Город ненужных детей

Андрей, пока Павел был в ванной, с компьютера Кекса сидел в интернете. Социальные сети, твиттер, избранные форумы – утренний ритуал минут на двадцать, который Андрей проводил постоянно после зарядки, но до чашки кофе и душа. И этим утром в одной из социальных сетей ему пришло сообщение о смерти, а точнее – самоубийстве, их бывшего одноклассника Виктора.

Эту новость Андрей с Павлом обсудили в первую очередь, пока Павел одевался после душа.

– Что-то я не втыкаю. – Громко произнес Павел и хлопнул по столу, из-за чего Кекс на своей кровати что-то промычал, но, все же, не проснулся. – Он последний, на кого я мог бы подумать, что кто-то из моих знакомых решит себе мозги по стене размазать.

Павел сел на диван, резким движением закинул в рот жвачку и стал нервно крутить двумя пальцами зажигалку. Он был готов разбить голову тому ублюдку, который виноват в смерти Виктора. Неплохая работа, жена, планы завести ребенка, хорошие перспективы на лучшую жизнь – у Виктора все рухнуло в секунду как карточный домик.

«Мы – лишь тридцать триллионов клеток. И когда-нибудь приходит время этим клеткам умереть. Бывает, они умирают раньше исхода их срока годности. Вода, органические и неорганические вещества – и ничего более. Душа, чувства, эмоции и тому подобная брехня – это мы сами выдумали. Один организм уничтожает другой – такова природа. А человек относится к тем исключениям, когда одновидные организмы доводят себеподобных до уничтожения. Мы тараканы на этой планете. Недостойные жить».

Павел собрал всю агрессию в кулак и что было сил выплеснул ее на спинку дивана, из-за чего та издала треск.

– Братишь, че за негатив? – Спросил спросонья Кекс, приподняв голову.

– Дрон, уходим. – Сказал Паша и пошел к двери.

Андрей резко вскочил, на бегу взял свою куртку со стула и, крикнул «Спасибо, Кекс, за ночлежку. Позвоню».

После получасовой прогулки в неясном для Павла направлении Андрей предпринял очередную попытку кому-то дозвониться, но тщетно – к телефону на том конце так никто и не подошел. «Спит еще, наверное», – тихо сказал он.

Павла уж совсем начала выводить из себя эта прогулка. Он остановился и тормознул Андрея за рукав.

– Бля, Дрон, ты мне скажешь куда мы идем? Какие у тебя планы? Что мы, черт возьми, вообще собираемся делать, а, самое главное, мать твою, как? Как ты собрался все это провернуть? Будет весело, – Павел с сарказмом пародировал вчерашние слова товарища, – туса, бухло, телки, мы еще никогда так не тусовались! Первоклассные шлюхи будут у тебя отсасывать в кабинке туалета! Как, блять, ты собрался это делать! Я заебался плестись за тобой словно собачонка и нихуя не понимать, что происходит! Хватит с меня сюрпризов! Достаточно уже и этой ночевки у Кекса! Выкладывай, как есть, иначе я дальше ни шагу!

Очевидно, к незнанию о происходящем подлила масла в огонь новость о смерти Виктора, его некогда очень хорошего друга. Павел был уверен, что именно только благодаря Виктору он не стал жертвой водоворота событий, которые кого-то привели на нары, кто-то сторчался, кто-то состоит в местной банде, кто-то убивает, грабит и насилует. Нет, не воспитание и наставления родителей тому причина, что он не пошел по кривой дороге, а именно Виктор – общение с ним заставляло Павла реально смотреть на вещи, внушило ему необходимость осознавать ответственность своих действий, жить по законом морали и быть человеком. Не всегда так выходило, особенно в последнее время, но Павлу было на кого ровняться. «Что сказал бы на это Виктор?» – иногда Павел спрашивал сам себя, оценивая свои поступки. Павел чувствовал утрату самого доброго, отзывчивого, ответственного, бескорыстного и…и…и – этот список положительных качеств, которые сейчас в дефиците у других, нескончаем.

– Все сказал? – Андрей попытался максимально спокойно это произнести, хотя ему было сложно преодолеть желание сломать Паше нос за такой наезд. Он хотел, чтобы его реакция показывала безразличие к только что услышанному. И ему это удалось.

– Да! Мать твою, да! – Ошарашено ответил Павел. Он никак не ожидал сдержанной реакции от товарища.

– Тогда пойдем дальше.

Мимо изредка проезжали автомобили. Каждая вторая машина была такого класса, что не чаще раза в час можно встретить за Стеной. А людей-пешеходов было еще меньше, чем машин – мало кто любит здесь ходить пешком. Если нет машины в личном пользовании, то местные жители готовы и десять минут и более ждать автобуса, даже если на своих двоих идти те же десять минут.

– Я и сам не знаю, куда мы идем. – Сказал Андрей через пятнадцать минут после эмоционального всплеска Павла. – У меня есть нужный контакт, но никак не могу до этого человека дозвониться. Он должен был забрать нас.

– Понятно.

– И это все, что ты можешь сказать, упырь? – Андрей улыбнулся. – Я еле сдержался, чтобы по роже тебе не треснуть, а ты «Понятно».

– Извини. – Сказал Павел, уселся на ограждение газона и закурил единственную взятую у Коли «Кекса» сигарету. – Из-за смерти Виктора это все.

– Мне тоже жаль парня. – («Врешь! Тебе никогда никого не бывает жаль»). – Кто бы мог подумать, что он решит к праотцам раньше времени в гости наведаться.

– Да уж.

Они сидели еще несколько минут молча. Андрей за это время еще раз попытался дозвониться до своего знакомого, но безуспешно.

– Не понимаю я, Андрей, как эти люди живут здесь, делая вид, что ничего не изменилось с появлением Стены. Будто все хорошо. Будто остались прежним их повседневный мир, образ жизни, и все, что происходит по всей стране. Но это же не так. Даже наоборот – остальная страна, вся огромная ее территория, это совсем иная жизнь: намного-много хуже той, что видят они. Столица и остальная страна – это две сущности, сильно друг от друга отличающихся.

– О, ты назвал меня по имени! – Андрей хлопнул Павла по плечу. – А их купили. Точнее – сделали бесценный подарок. Подарили чувство превосходства. Типа, они лучше других – нас. Живут тут без пробок, давок в общественном транспорте, очередей, в мнимой безопасности и ложным чувством уверенности в завтрашнем дне.

– Для самих себя у них так это и есть. А дети? Своей жизни не хватит – на детей перейдут кредиты за образование, ипотеку, отдых на побережье. Как им растить детей в своих условиях? Так что они – такое же дерьмо, что и мы.

– Неа. – Сказал на это Андрей. – Они мягкие.

– Что?

– Они прислуга. Они мягкое говно, а мы твердое, да еще и несмываемое. И знаешь, почему? У нас осталось чувство собственного достоинства, чтобы не бояться не только не скрывать свое недовольство, но и демонстрировать его нашими акциями.

– Это камень в мою сторону? Типа, я такой же, как они, что не хожу на все эти митинги, не кладу свою голову под сапог карателя из спецгвардии?

– Ты нормальный парень Паша. И не ходишь на наши мероприятия из-за своих убеждений, а они, – он указал пальцем на дома напротив дороги, – мягкотелые от страха. Им дали чуть больше того, что имеем мы, и они боятся это потерять. Вцепились, как в последнюю надежду не пойми на что, хотя последняя надежда – выйти всем и кольцом двинуть к центру, сметая все преграды на своем пути. Мы не нужны правящей элите, поэтому они и выселили нас. Поэтому и мочат нас нещадно. А эти рабы, которые еще спят в своих кроватках, еще пригодятся – ведь нужно, чтобы кто-то жопу подтирал и всю другую грязную работу за ними делал.

Монолог Андрея прервался из-за мелодии. Заиграл «Имперский марш» – у Белогородцева зазвонил телефон.

Андрей очень эмоционально разговаривал с кем-то по прозвищу «Жендос». За две минуты разговора он сначала агрессивно оскорблял его за безответные звонки, на шутку перевел свой наезд, и договорился о встрече – через десять-пятнадцать минут Жендос должен был заехать за ними, на что Андрей сказал Павлу, что это означает минимум тридцать, и продолжил свою мысль:

– Ты посмотри, как работают наши официанты и бармены – мы к ним приходим, как к нашим друзьям, и они соответствующе нас обслуживают. А здесь халдеи гнут спины, вылизывая господ, лелея мечту оказаться когда-нибудь на месте тех, кому прислуживают. И эти мечты ни к чему не приводят. А еще важное наше отличие – у нас есть друзья, а у них – только соседи и коллеги. У нас есть стремление улучшить нашу жизнь, у них – страх не потерять те крохи, которые им бросили как корм свиньям. У них пропуск в метро и комендантский час, у нас – свобода передвижения. Мы не боимся говорить и ходить по улицам, а они всегда находятся под колпаком Большого брата. Да, мы не свободны в полном понимании этого слова, но мы хотя бы предоставлены сами себе, в то время как эти, – Павел показал рукой на дом перед собой, – могут лишь существовать по правилам избранных. И эти правила превращают здешних жителей в слуг. Все они слуги. В каждом городе-миллионнике – во всех пятнадцати городах – есть закрытые зоны, куда нет прохода простым смертным, кроме тех, кто обслуживает самодержавных узурпаторов. Взять еще тех рабочих, которых горбатятся на заводах и нефтегазовых станциях. Вот и подсчитай – теория, что этой стране нужно лишь пятнадцать миллионов жителей в действии перед нашими глазами. А мы – я, ты, наши родные и наше окружение – им не нужны. Оставить пятнадцать миллионов, а остальные сами себя загубят: алкоголизм, наркомания, криминал – губит всех, кто живет «Там», по другую отсюда сторону Стены, мать ее! Им не надо пускать нас под нож или ставить к стенке на расстрел – мы сожрем и погубим друг друга сами. Для них нас нет. Вот я и устраиваю все эти, по их мнению, незаконные, акции протеста, чтобы сказать «Мы есть, и с нашим мнением стоит считаться».