Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 5 из 6



– Да кажется тот, который по весне на лисапете заезжал, водичку пил, – ответила Зинка, переступая ногами в старых Варвариных туфлях, подаренных ей хозяйкой, глядя вниз и любуясь этими синими туфельками с кожаными бантиками.

– И что он? – даже не удивившись ничуть, спрашивала Геля.

Я знал, что с того дня она постоянно ожидала, что юноша непременно появится вновь, и удивлялась тому, что он никак не появлялся. Перестала даже ходить с Зинкой по ягоды, ела спелую землянику и чернику, что притаскивала довольная Зинка, которой больше нравилось ходить в лес за ягодами, грибами, чем быть на побегушках в хозяйском доме.

– Хочет вас видеть, Ангелина Хлампьевна, во двор вызывает, побалакать-ти непременно.

Купец первой гильдии Харлампий Вавилович Архипочкин жил и держал дом в приближении к дворянскому, господскому обиходу, двух своих дочерей обучал в женской гимназии, и слугам, кучерам, приказчикам велел называть их с детского возраста по имени-отчеству.

– Ой, а как же я так, Зинашка? – заметалась Геля. – Не прибрана, не причёсана, в старом платье!

– Да чаво там, барышня Ангелина Хлампьевна, он сам как муромский побирушка, в старом кафтане, в сапогах стоптанных, – уверяла Зинка.

– И отчего же он так, Зинашка?

– От того, что, кажись, как новобранец бредёт от Гуся-Железного до Клепиков, на войнути его гонят – пешим порядком.

– Ах, как на войну? Она же только началась, а уже гонят? – воскликнула Геля. – Да ведь его же на войне убить могут, Зинушка?

– И убьют, чаво там, на войне-ти убивают, Ангелина Хлампьевна, – поддакнула Зинаха, рыжеголовая, безбровая, с конопушками на белом лице.

– Не надо! Не хочу я этого! – вскликнула Геля.

И тут из моей восточной стены на втором этаже просочился прямо в уши Гели голос другой женщины, говорившей в той же комнате раньше: «Не хочу я, чтобы вы ушли на войну и там погибли, не помня о том, что я останусь на этом свете без вас!»

Геля схватила рыжую прислугу за её крутые плечи и начала трясти, приговаривая изменившимся голосом, не понимая, что это вовсе не её голос:

– Иди и приведи его сюда. Да смотри, сделай это, когда во дворе никого не будет. Батюшка и конторщики в лабазе, но чтобы и гостей на повозках ни души!

– Ня будя никого, барышня! – обещала рыжая прислуга. – Я утя ловкая!

Она убежала из светёлки, топая тяжёлыми пятками, отчего задрожал и зазвенел хрусталь на серванте. А Геля, оставшись одна, заметалась в светёлке из угла в угол, ломая руки, – и вдруг принялась судорожно торопливо раздеваться. Расстегнула широкий капот на груди, сбросила на пол, стоптала с ног и осталась в легчайшей батистовой сорочке. В таком виде она встала возле кровати и замерла, судорожно выпрямившись.

И когда служанка ввела в комнату Александра, девка ахнула от неожиданности и заголосила:

– Ты чаво это, барышня! Ай стыд потеряла? Раздемшись-то?

– Уходи, Зинаха, – почти зарычала Геля низким чужим голосом. – Иди, стой на лестнице, никого не пускай сюда.

– Ахти, барышня! А если батюшка ваш попрётся, как же я не пущу?

– Не будет батюшки, – спокойным голосом произнесла Геля и шагнула навстречу стоявшему у двери Александру, одновременно сильно толкнув в грудь служанку, которая вмиг выскочила из комнаты.

– Вы почему так долго не появлялись, Александр Васильевич? Я чай, почти два месяца.

Александр, уже не длинноволосый, а коротко стриженный, в старом сюртуке и мещанском картузе, в потрясении от увиденного, стоял как столб, опираясь спиной на дверной косяк.

– Не смел вас беспокоить, Ангелина Харлампьевна.

– От чего же не смели? Разве вам не стало ясно моё расположение с первой встречи?



– Очень стало ясно, Ангелина Харлампьевна, оттого-то и не смел.

– Но объяснитесь, Александр Васильевич, ведь я вас ждала! Если бы вы знали, как я вас ждала! – со стоном произнесла Ангелина.

– Я видел ваше расположение ко мне и знал, что вы ждёте моего нового появления, но не мог найти достойного повода.

– Но вы ведь и без повода явились в первый раз?

– Тогда мы с товарищем просто заехали на велосипедах в открытые ворота, чтобы воды попросить напиться. И я не знал, что встречу вас.

– И что же?

– Ваш папаша купец первой гильдии. Мой род хотя и дворянский, но мы бедны.

Я не хотел и думать о недостойном мезальянсе, Ангелина Харлампьевна, и решил предусмотрительно забыть о нашей случайной встрече.

– И что, забыли?

– Нет, не смог-с.

– А теперь, значит, вы уходите на войну и там погибнете, не помня о том, что я останусь на этом свете одна без вас, Александр Васильевич!

Весь этот скоропалительный бредовый разговор происходил вот в этой спальне, где сейчас живет в углу лишь жирный паук-крестовик, окна на восточную сторону выбиты, а из стены когда-то просочился голос, ясно прозвучавший в ушах Гели: «Он уйдет на войну, и смерть встанет между вами».

– Вы уйдёте на войну и погибнете, и я больше не увижу вас, – повторяла она, как в бреду. – Поэтому я нахожусь перед вами почти голая. Смерть стоит между нами, вечная разлучница. Вы снимите с себя эти лохмотья, Александр Васильевич, и мы ляжем вместе в чистую постель. Вы только оттолкните в сторону смерть, которая встала между нами.

Геля шагнула вперёд и, положив руки ему на плечи, потянулась губами к его поцелую. И он поцеловал её. Потом сказал:

– Ангелина Харлампьевна, я отпросился из колонны на минутку, чтобы только попрощаться с вами. Если я не приду в Спас-Клепики вместе с колонной, я буду считаться дезертир и предан военному суду. Мы с моим товарищем, помните? – пошли вольноопределяющимися. Колонна ушла уже далеко, мне надо скорее догонять её, Ангелина Харлампьевна.

– Ничего, догоните. У меня верховая лошадь есть, вы на ней и догоните колонну.

– Но я не погибну на войне, родная моя. Обещаю, что вернусь живой, только чтобы встретиться с вами здесь же, – говорил между тем дрожащим голосом Александр.

В комнате, где живет сейчас один лишь жирный паук-крестовик, расчётливо и удачно развесивший свои тенёта в углу, нагие юноша и девушка, Александр и Ангелина, взявшись за руки, подошли к белоснежной разложенной постели и легли в неё, оба сразу на спину, испуганно глядя в потолок.

Я понимал, что этим безумцам, на миг оторвавшимся от вещества остального человечества, необходима посторонняя помощь, нужен непроницаемый для чужих взоров покров, иначе им грозит неминуемая погибель. И я решил дать им этот покров, удалив их обоих, вместе с их ложем любви, на некоторое время из пространства данного времени и переместив в пространство другого, не трогая, однако, комнату девичьей спаленки со своего места.

А через определённое время, как это бывает у людей, у Гели родился ребёнок в этой же комнате, старшая сестра Варвара и повитуха вдвоём приняли роды. Отец Харлампий Архипочкин недавно умер, и никто из посторонних ничего не заметил. Ни в лабазе, ни в конторе, ни соседи не видели младшую дочь купца беременною. Всем неожиданно она потом предстала с ребенком на руках.

Варваре также был голос из восточной стены, возле которой она спала на кровати, той самой, на которой зачала своего ребёночка младшая сестрёнка Геля.

Голос из стены просочился ночью в самые уши Варвары, это был низкий женский голос помещицы Белохвостовой.

– Вы были так нужны мне, Сергей Иванович, но презрев все мои мольбы, уехали на Балканы и там, я чай, сложили свою буйную голову. А теперь лежу здесь одна, вы знаете, я за два года вся поседела, на подушке своей я нахожу свои длинные белые волосы…

Варвара слышала ужасные потусторонние пени женщины, понимая, что там, где сейчас сама находится, когда-то умирала от горя какая-то другая женщина, и ей, Варваре, так были понятны чувства этой женщины. И другое, с холодеющим сердцем, постигла Варвара: тут речь шла о любви, бестолковой, бессмысленной, необъяснимой, как и у её младшей сестры Гели, и эта любовь вошла в жизнь и душу Гелину в призрачных одеждах смерти, поэтому бедная сестра не смогла противиться роковому чувству. Ибо любовь и смерть встретились в каких-то тайных коридорах окружающего пространства – и поменялись одеждами. Заморочив голову Ангелины образом неодолимой любви, смерть вошла в девушку раньше своего календарного срока, – и, борясь противу её вероломства, Геля безрассудно и безоглядно отдалась Александру на кровати своей старшей сестры. И на то, чтобы остаться в вечности с плодом от Александра, она смогла выхватить у смерти всего полчаса времени.