Страница 9 из 10
Фрай поклонился публике и, незаметно подтянувшись на руках, оказался в сетке. Там он сделал несколько пластичных движений, отчего сетка стала его подбрасывать все выше и выше и наконец так высоко, что он долетел до трапеции, спущенной в антракте из-под купола, ухватился за перекладину и вскоре уже стоял на ней во весь рост, непринужденно приветствуя зрителей и завоевывая их сердца воздушными поцелуями, которые он посылал по одному в сторону каждого сектора! Зал взревел аплодисментами – так всем понравилась изысканная легкость, с которой Фрай забрался на перекладину снаряда.
А в это время воздушные гимнасты Верховцевы, стоя на платформах опор, пристегивали к поясам своих сверкающих костюмов страховочный трос. Венгерский артист раскачал трапецию и в красивом прыжке-полете переместился к ним на одну из площадок.
Под романтическую мелодию оркестра гимнасты стали совершать прыжки один сложнее другого. Лика задрала голову и в восхищении следила за полетами артистов, то перемещавшихся с одной платформы на другую, отталкиваясь от трапеции, то по двое выполнявших сложные кульбиты в воздухе, лишь на мгновенье касаясь сетки, которая отталкивала их снова ввысь.
Один из Верховцевых, тот, что казался самым крепким и, как предположил Лев Андреевич, мог быть руководителем номера, в какой-то момент поймал качнувшуюся в сторону его площадки трапецию, переместился на ней на середину и вдруг оказался на снаряде висящим вниз головой, фиксируя положение своего тела ногами. Верхняя часть его корпуса свободно свешивалась с перекладины, и, когда он хлопал в ладоши и выкрикивал «Алле!», гимнасты устремлялись в прыжках со своих площадок ему навстречу, и он их ловил, обхватывая за предплечья своими белыми от талька руками. Оркестр поддерживал каждый прыжок-полет медным аккордом, публика аплодировала, чувствовалось, что весь цирк был воодушевлен успешными завершениями опасных элементов, которые гимнасты выполняли с первой попытки, уверенно и артистично.
Но тут подошло время Фраю солировать. Он проверил натяжение одного из канатов, соединявших платформы, и уверенно пошел по нему. Зрителям было хорошо видно, что страховочный трос был пристегнут к поясу его костюма. Когда же гимнаст преодолел половину дистанции, он неожиданно расстегнул пояс и сбросил его с себя, тот повис на страховочном тросе, покачиваясь.
Публика ахнула и притихла. Наступила полная тишина, дирижер поднял палочку и обернулся в сторону арены, всем своим видом давая понять, что исполнение трюка, к которому готовился гимнаст, требовало максимальной сосредоточенности, в том числе и от каждого из оркестрантов.
– Внимание!!! Номер выполняется без страховки, – подчеркнуто серьезно объявил конферансье.
Фрай раскачал трос так, что тот стал напоминать трапецию, на перекладине которой вниз головой висел «главный» Верховцев, внимательно наблюдая за действиями гимнаста в черном лайковом трико. В полной тишине прозвучала команда «Алле!», и Фрай сделал прыжок через спину в сторону трапеции. Тросы, удерживавшие снаряд, вздрогнули, Верховцев партнера ловко поймал, оркестр осыпал цирк раскатистым аккордом, и через секунду прожектор выхватывал из темноты их улыбающиеся лица – они оба стояли на перекладине в приветственной позе! Публика выдохнула и теперь снова неистово аплодировала. С трапеции Верховцев и Фрай переместились на одну из площадок, к которой девушки-гимнастки выполняли двойные прыжки.
Номер был практически завершен, когда неожиданно для всех Фрай поднял руку и стал показывать что-то рабочим сцены. Конферансье занервничал, он подбежал к опоре, на площадке которой стоял Фрай. Но тот был абсолютно спокоен. Лике показалось, что он жестом отослал конферансье.
Внизу на арене началось какое-то движение, и очень скоро стало ясно, что сетка была отстегнута и свернута. Теперь любое неточное движение гимнаста, отказавшегося от страховочного троса, имело бы трагические последствия.
Публика зашепталась, завозилась, затем в оцепенении притихла. Не было понятно, что задумал Фрай. Конферансье вернулся на свое место у артистического выхода на арену и произнес почти трагически:
– Уважаемая публика! Зрителей со слабыми нервами просим покинуть здание нашего цирка!
Стоявшие вокруг Фрая Верховцевы сняли полумаски. Было видно, что самый крепкий из них положил руку на плечо гимнаста и что-то сказал ему, но тот сделал едва заметное движение, в котором угадывался мимический отказ. Девушки стали поправлять на себе пояса страховки, а другой Верховцев начал проворно спускаться с платформы на арену. Его почти что не было видно, потому что в луче прожектора остались Фрай и трое гимнастов – две девушки и мужчина.
И вот все было готово. Цирк напряженно молчал. Оркестр притих, дирижер замер с палочкой наготове.
– Алле! – скомандовал стоявший на платформе Верховцев.
Фрай полетел к трапеции и точно обхватил перекладину обеими руками. Затем он подтянулся, сел на ней и, откинувшись назад, повис вниз головой, зафиксировав положение тела ногами, обвивавшими тросы.
Верховцев с платформы снова подал команду:
– Алле! – В его голосе звенело напряжение.
С платформы в сторону Фрая полетели сразу две девушки-гимнастки – стало понятно, что он должен был поймать и удержать каждую одной рукой!
Но тут произошло непредвиденное. Прожектор, только что выхватывавший из полумрака оркестрантов в переливающихся фраках, качнулся, и в его безжалостном луче оказался Фрай. Многие увидели, что тот поморщился.
Доля секунды, и гимнастки подлетели к нему, он уверенно обхватил предплечье одной из них, но другая лишь едва коснулась его руки и стала падать. С ней бы ничего не случилось, ведь ее страховочный трос был пристегнут, но публика ахнула, а ослепленный прожектором Фрай зачем-то сделал движение в сторону потерянной партнерши, утратил равновесие сам и…
То, что случилось потом, Лика часто вспоминала. И каждый раз ей казалось, что она видит движения всех действующих лиц как будто в замедленной съемке.
Вот дед Лева прижимает ее к себе со словами «Не смотри туда», а она все равно смотрит из-под его руки.
Вот Фрай наклоняется на трапеции, отпускает руку второй партнерши, и та падает вслед за первой, повисая на страховочном тросе.
Сам же Фрай не может восстановить равновесие, его левая нога отцепляется от тросов трапеции, и гимнаст начинает клониться вправо, соскальзывая.
Весь цирк наполняется каким-то звуком, похожим на одновременный всхлип десятков людей. На многих лицах страх.
Но в эту секунду оказывается, что над ареной и на ней самой происходит еще одно движение. Это стоявший на платформе один из Верховцевых прыгает ласточкой в сторону трапеции с Фраем, а другие Верховцевы – тот, что успел спуститься по лестнице с платформы Фрая, и двое других, спрыгнувших с помощью каната со второй платформы, – стоят, сцепив руки в импровизированную сетку, готовые принять на себя удар гимнастов об арену.
Затем по цирку проносится громкое «А-а-ах!», и дирижер опускает палочку – можно дать литавровый всплеск, потому что прыжок Верховцева завершается тем, что теперь они с Фраем вдвоем висят на трапеции. Сперва оба как-то неуклюже перебирают ногами и руками, но уже через секунду как будто в крепком объятии, а затем и в акробатической позе держатся за трапецию одной рукой, синхронно выбросив другую в приветствии!
Цирк ликует, все тонет в бравурном марше и аплодисментах. Трапецию опускают, все участники номера обнимаются с Фраем, долго раскланиваются и, на мгновенье замерев в композиции «Пирамида», наконец соскакивают на арену и исчезают по ту сторону смыкающегося за их спинами красного бархата портьер.
На обратном пути Лика молчала, она все никак не могла отойти от пережитого. Лев Андреевич ее не торопил, не заговаривал, не расспрашивал, просто вел ее за руку домой. Наконец девочка подняла на него глаза и сказала:
– А как ты думаешь, тому Верховцеву на платформе было страшно прыгать вниз, на трапецию с Фраем, ведь он мог мимо пролететь, например, трапеция-то раскачивалась!