Страница 5 из 6
— Иди! — пихает ее Ворона. Марина послушно выходит на залитую лунным светом поляну и останавливается. Черное пятно напоминает ей о костре, который тут недавно горел, о криках, о братьях, сёстрах, Чарли, о бегстве в лес, но всё это кажется таким далёким, словно происходило тысячу лет назад и не с ней. Даже те, кто окружил её сейчас со всех сторон, те, кто смотрит на нее выжидая, даже сам Чарли — кажутся чем-то смутным и несущественным.
Марина чувствует, что внутри неё что-то застряло, что-то, что не дает вдохнуть полной грудью и понять, что происходит. Будто какой-то комок рыдания, истерики и страха застрял в пищеводе, как кусочек пищи. Марина оглядывается по сторонам, пытается почувствовать свое тело, боль — физическую и душевную — всё это есть, но кажется чужим. Словно она смотрит на саму себя, на других и окружающий тёмный лес сквозь тусклое стекло. Собственное тело ей чуждо, как и мысли, и чувства, и всё то, что она считала собой всего несколько минут назад. Она кажется себе призраком, занявшим чужое неудобное тело в очень непоходящий момент.
— По-моему, она двинулась, — тихо произносит Фэйт.
— Молчи, — бросает ей Чарли и делает шаг к Марине.
Он обнимает и прижимает её к себе. Он гладит её по спине, убирает всклокоченные волосы за ухо, наклоняется и тихо что-то шепчет. Марина не понимает, но слова остаются внутри нее. Она деревянная и неподатливая. На лице буйство красок: смазанная губная помада, потекшая тушь и грязь. Чарли целует её губы и скулы, гладит по плечам, по спутанным волосам, по спине. Крепко прижимает к себе и шепчет, шепчет, шепчет. Тепло его тела, его нежность проникают сквозь кожу и заполняют грудь пульсирующей жгучей болью. Марина отпихивает Чарли от себя, валится на колени и пытается вдохнуть, но изо рта рвётся вопль. Боль невыносима, слёзы смывают с лица грязь, черные струйки текут прямо в раскрытый рот. Чарли опускается перед ней на колени и тянет к ней руки, чтобы обнять, но Марина отталкивает его, колотит кулаками и кричит.
Братья и сестры Чарли смотрят. Один за другим щёлкают фонарики, и поляна погружается в темноту. Кто-то стоит, кто-то садится на траву, Слэер возится с футболкой, стягивая ее через голову, но все они смотрят на Чарли и бьющуюся в истерике Марину. Они пытаются прочитать по лицу Чарли, понять по его действиям, что им делать дальше, но ему сейчас не до них. У кого-то, возможно, просыпается жалость к рыдающей, сломленной девчонке, но раздражение и ревность сильнее. Когда Марина затихает, Фэйт спрашивает:
— Разве мы не должны принести её в жертву? Или что-то типа того? — ее голос звучит слишком громко, слишком вызывающе.
— Кому? — Чарли поднимает на нее глаза, в них — усмешка. — Кому ты хочешь принести жертву, сестра?
— Ну, дьяволу, наверное, — предполагает она, скрывая смущение за смешком.
— Никакого дьявола не существует. Так же как и бога. Ни добра, ни зла. Есть только человек и его иллюзии.
— Но ты говорил, что мы должны убить её, — защищается Фэйт, оглядывается, ищет поддержку, но не находит. Никто на нее не смотрит, даже Ворона глядит себе под ноги, делая вид, что её этот разговор не касается.
— Я говорил, что нужно освободиться, а не придумывать себе новых кровожадных богов.
Чарли укладывает Марину на землю. Она лежит на боку, подобрав под себя ноги. Глаза её открыты, ресницы дрожат, она смотрит на свои сложенные перед носом пальцы.
— Ты сказал, что мы должны уничтожить Мать, — говорит Фэйт тихо и неуверенно. — Ты так сказал.
— Да, но не для кого-то другого, а для себя. Вы должны уничтожить её у себя в голове, — Чарли криво усмехается, глядя на сбитых с толку адептов. — Она уже мертва для мира. Разве вы не видите? Она уже сломала мир, сломала себя. Это вы всё ещё блуждаете впотьмах, прикрываясь странными идеями, вроде жертвоприношений дьяволу.
На лицах — неуверенные улыбки, облегчение со смесью разочарования.
— Каждый из вас должен пройти через то же, что и она, тогда вы всё поймете, — улыбки блекнут. — Слэер, ты чуть не умер из-за нее, ты хочешь отомстить?
Сидящий на земле Слэер в косухе на голое тело прижимает к кровоточащей ране свою скомканную футболку. Он молчит, исподлобья глядя то на Чарли, то на Марину. Потом пожимает плечами.
— Мы не можем дать ей уйти просто так. Что, если она пожалуется?
Эта мысль всем кажется очень дельной и обоснованной. Чарли смотрит на каждого и читает приговор для Марины в каждом взгляде. Его улыбка становится печальной.
Марина тихо шевелится. Её рука тянется к нему, пальцы хватают за штанину.
— Позволь им, Чарли, — говорит она. — Я хочу умереть. Давай же, я не против. Эстафета должна перейти к другому.
— Да, и стрёмно как-то… — добавляет Слэер, задумчиво глядя на Марину, — уходить просто так, после всего. Что-то должно произойти, я это чувствую. Иначе всё впустую.
Никто не выражает согласия вслух, но в устремленных на Чарли взглядах плескается мрачное любопытство и нетерпение. После затянувшейся паузы он кивает.
— Хорошо. Я отдам вам её. Она мне нравится, но… вам я позволю, — он лукавит, но об этом знает только Марина.
Когда голос Чарли замолкает, воцаряется тишина. Теперь каждый слышит шорохи леса, каждый слышит его таинственный шепот. Марина закрывает глаза и погружается в тёмную бездну внутри себя. «Прощай, БОБ, — думает она, — прощай, темный, призрачный лес, прощай, Сёма».
Марина не видит, как поднимается Вандал, роется в тесных карманах джинсов, достает короткий нож-бабочку и протягивает его Чарли. Она не видит, как пятеро адептов окружают её, но чувствует, как вокруг сгущаются тени. Марину разворачивают и укладывают на спину, заставляют вытянуть руки и ноги. Запястья сжимают чьи-то пальцы, на ноги наваливается что-то тяжелое. Кто-то заботливо убирает волосы с ее лица, смахивает подсохшую грязь. Это Чарли, Марина узнает его прикосновения. Он наклоняется и целует её в губы.
— Я люблю тебя, — шепчет он. — Знаю, ты сама хочешь этого, иначе бы не стал…
Пять пар глаз смотрят на него с нетерпением и тревогой, но Чарли качает головой и улыбается. Он протягивает нож Слэеру, тот смотрит, но не решается его взять. Чарли протягивает его каждому по очереди, пока Ворона не берет его дрожащей рукой. Она опускается на колени перед Мариной. Чарли отходит на пару шагов и смотрит на них, сложив руки на груди. Мрак зажимает рот Марины ладонью и кивает Вороне. Та шумно выдыхает, глядя на нож и на Марину. Она думает, куда ударить. В сердце? Ей отчего-то кажется, что там ножу непременно помешают рёбра, поэтому она решает бить туда, где мягче — в живот, там, где по ее мнению находится Маринина печень. Ворона обхватывает нож двумя руками и, громко вскрикнув, ударяет им в живот распростертого перед ней тела. Нож входит легко. Марина мычит в сжимающие ее рот пальцы. Её тело трясется, она пытается вырваться, жмурится от боли. Ворона снова вонзает нож, но из-за хлынувшей крови рукоять скользит в ее руке. Она вскрикивает, тянет порезанную ладонь в рот и отходит. Следующей нож берет Фэйт.
Лезвие короткое, поэтому Марина долго не умирает. Но никто и не хочет, чтобы его удар стал последним. На пятом-шестом ударе, Марина перестает сопротивляться, только вся сжимается и кусает губы под пальцами Мрака. Он всё сильнее прижимает ладонь к её лицу, едва не сворачивая Марине челюсть, и даже не замечает этого. Когда до него, наконец, доходит очередь, он осторожно отнимает руку от лица Марины и понимает, что она мертва. Её глаза закатились, а вокруг рта и носа в разводах туши и алой губной помады отчетливо видны следы его пальцев.