Страница 13 из 16
Да-да-да, вот как все и начиналось!
Сонька стояла в зеленом платье на тротуаре. Волосы, как солнце. Глаза, как платье. Нет, как ряска на болоте…
Она неотрывно глядела верх. На облака. От облаков навевал ветер. Шевелил волосы. Они щекотали веснушки. Девушка подергивала щеками в ответ. Но голову не опускала.
Жорка онемел, глядел на нее поражено. Он впервые видел такую девушку. Свободно гуляющую под светлым небом. Это как-то сразу стало ясно. Ей все нипочем…
– Солнечная, совершенно солнечная… – Прошептал он.
Не помня себя, забыв обычную робость, Жорка шагнул к необычайному желтоволосому существу.
Воздушные волосы. Ухо и щека. Высокая скула, которую он видит сзади. Начало зеленого глаза…
Само собой вышло из груди:
Белое небо, синие дыры,
солнце льнет к твоим волосам,
улица стала длиннее и шире,
упала светом к легким ногам…
Девушка чуть отшагнула, окинула чтеца взглядом с головы до ног и спросила:
– А разве оно белое?
– Ну да. – Уверенно сказал он.
– Всегда было синее.
– А облака? Они утопили синеву. Остались только дыры.
– Ааа! А ты кто?
Жорка пожал плечами:
– Дворник.
– Ааа…
Девушка вновь стала глядеть на небо, но и на него тоже.
– А, может, ты поэт? – Спросила она.
– И поэт тоже.
Девушка обернулась, посмотрела внимательно. Измерила его спокойным взглядом:
– Нет, дворник.
Он ладошкой охлопал штаны, отряхивая пыль, поправил их на поясе:
– И поэт тоже. И ты – поэт.
– Я дура что ли?
Нижняя губа ее уголком оттопырилась, презрительно выдула «Пфф!»
Повеяло ароматом тонким и сладким. Жорка не знал, что так пахнут некоторые сорта яблок. Или цветной выспевший крыжовник в жарком саду. Совсем без кислинки. Прозрачно.
Откуда ему было это знать? Но почувствовать это – он почувствовал.
– Как это – «пфф»? – Сказал он. – А что же полчаса смотришь на облака?
– Полчаса? – Она окинула его повторным взглядом.
– Я давно тут стою. – Ответил Жорка на вопрос в ее глазах.
– Зачем?
Жорка молчал.
Не дождавшись ответа, девушка сообщила:
– Я смотрю на шпиль, жду, когда свет правильно ляжет.
И показала на высокую иглу старого дома-крепости.
Жорке не верилось. Не хотелось верить, что она не поэт.
– Зачем тебе свет?
– Снимок хочу сделать.
– Ты фотограф? Это почти поэт.
Она глазом прильнула к видоискателю, наводя и выцеливая.
– Я ди-зай-нер. – Донеслось из-за фотоаппарата, с расстановкой следуя за движениями пальцев, вращающих объектив.
Луч солнца упал на шпиль. Щелкнул затвор.
– Штаны шьешь из кожи для создателей созвучий? – Так он понимал работу дизайнера.
Затвор щелкнул еще несколько раз.
Сонька опустила фотоаппарат, улыбнулась и глянула, наконец, на него приветливо.
– Штаны? Ещё какие! – Прищурилась, оценивая: – И все же – дворник.
Он не слышал. Тонул и растворялся в зелени, в радости.
– Я бы поцеловал вас. Вот сюда.
– Все-таки поэт.
…
Жорка слеп и прозревал вновь. Он по-прежнему лежал на полу. В незнакомом месте. В полусне или обмороке. Вновь шевелил губами. Видел, как розовое (ее губы) наплывает, касается его губ.
– Я был без сознания? Почему?
– Загадка.
– Это должно было случиться вчера. Когда ты смеялась, а волосы твои летали по кругу. До самых перистых облаков. Или когда мы пили кофе. Хотя кофе… Но и кофе тоже.
– Опять?
– Что?
– Бредишь.
Пробродив несколько часов по городу, оставив замок со шпилем далеко-далеко, где-то в другом городе, то разговаривая, то молча шагая без цели, они оказались у шлагбаума, отделявшего Город от Старого Города.
За шлагбаумом стояла будка охраны. За ней у стены высокого дома таилось маленькое кафе. Оно вжалось в дом, выпустив над полукруглыми сверху окнами парусиновые pare-soleil, выставив шелковые полосатые зонты на тротуар.
Под зонтами желтые плетеные столики и такие же стулья.
Так много красок. Все они сплетались в общее радужное пространство, уходящее вдаль. К запретным стенам.
– Мне туда нельзя. – Жорка показал на свой знак «D». – А тебе?
Никаких эмблем на ее зеленом платье не было.
– Пойдем! – Сонька уверенно потянула его за руку. – «D» – это дворник?
– «Дворовый». А вот еще маленькая «d». Это уже – дворник.
Она царапнула эмблему ногтем, точно проверяя на прочность эмаль букв. Улыбнулась:
– Дворник – звучит гордо.
– Обыкновенно. А что?
– Ровным счетом ничего. Это ты стоишь – мнешься. Шагай смело!
– Кто это мнется? Меня пропустят?
Охранник окинул ее взглядом и ничего не сказал. Отступил молча.
Жорка удивился.
Но пропустили и его! Он с недоверием обернулся, пройдя за шлагбаум: не вышвырнут ли обратно?
И почувствовал, будто бы на новую землю ступил. Будто она мягче, ворсистее.
Воздух тоже казался другим. Яблоком и крыжовником пахло сильнее. Свет тоже был особый.
Жорка замер, почувствовав это. Спросил:
– А почему здесь шлагбаум? Ведь Дворец Всевластия совсем в другой стороне? Кого охраняют?
Посмотрел на широкую улицу, уходящую вдаль:
– А там что?
Солнце, опускаясь, блестело на брусчатке. По-особому озолачивая все вокруг. Наполняя незнакомым уютом будто бы нездешнюю улицу. Совсем другую. Не то, что их 5-й Просторный Проспект.
Она широкой полосой улетала вдаль. Впереди, почти у самого горизонта клубящаяся зеленая стена парка. По бокам улицы поднимались высокие серые здания. Они были серые, но какие-то теплые, с цветными пятнами, с розовыми колоннами, с кружевными балконами…
Блеск стекол. Тишина. Желтый с красным трамвай не спеша катит мимо. К парку. К другим берегам жизни.
Жорка смотрел на него затаенно. Зачарованно. Так хотелось поехать на этом позвякивающем-побрякивающем старомодном трамвае. С ней. По этой особенной улице. Длинной-предлинной. А там – еще что-то. Несбыточное.
– Там Старый Город, – отвечая на его вопрос, сообщила Сонька.
Он, завороженный, едва выплыл из полусна:
– Зачем все это? Старый Город давно закрыт. Интересно, что там осталось?.. – Вновь окунулся в сказочное пространство небывалого квартала: – А здесь разве тоже живут люди? Никого не видно.
– Ну, почему?.. – Вскользь ответила Сонька и осмотрелась: – Куда сядем?
– Все равно. Как интересно. Будто сидим на улице.
– На улице и сидим.
– Нет, прямо вот… как будто здесь может проехать машина. А почему так тихо?
– Вечер.
– Здесь совсем другой воздух, – поделился своим наблюдением Жорка.
Она пожала плечами, предположила:
– Кофе пахнет.
– Нет, вообще… – Повел рукой. – Вдали он качается. Улица тает. Тянет весной. Вольным ветром. Там в конце – загадка. Несбыточное. Дорогое.
– Здесь хорошо, – просто сказала Сонька.
– Голова кружится, как будто праздник Весенних выборов суперканцлера Юлия – суперканцлером…
– Не начинай!
…
Кофе в белых небольших чашечках. Коричневая пена. Дымком поднимается пар.
Жорка пробует.
– Ничего так…
– Ничего?
– Да.
– Ты пил такой кофе?
Жорка молчал.
– Ты что?
– А что?
– Нос побелел и щеки.
– Просто так. Скоро уходить.
– Не последний день живем.
Жорка с трудом перевел дыхание и выдохнул, имея в виду что-то свое:
– Да?
Сонька махнула синей с серебром картой перед автоматом. Запустила руку за шторку и извлекала тарелку.
На тарелке лежали два желтых тоста.
– Я ел такие. Мама…
Вырвалось, и он тут же замолчал. Глянул на шлагбаум.
– Что мама? – Легкомысленно взбила Сонька свою желтую челку.
Она ничего не замечала.
Пододвинула к нему тарелку.
– Что мама?
– Ничего. Я не хочу.
– Давай за кампанию. Целый день не ели.
– Пять часов. Я ел в обед. Морковку.