Страница 17 из 23
Братья Якунины, Николай и Александр, жили вместе. Николай Васильевич был холостяк, а Александр Васильевич женат и имел двух детей, сына и дочь. Трудно себе представить более различные характеры, более несходные темпераменты. Александр Васильевич был горяч, взбалмошен, любил кутнуть, жил широко; Николай Васильевич скуп, угрюм, сосредоточен, ни у кого не бывал и обладал большим терпением и выдержкой. Братья были привязаны друг к другу, но из-за несходства характеров всю жизнь ссорились. Их ссоры всегда кончались примирением, но со стороны было забавно смотреть на эти перепалки, и когда ссора начиналась, то присутствующие добродушно подмигивали друг другу, зная, что она ничем серьезным не кончится. Ссоры возникали из-за всяких пустяков, но чаще всего из-за лошадей. Николай Васильевич обвинял брата, что он не так ведет завод, не так работает лошадей, а брат поначалу оправдывался, потом начинал горячиться. Николай Васильевич критически относился к тому, как брат ведет дела, говорил, что он проживает много денег, мотает, плохо ведет хозяйство и в конце концов разорится и пустит по миру семью. Александр Васильевич упрекал брата в скаредности, смеялся над ним, трунил над его заводом и говорил, что он из скупости даже не женился. Особенно забавны бывали эти ссоры на бегу. Наступает утро, оба брата обязательно направляются на беговой ипподром наблюдать за работой своих рысаков, а иногда и ездить. Александр Васильевич с неизменным черным зонтиком в руках на случай непогоды, хотя всем известно, что дождь в Одессе так же редок, как хорошая погода в Петербурге, и Николай Васильевич с черной тростью в руках выходят из квартиры и поджидают конку (остановка конки была почти против их дома). Усевшись рядышком, оба брата едут через весь город до вокзала. Одесские конки, запряженные парой хорошо подобранных лошадей, ходили быстро, вагоны были удобные, и этот способ передвижения являлся самым дешевым. Это была уступка Александра Васильевича брату, ибо тот ни за что не поехал бы на бега на извозчике – из-за дороговизны. Кондукторы хорошо знали братьев и, не спрашивая, выдавали им билеты до конечной станции. На вокзале Якунины направлялись к заставе. И вот уже пыхтит маленький паровик с десятком вагонов, ходивший на Фонтаны – красивое и самое любимое дачное место одесситов на берегу Чёрного моря. Третья остановка – бега. Якунины идут к ипподрому. Сначала они заходят к себе на конюшню, осматривают рысаков, справляются об их здоровье, затем решают вопрос, кого и сколько ездить. Здесь же в конюшне неизменно разыгрывается первая ссора: оба брата никак не могут прийти к соглашению, как сегодня работать Петушка или Вара, и, повздорив, расходятся. Александр Васильевич начинает работать лошадей, а Николай Васильевич с беззаботным видом идет на ипподром, но при этом внимательно наблюдает за работой и прикидывает рысаков. Но вот работа окончена, и Александр Васильевич слезает с американки. Тут начинается форменная перепалка. Николай Васильевич обвиняет брата, что он сумасшедший, только и делает, что прикидывает, а тот оправдывается. Оба петушатся, а собравшиеся охотники добродушно потешаются. Якунины наконец успокаиваются и начинают обсуждать шансы своих и чужих рысаков. Тогда молодые охотники подходят к ним, просят их проехать и проверить лошадь, спрашивают совета. Якунины очень отзывчивы: советуют, ездят, наставляют молодежь. Николай Васильевич более снисходителен, а его брат очень строг в оценках лошадей, но всегда справедлив. Когда кто-нибудь из них чувствовал себя нехорошо и не мог работать лошадей, то его заменял наездник Баранов, служивший у А.В. Якунина. Баранов был истинный мученик, ибо оба брата сводили с ума советами, указаниями и наставлениями, а потом критикой его езды.
Я однажды присутствовал в заводе Якунина при весьма интересной сцене, которая, по-видимому, повторялась там часто. Дело было в мае. Вместе с А.В. Якуниным я пошел на ипподром. Николай Васильевич ездил двухлеток. «Вот восьмушка от этого столба до этого, – показал рукой Якунин на два столба по прямой. – Тут я прикидываю двухлеток». Это означало, что Якунин прикидывал своих двухлеток на одну восьмую версты. Выехал Николай Васильевич и аховски проехал восьмушку. «С ума сошел!» – обратился ко мне Александр Васильевич, показывая часы. Резвость была действительно выдающаяся. Так продолжалось довольно долго, и Петушки не бежали, а прямо летели. А.В. Якунин был в восторге, но все же приговаривал: «Чересчур гонит, не умеет работать лошадей, перепортит молодежь. Надо будет запретить ему езду». Наконец выехал Петушок 3-й, копия отца и по себе, и по ходу. Александр Васильевич, который рассказывал мне чудеса о его резвости, начал волноваться, как пройдет его любимец. Схватив меня за рукав, он воскликнул: «Смотрите, смотрите, третий выехал! Третий выехал!» Спросив его, что это значит, я получил объяснение, что так он сокращенно называет Петушка 3-го. «Третий» прошел феноменально резво для своего возраста. Когда Николай Васильевич подъехал к нам на середину круга, Александр Васильевич набросился на брата, крича: «Ты с ума сошел?! Ты знаешь, как ты проехал?! Если перевести на полторы версты, ты проехал 2.10! Погубишь мне лошадь!» Николай Васильевич пробурчал в ответ, что он всегда ездит с часами, и поехал в конюшню. А.В. Якунин торжествовал, любовно глядя на удалявшегося «третьего», затем неожиданно заявил: «Я проеду на нем второй гит, и вы увидите, что я проеду резвее!» – «Зачем, Александр Васильевич, не нужно», – стал я его уговаривать. Но он стоял на своем, и мы пошли к конюшне. Обратившись к Баранову, он сказал, что сделает второй гит, и приказал его выводить хорошенько. Тут набросился на брата Николай Васильевич, обвиняя его в том, что он сумасшедший, что на двухлетке, да еще в мае, после такой резвости нельзя ехать второй гит, и закончил тем, что объявил: «Это тебе обидно стало, что я так резво проехал!» Никакие уговоры не помогли, и братья поменялись ролями. Александр Васильевич сел на Петушка 3-го, а Николай Васильевич пошел со мной на круг. А.В. Якунин ездил уверенно, красиво и лихо и был необыкновенно картинен на езде. Это была полная противоположность брату: Николай Васильевич ехал спокойно, чисто по-американски, а Александр Васильевич гикал, посылал и сам готов был вылететь из американки, при этом его бородка развевалась, а корпус был откинут назад. Он размял Петушка и так проехал осьмушку, что чертям стало тошно! Нечего и говорить, что, когда ехал Николай Васильевич, у жеребенка еще оставался запас, но Александр Васильевич взял у него действительно всё.
За обедом братья препирались, были недовольны друг другом, и Николай Васильевич предсказывал, что Петушок завтра будет хромать. «Типун тебе на язык!» – крикнул Александр Васильевич, сорвался с места и побежал на конюшню. Там все было благополучно.
Когда Александр Васильевич ушел, я спросил Николая Васильевича, как может отразиться эта езда на Петушке 3-м. «Все равно он его погубит, – угрюмо ответил Николай Васильевич, – как погубил прикидками многих детей старого Петушка». – «Да, это большое несчастие для завода, – согласился я. – Удивительно, как этого не понимает Александр Васильевич. Ведь об этом все говорят и даже трунят над этими прикидками». – «Он это прекрасно понимает, – ответил мне Николай Васильевич, – но ничего не может сделать со своим темпераментом. Уж больно у него много сердца у самого…»
А.В. Якунин и в самом деле погубил немало резвейших лошадей, родившихся у него в заводе, и в этом, между прочим, кроется одна из причин, почему якунинский Петушок не дал в этом заводе ни одной первоклассной лошади.
Материал, который лег в основание якунинского завода, был настолько хорош, что, несмотря на все невзгоды, неудачи и катастрофы, которые пришлось пережить этому заводу, он себя оправдал. Из завода А.В. Якунина вышел ряд резвых лошадей, две из них, я имею в виду Бедуина и Петушка, обладали настоящим всероссийским классом. Строгий, Вар, Милый, Воевода и другие в свое время были видными рысаками не только на юге России, но и в Москве.