очень долго думал над этим и над своей речью. Подозревая всех, наверняка перестраховался и просчитал все варианты для всех возможных «выживших», потому что вся его речь… вся его речь была слишком правильной, слишком подобранной и вылизанной, но хуже всего было то, что это действительно работало — как бы он ни выражался, что бы ни предлагал в качестве решения, костяк его мысли был чистой правдой.