Страница 9 из 14
Вспоминая теперь то время, и пытаясь быть скрупулёзным в оценках, скажу, что с настоящей школой я всё-таки столкнулся. Я её воспринял и даже в ученической практике кое-чего понял и достиг. Ян Раухвергер был одно время моим учителем. (Он натаскивал меня в Полиграфический институт). Сам он был учеником Вейсберга. А Владимир Вейсберг нёс в себе ШКОЛУ. Подлинную школу, а не ту, чем пичкали меня в этой жизни. Я слышал, что он был учеником Осмёркина, а там и до Сурикова было рукой подать. Впрочем, эту цепочку «учитель – ученик», если уж быть совсем точным, – я додумал. От Осмёркина до Сурикова был ещё, быть может, и Кончаловский. А может, и никого не было. Я хотел сказать только, что существовала подлинная школа. Ян преподал мне основу творчества – отключать мозги. Достигал он этого специальными упражнениями. И это стало для меня в будущем сверхзадачей и философией всего творческого процесса.
А процесс, мягко говоря, затянулся. Никуда не поступив, и отслужив в армии, я стал копать. Это были самые страшные годы моей биографии. Отчаяние душило, и Копатель пытал не по-детски – туда ли я гребу? Но что-то удерживало меня от полной капитуляции, и я продолжал свои мазохистские упражнения. Теперь-то я, кажется, догадываюсь, что мне было нужно. Я хотел понять природу вещей. Не предмет, не пейзаж, не портрет, но суть их волновали меня. Предмет изнутри, его тайная формула, код. Не изображение видимого мира, но поиск его основы – было моей тайной сверхзадачей всю жизнь.
Понимание родилось вдруг. Но не сразу. Через многие годы, через многие картины, рождённые и несостоявшиеся. Через несколько персональных выставок. Через сияние Чистой Правды, которое снизошло однажды. Я задался вопросом, ответ на который и явился бы ответом всей жизни. Все мои грёзы, мой пыл, опыт, вся ворожба над холстом, весь неистовый поиск истины – всё это для чего-то ведь было нужно? Или нет?.. Это трудно объяснить и понять даже мне самому. Где гуляла моя творческая мысль? чем питалась? где паслось моё голодное стадо? Я искал нечто, искал НИЧТО – дао, разлитое во всём видимом и невидимом мире, которое ни объяснить, ни понять невозможно. Я искал убедительный ответ на незаданный вопрос.
И вот что я всё-таки понял. Если всю жизнь я искал ту неуловимую истину, сияние чистой правды, и пытался изобразить суть несказанного, то назвав ЭТО своим именем, получится, что я искал Бога (или Дао, или истинное Эго) и рисовал его бесконечное проявление во всём, его неуловимый лик. Я пытался войти в это поле подлинности, где существует Бог. ЭТО никак не вмещалось у меня в пределы холста, ЭТОМУ всегда было мало места в пространстве моего сознания. Но постоянное стремление в те пределы дали мне ощущение подлинной правды.
12. Богомаз или Дурень думкою богат
Но однажды мне привиделся Образ Его Самого. Вы понимаете, о чём я? То есть, я так много и напряжённо думал в том направлении, что, не то, что сроднился – скорее раскрепостился настолько, что замахнулся. Проскочил ту грань, которую не надо бы проскакивать. Короче, я задался вопросом вопросов: так ли неуловим Его «неуловимый лик»? И не бросить ли мне, типа того… вызов Небу, изобразив Его Самого? А чё?
Вы, наверное, подумаете, ну, ну… у богатых свои прибабахи. (Ясен перец, что у богатых в духовном плане, потому как гений и бабло – у меня лично не совмещается). На это я не стану возражать. Потому что. Потому что этот вопрос лежит в иной плоскости. Не в реальном мире, с которым у нас постоянная напряжёнка, а где-то там. Там, куда нас тянет неодолимо. Он завис между философичностью и психопатией (то есть, в наших художнических буднях). Забегая вперёд, скажу: нет ничего глупее и безнадёжней, чем изображать то, что зыбко, шатко, неуловимо. Чего не существует как реальность. Но и тут всё сошлось – даже безнадёжная глупость затеи не стала препятствием, а, напротив, своеобразным толкачом. Всё богатое нутро моё раскрылось для восприятия… этого предприятия. Я завёлся и, как говаривали в старину попы – впал в прелесть.
И мысль (если это мысль) уже карябала моё надприродное сознание. И уже на донышке подсознания можно было расслышать: «Меня коснулось непостижимое, я сам теперь бог, я вошёл в истину. Пора, брат, пора выбираться на просторы и обрести абсолютную свободу!» – нет, я так не думал, это было что-то другое, фатальное – шло фоном, и было глубоко спрятано. Так глубоко, что и не формулировалось никак, а жило отдельной жизнью, которой как бы и не было вовсе. Миражи. Фантазия. Однако миражи – мой образ жизни, а фантазии – единственное занятие, в котором я преуспел и сделал своей профессией. Короче я ушёл в отрыв, объяснить который простой человеческой логикой невозможно. А вот на уровне безумия, которое, впрочем, так естественно для меня, проявился образ той вечной Истины, что изначально – суть сути вещей. А суть сути вещей – это, конечно же, Бог. И у меня возник соблазн изобразить Его на холсте. Ведь магия непознанного так велика, а человеческий разум так податлив соблазну.
Так что влип я тогда капитально. Хотел я этого или нет, но комплекс Люцифера коснулся и меня. Но главное – я влип в историю, из которой ещё предстояло выбираться, желательно с удобоваримыми потерями. Короче, дальше наступало время БЕЗВРЕМЕНЬЯ. И «как всякий провал, оно богато кучей пустопорожних бессмыслиц: мраком чувств, тяжестью мыслей, суетой действий и всяким прочим сопутствующим хламом» – с этой мрачной хроники я и начал свои записки.
А началось это чудо в деревне. Дней пять я ходил дурак дураком – и светился своей новой тайной. Я видел Образ Его Самого. Видел как Нечто, как Ничто, как воспоминание о будущем, как предчувствие встречи с инобытием. Я зависал в этой нирване НИГДЕ, пране НИЧТО в этой тайной заводи своего сознания – и умирал от предчувствий чего-то абсолютного и истинного. Каждый вечер, выходя на веранду покурить дежурную трубку, я видел свою новую картину. Воображение рисовало образ лица, проявленного в пространстве. Божий лик проявлялся в божьем пространстве. Изголодавшись по своему ремеслу (здесь я не имел возможности работать), я шаманил над воображаемой картиной. Ночное небо, пронзительный воздух, природа видимая, и природа в своей глубинной и первозданной сути – всё работало на раскрытие образа.
Почему Бог имел черты человеческого лица – неведомо. Так было – и всё. Впрочем, а чей лик я должен был представить себе? Потом уже я пытался дать ему имя и погорел на этом окончательно. Бога изображали на иконах. Причём, в разных видах. Троица – триединая сущность Бога. И весь Путь Христов. А вот изображение Бога-Отца считалось неканоническим, однако изображение Бога-Отца Саваофа всё-таки встречалось.
На Руси иконописца так и звали – богомаз. Вот и я готовился назваться этим весёлым именем. Будьте как дети. Если спросить любого ребёнка, как он представляет себе Бога, то он, скорее всего, скажет, что это добрый (или строгий, но справедливый) дедушка с большой белой бородой, который сидит на облаках. Впрочем, так его представляют не только дети. Ветхий библейский бог так и рисовался. В основном – у них. Оттуда и привезли нам то, что назвали светской живописью. Но случилось это в XVIII веке. У них же в начале XVI века уже творились вещи непревзойдённые. Фреска «Сотворение Адама» на потолке Сикстинской капеллы величайшее творение флорентийского мастера. Так вот, библейский сюжет, в котором Бог вдыхает жизнь в Адама, изображает как раз ветхого Бога (дедушку с большой бородой). Правда, у Микеланджело что Адам, что Бог, с точки зрения анатомии, вид имели (если так можно выразиться) запредельного совершенства. Впрочем, у него вся Сикстинская капелла населена суперменами с идеальными фигурами.
Но флорентийский мастер, зашифровал на фреске человеческий мозг. Мозг, скрытый в образе Бога, окружённого ангелами, оставался незамеченным до конца XX века. Некто Фрэнк Мешбергер, врач по профессии увидел в общем абрисе – скрытую иллюстрацию анатомии мозга. Так что гений Микеланджело, в своём послании, как бы говорит, что все эти библейские сказания – лишь порождение Человека, его вселенского Мозга. Правда, быть может, Мешбергеру это привиделось, то есть у Микеланджело изображение мозга получилось по наитию, не специально. Ведь увидел Дали в образе Сикстинской мадонны Рафаэля – ухо. (И даже изобразил его, включив в него Матерь с Младенцем). А УХО, как известно, имеет форму зародыша. А это уже философия начала Жизни. А истина была, есть и будет в том, что Бог есть. Или его нет. Больше вариантов человечество не придумало (есть, правда, дао, которое есть и нет в одном лице).