Страница 36 из 38
Удар петли. Верхняя ветка трухлявого дерева, стоявшего во дворе, разлетелась на мелкие щепки, осыпая занозами кожу всех, кому не посчастливилось стоять рядом.
— Ты попросил мой кнут, чтобы разнести дерево? — спросил Гарсиа у фигуры.
— Нет, не совсем. Я лишь хотел убедиться, что таким оружием действительно можно нанести губительный вред. Оно не для устрашения — оно для убиения. Плюс, теперь ты безоружен.
В один миг фигура скинула накидку с широких плеч, превратив её в плащ, и, вытащив у Надзирателя из-за пояса кнут, бросила его, что есть силы о стену — к его отцу. Из-под накидки выглянули высокие, до самой икры, светло-чёрные сапоги, покрытые слоями светло-коричневой пыли; заправленные в них серые штаны, издали напоминающие штаны рабочего класса, но без единого кармана в них; широкий чёрный ремень с изъеденной царапинами бляхой и странная, по меркам времени, куртка — над плотной чёрной кожей, что сидела впритык к телу, была нашита броня — стальные и кожаные пластины, утратившие свой блеск очень давно и, видимо, заменяющие бронежилет в особо важных местах.
— Мой выбор остаётся неизменным. Тебе же и твоему сынку придётся кое-что возместить. Говори, старик: кто из вас нанёс удар? — исполина навела револьвер на Хозяина. — Кто?
Тот самый старик стоял в замешательстве перед фигурой, его глаза были налиты страхом и злостью. Парень смотрел на всё это со стороны и не верил. «Нет… Не существует таких людей».
— Он, — прошептал Гарсиа, указав на сына.
Габриэль взглянул на отца. Ли, пожалуй, уже было неважно, что произойдёт дальше — его вполне удовлетворял взгляд мужчины, и вся та боль от предательства и эгоизма, что отражалась в нём. Фигура навела на него пистолет, не дав даже опомниться, и приказала отойти от стены.
— Подойди-ка сюда, пацан, — он неуверенно подошёл. — Держи, — в руки к Ли упал кнут — тот самый кнут с двумя лезвиями, от которого теперь так выло его лицо. — Бей. Бей его.
Сердце подростка застучало быстрее. В какой-то момент он даже задумался о том, а так ли сильно он ненавидит Надзирателя.
— Нет… Не хочу… Я… Я не буду.
— Будешь, — спокойно повторил спаситель. — Не думай, что спасение упало тебе с неба в виде меня. Может быть, так и казалось, но нет. Сегодня либо он, — указывая на дрожащего Габриэля, — понесёт наказание от твоей руки, либо я уйду отсюда без тебя.
Ли удивлённо взглянул на фигуру. «Неужели вот то, чего стоит вся моя жизнь — удар петли?».
— И дело не в самом ударе, пацан. Дело в причине, — угадывая его мысли, сказал он, не сводя глаз с Надзирателя. — Если ты пощадишь его сейчас — он продолжит. Здесь сгинут ещё сотни таких как ты, так и не увидев солнца без решетки, но если ударишь…
— Я обещаю, я… — Габриэль хотел было что-то сказать, попятившись вперёд.
— Заткнись!.. Если ударишь этим ржавым лезвием, то рана непременно заставит его повозиться — ему и его отцу придётся искать медикаменты, которых, уверен, нет в этом городишке. Они не купят их у меня, не купят ни у кого в ближайших лагерях — им придётся выйти в мир. Выйти из той раковины, где они были королями, в океан и понять, что они — такое же ничтожество, как и все остальные. Придётся, если ты так решишь…
Парень всё ещё испуганно глядел прямиком на своего мучителя. О, каким же жалким и человечным он казался в те секунды, как же хотелось бросить тот кнут, но нет. Он понимал и, что хуже, — помнил.
— А с ним понесёт наказание и его отец, потому что ему либо придётся выйти вместе с сыном в зараженный город, чего он, поверь мне, не переживёт, либо умереть — распродать всех рабов по дешёвке, чтобы купить наёмника, что согласился бы лезть в крупные города летом. Это шанс, пацан. Твой шанс и твоя справедливость. Я не стану бить — мне всё равно на то, что здесь происходит или произойдёт. Запомни: не каждый заслуживает второй шанс, но каждый заслуживает шанс на то, чтобы добыть его.
— Не нужно! Прошу тебя! — Габриэль поднял голову, на его глазах блестели слёзы. — Я уйду из этого бизнеса, только не бей!
— Если единственной стоящей причиной, чтобы перестать торговать людьми, ты посчитал ствол у своей головы, то ты, как никто другой, заслуживаешь наказания.
— Позволь хотя бы стать спиной!
— А ты позволил ему отвернуться?
Удар. Крик.
***
— Пожалуй, я так и не научился тогда справедливости, — сказал себе Хантер, подходя к просвету и потирая вспотевший от душного воздуха и жара лоб. — Либо что-то становится совершенным сразу, либо остаётся незавершённым до конца дней.
— Только не говори, что будешь жалеть себя, — сказала фигура, встав рядом.
— Гнилое, — заключил он, проведя пальцем по деревянной двери вагона. — Подумать только: ещё несколько… недавно я был почти мёртв, а теперь думаю только о том…
—…как бы вернуть себе оружие и пристрелить того, кто запер тебя здесь? Точно.
— Думаю… — он отвёл здоровую ногу назад и, переместив вес на неё, повернулся к двери плечом.
— О да! Да! — фигура встала ему за спину. — Скажи это!
— Пора выбираться отсюда.
***
Полностью откинув вес тела на здоровую ногу, наёмник накренился назад и, оттолкнувшись от противоположной стены, налетел на дверь. Он знал, что больная нога не выдержит такого напряжения, и его тело просто навалится на гнилые доски — на то и был расчёт. Выломав своим телом дерево, он выпал наружу. Перед глазами плыло. «Кажется, немного ошибся, — сказал он, схватившись за голову. — Так… Шаг… Ещё шаг… Ещё разок… Твою мать!» Вновь опершись на больную ногу, мужчина упал прямо под дерево со странной надписью. Глаза всё ещё ничего не видели, в голову всё ещё била температура и мигрень, всё ещё хотелось спать. «Не закрывать глаза… Не закрывать… глаза», — да, он не хотел уходить в сон — Стреляный Ли отлично знал, что увидит дальше.
Перед глазами мелькнула странная коричневая полоса. Вновь удар петли. Комок волос с головы Габриэля медленно падал на пыльную землю, гонимый ветром. Немного кровоточил лоб, самые широкие артерии на котором, видимо, остались целы. Раздался крик. От страха? От неожиданности? Кто знает. По щеке стекало что-то белое, что-то липкое. Кажется, даже сам Ли сначала не понял, что одно из лезвий прошло прямо в левый глаз, разминувшись с бровью и лишь немного разрезав нижнее веко. Вытекал белок, разбавленный с кровью и разрезанным надвое зрачком, слезилась глазница. Кажется, глаз ещё шевелился? Вполне возможно. Остаток глазного яблока «ехал» по лезвию, что валялось в полуметре от мужчины — смешивалось с пылью и поглощало собою грязь. Надзиратель даже не сразу осознал то, куда попало второе ответвление кнута, и почему исчез пластырь с его носа… Филигранно, почти профессионально, но по чистой случайности, второе острие забрало с собою половину лица — задев в самом начале кость, прорезая по небольшой диагонали хрящ и снеся одним взмахом все «мягкие ткани», оставив безобразный кусок мяса висеть на чудом не задетом миллиметре кожи. Габриэль схватился за нос… Переносица осталась у него в руке. Он закричал. Снова закричал. Ещё сильнее, чем прежде… Ещё более… отчаянно. Гарсия кинулся к своему сыну, чтобы помочь ему, но не успел — вновь послышался удар.
Надзиратель схватился за предплечье руки, держащей остаток носа. Кровь хлынула рекой из разрезанной артерии, но Ли было мало. Третий удар рассек грудь чуть левее середины — прямо у сердца. Откинувшийся назад от удара мужчина хрипло выдохнул и, кашлянув что есть силы кровью, повалился на землю животом. Четвёртый удар пришелся по спине — с противоположной стороны третьего. Мучитель уже не помнил деталей, о нет — он даже не смотрел на то, куда бьет. Пятого не произошло. Его остановила сильная рука, почти переломав запястье с плетью и откинув пацана под сухое дерево.
— Один! — прокричал мужчина в плаще, склонившись. — Один удар, пацан! Один означает справедливость!
— Если бы ты знал его… — с залитыми кровью глазами и бешено стучащим сердцем начал подросток. — Если бы ты знал его, то осознал бы то, что те удары, что я нанёс по этому ублюдку… были тем ещё милосердием…