Ex nihilo

Марина впервые видела, чтобы кто-то бледнел так стремительно. Рябое лицо тёти Тамары стало белым, как полотно, а рыжие пигментные пятна стали отливать синевой.

— Алёна? — оттолкнув стоявшую на пути Марину, тётя Тамара вышла в подъезд. Увидев труп, она покачнулась и издала протяжный вой. Бэнкс, поджав хвост, спрятался под лестницу.

Обхватив себя руками, Марина застыла перед открытой дверью в чужую квартиру и смотрела, как тётя Тамара согнулась пополам, будто её тошнило. Затем она рухнула на колени, подняла голову Алёны и принялась её баюкать, как младенца, завывая в такт движениям. Изо рта Алёны вывалился язык, но тетя Тамара, кажется, этого не замечала. Марину кто-то грубо оттолкнул. Не отрывая взгляда от тети Тамары, она отошла в сторону, давая проход другим, кто бежал на помощь. Она поднялась на несколько ступеней вверх от лестничной площадки и села, глядя, как внизу собирается толпа. Первым на крик выбежал отчим Алёны, потом выглянули соседи из первой квартиры, потом выбежала мама Марины, появились какие-то незнакомцы с улицы… Все глазели, дядя Лёша, отчим Алёны, пытался успокоить тётю Тамару, оторвать её от трупа, кто-то говорил о звонке в милицию, и все были похожи друг друга, как близнецы — на всех лицах читался одинаковый ужас.

Марина заметила, что, выбежав из квартиры, мама увидела сначала её, сидевшую вдали от всех, и бросилась было к ней, но заметив на полпути тётю Тамару почти что у себя под ногами, застыла, будто с разбегу наткнулась на невидимую стену. Она закрыла рот рукой и запричитала:

— О, Господи! Господи… — её возглас было трудно различить в шуме других голосов. — Марина! — вспомнив о ней снова, мама взбежала к ней по ступенькам и опустилась рядом. Она смотрела на Марину, словно не понимая, что только что видела внизу.

— Что же это? — мама прижала её к себе, и Марина обняла её. В нос шибанул сильный запах алкоголя, мамин голос предательски срывался на визг. — С тобой все хорошо? Всё хорошо?

— Всё хорошо, — ответила Марина. Мама вдруг показалась ей такой маленькой и беззащитной, такой хрупкой, дрожащей в её руках. Ей стало её жалко. — Прости, мам, прости меня.

— За что, глупая? О, Господи, как же я испугалась.

Марине захотелось расплакаться, рассказать всё, попросить прощения. Но слёзы, такие скорые, когда она жалела себя, сейчас не шли. Глаза были сухие, словно их выжгло солнце. И таким же сухим и зачерствевшим ей казалось и собственное сердце. Минутное раскаяние снова уступило страху. Он спеленал её в кокон и отрезал от мира. Сейчас он был так силен, что раскалывал надвое и её саму. Марина словно смотрела на все происходящее со стороны, через плотный прозрачный слой воздуха, и никак не могла до конца осознать происходящее. Даже страх казался ей чужим.

В итоге расплакалась мама — обильными пьяными слезами, жалея себя и причитая, воображая «что было бы, если» и выдумывая себе вину. Она отгораживалась от происходящего потоком слёз, и Марина не смогла себя заставить поверить ей. Чтобы мать не устроила сцену, Марина решила увести её домой.

— Бэнкс! Домой! — позвала она, оборачиваясь на пороге, и вдруг встретилась глазами с тётей Тамарой. Она пыталась утащить тело Алёны в дом, но муж её останавливал, говоря, что они должны дождаться милиции. Всё должно оставаться на своих местах, говорил он, и, может быть, тогда убийцу поймают. Но не было похоже, что тётя Тамара его слушает.

— Этот ублюдок должен сдохнуть, — отчетливо произнесла она, и в этот момент Марина встретилась с ней взглядом. Едва ли тёть Тамара видела её, но Марина замерла, боясь отвести взгляд первой. Странное чувство сдавило внутри и отпустило. Держась за косяк, она смотрела на тетю Тамару, а по её губам расползалась отвратительная победная улыбка.

— Пойдем, пойдем, милая, — мама подтолкнула её в дом, и Марина зашла, уже не помня, чему улыбается.

Остаток дня тянулся медленно и словно через силу. Марина помнила, что Сёма ждёт её в лесу и не могла думать ни о чем другом. Но и уйти она не могла. Не могла, пока в подъезде оставался этот труп.

Мама нашла себе компанию из соседей, которые тоже глазели на труп, пришли еще какие-то знакомые, и на кухне начались поминки. Только отца так и не было. Видимо, они поругались, пока Марина была в школе. Он был единственным, кто ничего не знал.

Через полчаса пришли из милиции. Двое мужчин, похожие больше на бандитов, чем на милиционеров, зашли в её комнату обутые и, кажется, успев выпить с матерью водки на кухне. Долго и подробно они спрашивали её, как она вышла в подъезд, как увидела труп, вернулась на несколько секунд домой («Зачем?» «Я не знаю… наверное, чтобы спрятаться?»), вышла снова, и стараясь не смотреть на труп, позвонила в дверь соседей.

— Больше в подъезде никого не было?

— Я не знаю. Я никого не видела.

— Почему ты не позвонила в милицию? Не сказала матери, а позвонила соседям?

— Не знаю. Это же была Алёна. Я её узнала. Подумала, что надо сказать тёть Тамаре и дядь Лёше. Она же их дочь.

— Ты не закричала?

— Нет.

— Почему?

— Не знаю.

— Что ты сказала Шевцовой?

— Ничего. Она сама поняла, оттолкнула меня и выбежала в подъезд.

— Ты не слышала, чтобы кто-то выбегал? Может быть, хлопнула дверь? Шаги?

— Нет. Я же сказала, а почему вы снова спрашиваете?

— Так положено.

Этот разговор продолжался очень долго. Марине уже начало казаться, что они уже все знают и пришли только поиздеваться над ней, но, наконец, они протянули бумагу с её показаниями, где она под диктовку написала «с моих слов записано верно» и ушли. Оставшись одна, Марина какое-то время сидела на месте, пытаясь понять, почему она делает всё именно так. Почему пытается отмазать Сёму, вместо того чтобы рассказать всю правду и покончить с ним. Со всем этим. Конечно, он мог бы сказать про того ублюдка в подвале тридцать третьего дома, но она же его не убивала. Его убил Сёма, как и других. Она только жертва. Или была ею до сих пор. Теперь, если кто видел Сёму, а его наверняка кто-нибудь да видел (только идиот будет душить знакомую девчонку в подъезде посреди бела дня), подозрения падут и на неё тоже. Из-за её лжи, ей больше никто не поверит. Все знают, что она дружит с Сёмой, и что она единственная, у кого был веский повод желать Алёниной смерти. Она сама себе вырыла могилу.

Но, как и в то мгновение в подъезде, когда её взгляд встретился с невидящим взглядом тёти Тамары, Марина чувствовала странное воодушевление. И единственным, с кем она могла об этом поговорить, был Сёма.

Она вытащила из-под дивана тетрадь, сигареты и зажигалку, бросила их в свою школьную сумку и посмотрела на часы. Почти восемь, но Сёма наверняка ещё ждёт.

========== XII ==========

Марину охватило нетерпение. Словно лёд, который до этого сковывал её чувства, неожиданно треснул, и всё, что так долго копилось внутри, хлынуло сквозь разлом. Ей хотелось бежать в лес со всех ног, будто её тянула туда какая-то сила, но хитрый шепоток в голове подсказывал, что пока следует сдержать этот порыв. У нее ещё были здесь кое-какие дела. Нужно зайти на кухню, узнать, что известно милиции и соседям. Те два бугая наверняка завернули туда, чтобы поддержать себя нравственно и психологически стопкой водки, и выложили всё, что известно, встревоженным хозяевам. Марина не верила, что русские менты хоть каплю похожи на пронырливых детективов из американских сериалов.

Но сначала Марина позвонила Сёме. Она знала, что его нет, но всё равно спросила:

— Можно Сёму?

— Его нет, — ответил неприятный скрипучий голос его матери, но страха в нем не было, как не было и потока обвинений и брани, которые обязательно обрушились бы на Марину, если бы кто-то из милиции заинтересовался Сёмой.

— Погодите, не кладите трубку, пожалуйста, — поспешно заговорила Марина, — к нему никто не приходил? Никто его не спрашивал?

— Кроме тебя, никого. Я ему говорила играть с другими детьми, но ты, похоже, основательно запудрила ему голову, — ядовито заметила женщина.