Ночь нежна

– Вы уж извините меня, пожалуйста. Муж уезжает по срочному делу, я должна проводить его.

На следующее утро, не успела служанка подать им кофе, как в спальню быстрым шагом вошла Мэри. Они еще лежали в постелях, а она была вполне одета и, видимо, встала уже давно. Ее обычно улыбчивое лицо подергивалось гримасой сдержанного гнева.

– Что это за разговоры, будто Ланье искупали в грязной воде?

Дик хотел было ответить, но она перебила:

– И будто вы велели моей золовке вымыть для него ванну?

Они вытаращили на нее глаза, оба неподвижные, как идолы, из-за подносов, стоявших у них на коленях, и только воскликнули в два голоса:

– Вашей золовке?

– Да, вы сказали одной из сестер моего мужа, что она должна вымыть ванну.

– Не может быть! – дружно запротестовали они. – Мы разговаривали со служанкой.

– Вы разговаривали с сестрой Гуссейна.

Дик только и мог сказать:

– Я был уверен, что эти женщины ваши служанки.

– Я ведь объяснила вам, что они – гимадун.

– Что? – Дик, накинув халат, кое-как выбрался из постели.

– Я вам объяснила еще позавчера, когда мы сидели у рояля. Не так уж много вы за обедом выпили, чтобы не понять.

– Так это вы о них говорили? Я просто не все слышал, Мэри. И потом, я как-то не… мы как-то не связали тот разговор с ними. Ну что ж, придется пойти извиниться за нашу ошибку.

– Пойти извиниться! Я же вам рассказывала; у них когда женится старший в роде, – старший в роде, понятно? – то две старшие сестры дают обет посвятить себя его жене, стать ее приближенными; вот это и называется – гимадун.

– Не потому ли Гуссейн вдруг уехал из дому?

Мэри замялась, но потом утвердительно кивнула головой.

– Он иначе не мог – сестры тоже уехали с ним. Оскорблена их семейная честь.

Николь тоже вскочила уже с постели и торопливо одевалась. Мэри продолжала:

– А что это за история с ванной? Ничего подобного в этом доме произойти не могло. Сейчас мы позовем Ланье и его расспросим.

Дик, присев на кровать, сделал Николь незаметный знак. Мэри тем временем отворила дверь в коридор и кому-то отдавала распоряжения по-итальянски.

– Погодите, Мэри, – сказала Николь. – Не нужно впутывать в это дело ребенка.

– Вы нам бросили обвинение, – возразила Мэри; никогда раньше она не разговаривала с Николь таким тоном. – Мое право проверить.

– Я не позволю, чтобы ребенка впутывали в это дело. – Николь воинственно натянула платье, словно это была железная кольчуга.

– Не спорь, – сказал ей Дик. – Пусть Ланье придет, и мы выясним в конце концов, что тут выдумки, а что правда.

Привели мальчика; еще взъерошенный со сна внешне и внутренне, он таращил глаза на сердитые лица взрослых.

– Скажи, Ланье, – обратилась к нему Мэри, – с чего ты взял, что тебя посадили в воду, в которой уже кто-то купался?

– Говори, – сказал Дик.

– А просто она была грязная.

– Но ведь тебе в твоей комнате, наверно, слышно было, как из крана снова полилась вода?

Ланье готов был допустить такую возможность, однако стоял на своем: вода в ванне была грязная. Слегка испуганный, он попробовал забежать вперед:

– Так не могло быть, потому что…

Его тут же поймали на слове.

– Почему не могло быть?

Он стоял посреди комнаты в халатике, своим видом вызывая жалость родителей и раздражение Мэри.

– Вода была грязная, в ней плавала мыльная пена.

– Не говори того, в чем ты не уверен, – начала было Мэри, но Николь перебила:

– Оставьте, Мэри. Раз в воде плавала мыльная пена, естественно, было заключить, что в этой воде купались. А отец велел Ланье прийти и сказать, если…

– Никакой там не могло быть мыльной пены.

Ланье посмотрел на отца, как бы упрекая его в предательстве. Николь легонько повернула его за плечи и сказала, что он может идти. Дик засмеялся. Смех разрядил атмосферу. Мэри он напомнил прежние годы, ее дружбу с Дайверами; ей вдруг сделалось ясно, как далеко она от них отошла, и она сказала умиротворяющим тоном:

– Дети, они все такие.

Прошлое вспоминалось все ярче, и ей становилось все более не по себе.

– Вы только не вздумайте уезжать из-за этого – Гуссейну все равно надо было отлучиться по делу. В конце концов вы мои гости, и бестактность вы совершили по ошибке.

Но Дика рассердило ее влияние, а особенно слово «бестактность»; он стал собирать свои вещи, сказав только:

– Сожалею, что так вышло. Я был бы рад принести этой молодой женщине свои извинения.

– А все потому, что вы меня не слушали тогда, у рояля.

– Вы стали ужасно скучная, Мэри. Я слушал, сколько мог вытерпеть.

– Дик! – предостерегающе воскликнула Николь.

– Я могу переадресовать ему его комплимент, – сказала Мэри с обидой. – До свидания, Николь. – И она вышла из комнаты.

После этого ни о каких проводах не могло быть и речи; все, что требовалось для их отъезда, устроил мажордом. Гуссейну и его сестрам Дик написал коротенькие, официально любезные письма. Разумеется, не уехать они не могли, но у всех было нехорошо на душе, особенно у Ланье.

– А все-таки вода была грязная, – снова начал он, когда они уже сидели в поезде.

– Довольно, Ланье, – прервал его отец. – Советую тебе забыть всю эту историю, иначе я с тобой разведусь. Ты не знал, что во Франции принят новый закон, по которому родители могут разводиться с детьми?

Ланье весело засмеялся, и в семье Дайверов были восстановлены мир и спокойствие – надолго ли, подумал про себя Дик.