Городская акварель

– Совсем маленький. Еще не ходит? – спросила она.

– Павлу всего семь месяцев, но ведь дети быстро растут, ты же знаешь. Вон какая ты у меня вымахала. – Папа обнял Лику за плечи, затем положил руку на ручку коляски и несильно качнул ее, как будто укачивая малыша.

Ольга Александровна настороженно переводила взгляд с мужа на Анжелику, и только тогда, когда она посмотрела на мирно спавшего сына, к ней вернулись уверенность и спокойствие.

– Ладно, пап, – сказала Лика и протянула ему сложенный вчетверо листок. – Вот, я нарисовала снежинку, ты потом Павлику передай, не забудь. А сейчас вы идите, погуляйте, пока солнце. У меня дома дел много. Извини, пап. Я позвоню тебе, можно?

– Конечно, заяц, конечно. У Милицы Васильевны – у бабушки Милы – есть номер. – Папа, казалось, не был уверен, как ему поступить. – Ты правда хочешь вернуться домой?

Он снова присел, их глаза встретились.

– Правда, пап. Понимаешь, Павлик же спит, а мы хохочем, шумим тут над ним. Он подрастет, мы втроем поиграем в пингвинов в Антарктиде, да?

– Прости меня, Лика. Я не думал, что так выйдет. Так получилось. А мама как?

– С мамой все будет нормально. Я прослежу. – Лика улыбалась. – Отведи меня к бабушке Миле, пожалуйста.

Затем она еще раз взглянула на Павлика и подумала, что иметь брата здорово, не каждому выпадает такая удача.

– До свиданья, Ольга Александровна. Мы сейчас.

Вдвоем они завернули за угол, прошли мимо телефона-автомата и вошли во двор. Снова пошел снег. Теперь он падал мягкими, как будто ватными хлопьями. Во дворе было тихо, только ворона иногда могла каркнуть, но и она примолкла.

– Ты, пап, не говори бабушке, что ты с Павликом приходил, она переживать станет, а мама – плакать. Я скажу, что у меня живот разболелся, ладно? А потом, когда сможешь, ты приходи один, мы с тобой поиграем во что-нибудь, а?

Игорь обнял дочь. Она действительно повзрослела за то время, что он ее не видел. Он протянул ей новогодний подарок – книгу о пингвинах.

Вместе они поднялись на второй этаж, Милица Васильевна открыла им дверь, Лика попрощалась, и он ушел.

– Ну, живот схватило? – спросила бабушка Мила, хитро прищурившись.

– Да, ба, селедка под шубой не пошла… – отшутилась Лика.

Она прошла в свою комнату и открыла книгу. Там было много иллюстраций, и на одной из них была изображена пингвинья школа, в которую Пингвин вел за руку двух пингвинят. Папа подписал под одним «Лика», а под другим, поменьше, «Пашка».

– Знаешь, – сказала бабушка Мила, войдя в комнату и подсаживаясь на диван рядом с Ликой, – ты всегда будешь старшей сестрой. Это прекрасная роль – трудная, но благородная.

– Ба, ты знала? – изумилась Лика.

– Конечно, – вздохнула Милица Васильевна и притянула ее к себе, поглаживая по голове. – Конечно, я знала, и мама твоя с дедом – тоже. Но первый удар приняла ты, потому что ты уже взрослая, да?

– Угу, – кивнула Лика. – А можно мне «Наполеона» кусочек?

– Можно, и даже два, – светло улыбнулась бабушка Мила.

Лика же подумала, что в наступившем тысяча девятьсот шестьдесят восьмом она еще, пожалуй, побудет маленькой – во всяком случае, сегодня!

Игра со спичками

Ликин дед Лева – Лев Андреевич – был необыкновенным выдумщиком и затейником. И вовсе не потому, что ему нечем было заняться или его ничего всерьез не интересовало. Как раз совсем наоборот – он был не просто прекрасно образован, он был исследователем явлений жизни во всем их многообразии. И Лика, конечно, знала, где он работает – в Академии наук. Там Лев Андреевич заведовал лабораторией.

Лика в детский сад не ходила. Бабушка говорила, что там сквозняки, а у нее слабое горло, и было решено, что до школы, еще пару лет, Лика останется дома. А поскольку жили они напротив университета, где преподавали и бабушка, и мама, кто-нибудь да всегда был дома с Ликой, а если и уходил «на пары», то это было всего на пару часов, в пять лет она могла бы и сама себя занять чем-нибудь на такое-то время.

А дома у Лики было интересно. Столько книг – хочешь с картинками, хочешь – без. Можно рассматривать альбомы с репродукциями больших цветных картин, «полотен», как поправляла Лику бабушка Мила. Можно рисовать, придумывать разные забавные истории и разыгрывать их с игрушками. А то и потихоньку снять со средней полки черный виниловый диск и ловко установить его на вращающемся поле радиолы «Ригонда». Если повезло тихонько опустить на диск пластмассовую лапу с иголкой звукоснимателя, то можно послушать балет-сказку «Спящая красавица», например. Да мало ли еще что можно придумать – было бы желание! Желание же познавать мир и то, как он устроен, у Лики было. Потому она особенно любила, когда дома с ней оставался дед Лева.

Во-первых, дед Лева был известным в их семье кулинаром. Он действительно много знал о разных продуктах и блюдах, которые из них человек может приготовить, иногда об этом говорил. Но чаще всего, когда ему выпадало соорудить для Лики и себя какую-нибудь еду, он варил кашу. Ай, какая же это была вкусная каша – пшенная, перловая или гречневая! У деда Левы каша никогда не пригорала, не бывала жидкой или слишком сухой, не казалась каким-нибудь «детским питанием», его каша была отдельным, вполне взрослым блюдом, которое подавалось в глубокой тарелке с глазком сливочного масла внутри аппетитной горки! И есть такое блюдо Лике следовало, по методу деда Левы, деревянной ложкой – он считал, что так аутентичнее, как он говорил, да и вкуснее, как думала сама Лика. К каше можно было чего-нибудь добавить, например бабушкину котлету или пару кружочков вареной колбасы, но лучше всего – и это Лика тоже считала лакомством – тушенку из металлической банки, которую нужно было открывать специальным «опасным» ножом с каким-то кривым лезвием и деревянной ручкой. Но, конечно, дед Лева консервы открывал обычным большим ножом для резки хлеба, с пары ударов всего.

Лев Андреевич прошел всю войну, вернулся старшим лейтенантом с медалями и орденами, но об этом черном и страшном периоде жизни страны, да и всего мира, конечно, он говорить не любил. И не любил, когда при нем кто-нибудь пускался во фронтовые воспоминания. Зато он кормил Лику фронтовой кашей и ходил с ней в парк, где был пневматический тир. Там Лика стреляла по банкам и смешным металлическим зверушкам, которые переворачивались или начинали вертеться на своих подставках, если ее выстрел оказывался метким.

А во-вторых, в хорошую погоду они с дедом Левой отправлялись гулять. Сначала долго обсуждали, куда пойдут, что там увидят, что станут делать, потом собирались, выбирали, во что одеться и что взять с собой. Дед Лева до блеска начищал им обоим обувь, и они выходили и сначала шли, а потом ехали куда-нибудь, иногда даже на такси, но чаще на троллейбусе – он останавливался под домом.

Маршрутов у деда Левы было много. Однажды он с Ликой поехал на железнодорожный вокзал. В те годы проход к путям был практически беспрепятственным, да и платформ было не так уж и много. Конечно, пригородные поезда сновали туда-сюда весь день, а вот поезда дальнего следования степенно стояли на запасных путях. И пока составы отдыхали от пройденных ими сотен километров, вокруг них ходили люди в телогрейках, ватных штанах, заправленных в сапоги, кепках и больших рукавицах. Они постукивали специальными металлическими молотками по каким-то им одним известным «узлам и деталям», ловко взбирались по лесенкам в кабины, что-то там проверяли, налаживали, регулировали, а могли и отогнать состав на какой-нибудь другой путь, если получали такое указание своего начальства. Дед и Лика пошли смотреть, как обслуживался состав. Стояли они поодаль, конечно, чтобы «не мешать людям работать», как говорил дед Лева, и не нарушать правила техники безопасности.

В то воскресенье на путях стоял новенький поезд. Такой красивый! Вагоны все блестящие серо-голубые, а локомотив – черный и как лакированный – очень стильный был состав! Так или иначе, Лика стояла и издали рассматривала это чудо. Лев Андреевич закурил, и тут к ним подошел человек в неброской одежде. Лика видела, как мужчины негромко переговаривались какое-то время, а потом Лев Андреевич обратился к ней: