Мент. Москва

В дверь тихо поскреблись.

— Входите, — сказал я.

В кабинет робкой мышкой прокрался хорошо известный господин Гельман. Вот уж кого я ожидал увидеть у себя меньше всего.

— Наум Израилевич? — удивился я. — Вас вроде в больницу отвезли… Неужели поправились?

— Пришлось, — признался он. — Деловому человеку нельзя болеть. Особенно, если он хочет остаться на свободе.

В руках у него был парусиновый портфель, с каким сейчас ходила половина Москвы.

— Садитесь, Наум Израилевич, — предложил я.

— Благодарю вас.

Гельман сел напротив меня. Его пальцы нервно барабанили по портфелю, а глаза избегали смотреть в мою сторону. Так ведёт себя нашкодивший человек.

— С чем пожаловали? — продолжил я, внимательно рассматривая нежданного визитёра.

— С деловым разговором, товарищ Быстров.

— Вот как? — хмыкнул я. — И на какую тему вы желаете со мной поговорить?

Наум Израилевич воровато оглянулся, убедившись, что я один в кабинете, положил портфель на столешницу передо мной.

Я продолжил наблюдать за его действиями.

— Я навёл о вас справки, товарищ Быстров. Москва — город большой, но слухи о людях вашего полёта расходятся стремительно. Говорят, вы очень хорошо себя проявили в Рудановске, о вас даже писала центральная пресса. Я, к сожалению, пропустил эту статью в «Правде», но даже если половина из того, что в ней сказано, правда, вы — достойный человек.

— Допустим, — не вдаваясь в детали, сказал я.

— Я понял, что вы всё доводите до конца. И если уж мне довелось к несчастью оказаться у вас на заметке, добром для меня это не закончится. Вы обязательно посадите меня, а я этого, признаюсь вам как на духу, не хочу…

— Вполне понятное человеческое желание, — согласился я, разглядывая собеседника. — Тюрьма — есть тюрьма, ничего хорошего в ней нет. Но, как говорили древние римляне: закон суров, но это закон.

— Да, да… — часто закивал Гельман. — Законы соблюдать нужно. Это долг каждого гражданина.

— Рад видеть, что вы это понимаете, — улыбнулся я.

— Но что скажет закон, если я… как бы это сказать… стану на его сторону что ли? — туманно произнёс Наум Израилевич.

— Зависит от того, что вы понимаете под этим, — с моих губ по-прежнему не сходила улыбка, однако я напряжённо следил за поведением Гельмана, и оно не нравилось мне всё сильнее.

— Дело в том, что по роду моих занятий я был вынужден вращаться в самых разных кругах, и далеко не все из них законопослушны. Скажу больше: я сталкивался с такими людьми, по которым давно плачет верёвка. До сих пор поражаюсь, почему милиция не смогла найти их и не призвала к ответу?! — риторически провозгласил он, вздымая взгляд кверху.

— Другими словами, вы хотите сдать мне некоторых из преступников, чтобы самому избежать уголовной ответственности? — помог ему сформулировать я.

— Вы так это сказали — лучше не придумаешь! — восхитился Наум Израилевич и впервые посмотрел на меня с каким-то сожалением.

— Что ж, — протянул я. — Да, к вам у закона немало вопросов — тут вы правы, но… Если ваша информация будет достаточно ценной, думаю, шансы остаться на свободе у вас высоки.

— Отлично! — вроде обрадованно произнёс он, но уж больно натянутой казалась эта его радость. — Тогда мне есть чего вам предложить.

Наум Израилевич придвинул свой портфель в мою сторону.

— Что здесь? — напряжённо спросил я, стараясь не прикасаться к портфелю.

Я достаточно долго прослужил, чтобы догадаться, что за комедию передо мной ломают. Это здесь она ещё в диковинку и потому инициатор думает, что его затея выгорит, но мы-то давно плавали и многое знаем, чтобы купиться на эту примитивную провокацию.

— Домашняя работа, — притворно улыбнулся Наум Израилевич. — Я специально подготовился и написал заранее всё, что мне известно. В этом материале находятся мои письменные показания. Поверьте, там — масса ценной информации. К тому же её там столько, что вам понадобится немало времени, чтобы изучить все бумаги.

Портфель действительно выглядел очень пухлым.

— Вы извините, мне сейчас пора — надо возвращаться в больницу на процедуры. Доктор будет ругаться, если я опоздаю, — вдруг затараторил Наум Израилевич. — Вы, пожалуйста, изучите материалы, а я постараюсь вырваться к вам завтра, чтобы дать ответы на все вопросы, которые у вас возникнут.

Не дожидаясь моего ответа, он поднялся из-за стола.

— А ну сидеть! — не повышая голоса, приказал я.

— Что? — недоумённо захлопал глазами он.

— Сидеть! — приказал я и потянулся к трубке. — Дежурный, это Быстров… Да, всё верно. Немедленно наряд в мой кабинет и понятых. Попытка подкупа должностного лица… Какого? Моего! Всё, жду!

Лицо Гельмана приобрело густой свекольный оттенок.

— Товарищ Быстров, вы неправильно меня поняли!

— Всё я тебя правильно понял, — сказал я.

Дверь распахнулась от резкого удара, но вместе с милицейским нарядом в кабинет ворвалась парочка товарищей, чья ведомственная принадлежность не вызывала у меня ни малейших сомнений. Не удивлюсь, если и работают они в одном отделе с Майоровым.

Я встретил гостей, как званых, так и незваных, широкой, как страна моя родная, улыбкой.

— Добрый день, товарищи! Побудьте понятыми, пожалуйста. Вот, гражданин Гельман пытался всучить мне взятку. Хорошо, что вы подоспели и помогли поймать его на горячем.

Судя по перекошенным от злости лицам чекистов, вечер у них сегодня решительно не задался. Не будь за ними наших парней, ещё можно было бы разыграть сценку не в мою пользу, но после телефонного звонка в дежурку и прочих мер, у них ничего уже не выгорело.

Один из чекистов взял портфель Гельмана, щёлкнул замком. Внутри, как я и думал, находились деньги.

Если бы он оказался при мне после ухода Наума Израилевича…

— Повезло тебе, Быстров! — сквозь зубы бросил один из гэпэушников и крутанулся на каблуках.

— Товарищи, а как же я! — жалобно проблеял Гельман.

Чекист повернулся.

— Наум Израилевич отправляется с нами. Надеюсь, вы не возражаете, товарищ Быстров?

— Не возражаю, — кивнул я, чувствуя как меня бросает в холодный пот.

Сегодня мне удалось избежать подставы и выйти сухим из воды, но что будет завтра? Ответа на этот вопрос я не знал.

— Но прежде, чем вы покинете нас, я бы хотел взглянуть на ваши удостоверения, товарищи! — остановил чекистов я.

— Зачем? — удивился старший.

— Чтобы отразить в рапорте, — добродушно ухмыльнулся я.