Двойная игра

– Мать быстро приехала?

– Часа через полтора. Она за городом была.

– И большой беспорядок Димка в комнате навёл?

– Спрашиваешь! Рылся в каждом ящике, деньги искал. А у мамы в верхнем как назло пачка евро лежала.

– Негодяй! – через силу выдавила Алиса. – Ты пробовала ему помешать?

– Шутишь? Он когда начал требовать дать ему денег, я попыталась выпроводить Димку из квартиры. А он озверел. Схватил меня за руку и давай по лицу бить, – Вера всплакнула. – Потом отшвырнул, я упала, а он к шкафам ломанулся.

– То есть ты ему не мешала, я правильно поняла?

– Жизнь дороже. Сидела на полу, руку растирала и слёзы размазывала. Димка нашёл деньги, потряс у меня перед глазами пачкой и вышел из комнаты. Через минуту хлопнула входная дверь.

– Представляю твоё состояние, – сочувственно закивала Алиса. – Мне Димка совершенно другую историю рассказал.

– Естественно. Себя выгородить хотел.

– Вер, а как ты думаешь, зачем ему понадобились деньги?

– Странный вопрос, зачем человеку нужны деньги. Тем более семья у него небогатая. Ладно, мне идти надо, пока.

– Ага, пока, – Алиса расщедрилась на натужную улыбку.

***

Мы с Димоном подходили к круглой башне, когда я увидел Кузоватову.

– Стоп машина! Вера к подъезду подходит.

Димон ускорил шаг, я схватил его за руку.

– Пусти, Глебыч. Это мой шанс ещё раз с ней поговорить.

– О чём ты собираешься с ней разговаривать?

– Я должен кое-что уточнить, пусти.

– Она не будет с тобой разговаривать, не усугубляй своё положение. Димон, этим ты только навредишь себе и помешаешь нашему расследованию.

Димон молчал.

– Остынь. Наша цель – поговорить с консьержкой. Веру не трогаем.

Дождавшись пока Вера скроется в подъезде и, выждав несколько минут, мы перешли дорогу.

В подъезде царила идеальная чистота: всюду цветочки, коврики, на большом окне – жалюзи, в углу маленький диванчик, рядом тумба с телевизором, чуть левее стол со стулом. Консьержка – высокая пожилая женщина в очках с толстыми линзами – при виде Димона вскочила из-за стола.

– Явился! – крикнула она, поправляя на носу очки. – Совесть замучила, виниться пришёл?

Подобной встречи мы не ожидали, растерялись, а консьержка продолжала негодовать:

– Ведь с виду хороший парень, а такие безобразия творишь. Ну как не совестно-то, сынок?

Решив, что консьержке стало известно о краже и избиении Веры, Димон спросил:

– Вам Екатерина Станиславовна рассказала?

– Какая Екатерина Станиславовна? Это Кузоватова которая?

– Да.

– Ничего она мне рассказывала.

– Тогда в чём вы Димона вините?

– А то он сам не знает, где набезобразил, – консьержка подошла ближе, положила правую руку Димону на плечо, а левую поднесла к его лицу. – Видишь руки какие? Суставы больные, косточки как шарики раздулись, иной раз карандаш взять не получается. А ты безобразишь.

Перехватив мой взгляд, Димон едва заметно вскинул брови. Я мотнул головой.

– Всё он осознал, – сказал я, обращаясь к консьержке. – Мы, собственно, поэтому и пришли.

– Прощенья, стало быть, просить?

– И возместить моральный ущерб, – я достал из кармана бумажник. – Сколько мы вам должны?

Консьержка отошла к столику.

– Будет вам, сынки, скажете тоже. Ничего вы мне не должны.

– Ну как, – я знаком показал Димону, чтобы он вышел на улицу. – Всё-таки Димка набезобразил, сами говорите.

– Брат он, что ли, твой? – спросила консьержка, когда мы остались наедине.

– Брат. Младший.

– Вы похожи, я сразу поняла – братья.

Ха, подумалось мне. Мы с Димоном похожи! Это даже не смешно.

– Что же ты, на правах старшего брата повлиять на него не можешь?! Я понимаю, молодые ребята, любите повеселиться, но зачем с таких лет алкоголем увлекаться, сынок? Не дело это. Ты пойми, всё начинается с малого. Сперва по баночке пива, потом по две, а дальше – больше.

– Вы правы, – ответил я, порадовавшись, что, похоже, удалось ухватить кончик ниточки. – С Димкой такого раньше не случалось.

Консьержка поманила меня пальцем и, усадив на диван, спросила:

– Отмечали они что-то у Кузоватовых, да?

– Гм… отмечали.

– Я так и поняла. Он же сначала с пустыми руками пришёл, на лестнице спохватился, убёг. А потом, гляжу, с коробкой конфет воротился.

– У него были только конфеты, вы ничего не путаете?

– Коробка шоколадных конфет. Больше ничего.

– Странно, мне казалось, он цветы купил, – выкрутился я.

– Нет, нет, цветов точно не было. Только конфеты.

– А что было потом? Димка многого не помнит, говорит, сильно спиртного перебрали.

– Ой, перебрал он, сынок. Ещё как перебрал! На ногах еле держался. И всё к бутылке прикладывался.

– Как к бутылке?

– Обыкновенно. Шаг сделает и глоток, шаг – глоток. Я ему говорю, сынок, что же ты так силёнки не рассчитал. А он остановился, засмеялся и бутылку об пол. Опомниться я не успела, твой братец из подъезда выскочил. Ну, думаю, паразит. Это ж какому надо быть поросёнку, чтобы так набезобразить.

– Значит, бутылку разбил, – прошептал я, глядя на почтовые ящики.

– Разбил, сынок. Убирать пришлось, а руки у меня, сам видишь какие.

– Вы не помните, во сколько это произошло?

– В десять минут восьмого, – не задумываясь, ответила консьержка.

Я подскочил.

– Вы уверены?

– Не сомневайся. В тот день показывали последнюю серию моего сериала. Он начинается в девятнадцать десять. Только появилась заставка, твой брат на лестнице с бутылкой нарисовался.

– Не может этого быть. Девятнадцать десять… Скажите, а вы не могли спутать Димку с кем-то другим?

– С кем же я его спутать могла, когда он трижды передо мной появлялся. А уходил вообще с расцарапанным лицом. Царапины-то ещё не зажили, – консьержка кивнула на входную дверь. – Он потому и на улицу вышел, совестно парню. Набезобразил, а теперь глаза поднять боится. Ты не думай, сынок, я зря наговаривать на человека не буду. Тем более его не только я видела.

– А кто ещё?

– Елена Фёдоровна. Он когда из подъезда выбежал, чуть с ног её не сбил.

– В какой она живёт квартире?

– Лена? В сто сорок второй. На седьмом этаже.

На улице я пересказал Димону слова консьержки. Он был поражён.

– Вот и бутылка появилась, Глебыч. Оказывается, я прихватил её с собой и разбил.

– Не совпадает время.

– Зато остальное совпадает. Зря мы сюда пришли, только хуже стало. Если раньше теплилась надежда, что я не виноват, то теперь она окончательно уничтожена.

– Димон, ты куда?

– Домой.

– Подожди.

– Потом поговорим.

– В деле много нестыковок, надо обсудить.

– Без меня, – Димон махнул рукой и ускорил шаг.

– Не уходи.

– Я сдаюсь Глебыч, – крикнул он и перебежал через дорогу.

Дело – дрянь. Сначала от нашей четвёрки откололась Люська, теперь отвалился Димон.

Я позвонил Алисе, но разговор получился сумбурным. Разговаривать она не могла, спешила в школу актёрского мастерства, но успела сообщить, что появились важные новости.

– Тогда встречаемся у нас часов девять вечера, – сказала я, отсоединившись.

…Дома пахло пирожками. Люська опять колдовала у плиты.

– Глеб, налить чайку?

– С чем пирожки?

– С капустой, с мясом, с картошкой. Ещё сделаю с вареньем.

– А не многовато пирожков?

– Съедим, – вяло ответила Люська.

– Положи мне парочку в пакет, возьму с собой.

– А чай?

– Некогда. К Иннокентию бежать надо.

– Я положу побольше, угостишь старика.

Переодеваясь, я вдруг понял, что Люськина кондитерская активность напрямую связана с перенесённым стрессом. Сидя дома и пребывая в депрессивном состоянии, она таким образом решила заполнить образовавшуюся после расставания с Димоном пустоту. И теперь с утра до вечера печёт блины, пирожки, печенье.

Так дело не пойдёт, Люську надо спасать, иначе она начнёт кидаться из одной крайности в другую. Свою сестру я знаю очень хорошо – это чревато серьёзными последствиями.