Прости мне мои грехи

Еще несколько долей секунд уходят у меня на то, чтобы осмотреть его комнату и открыть для себя много нового. Не удивительно, что она была мрачной — под стать его характеру, — и все же, несмотря на то, что в этом помещении меня неоднократно будут мучить, мне она нравилась. Я была влюблена в эту старинную кровать с дубовыми столбами, украшенными тонкой резьбой. Мне нравились сатиновые простыни и много подушек у изголовья.

Свет в эту комнату проникал редко — плотные шторы насыщенно сапфирового цвета закрывали окна во весь человеческий рост. Здесь было не очень много мебели: паркет украшал белый пушистый ковер, напоминавший шкуру медведя; а в углу комнаты стояло то, что на все 100 процентов принадлежало Коулу. Если интерьер комнаты был здесь всегда, и она когда-то принадлежала другому человеку, то эти инструменты, пылившиеся в углу, явно были его собственностью.

Мой взгляд остановился на электро—гитаре, барабанной установке и небольшом черном рояле, клавиши которого были открыты. И даже отсюда я могла разглядеть, что на них не было ни пылинки. Роялем пользовались. Но мне было очень трудно представить Коула за игрой на нем или даже за барабанной установкой. Может быть, гитара еще как-то ему шла, но все остальное…

— Хватит пялиться, — прорычал вдруг он, дергая меня на себя, хватая за предплечье. Его прикосновение ужалило поверхность моей кожи, и я вскрикнула.

— Мне больно. — Меня вновь затрясло от мысли, что я позволяю этому поддонку так обращаться с собой.

— Да мне срать, — резко ответил он, прищурив свои дьявольские глаза. К моему удивлению, сейчас они были прекрасного серебристого цвета, что явно свидетельствовало о том, что он задумал что-то такое, что будет его радовать.

Ком застрял в моем горле при мысли о том, на что Коул уже не однократно мне намекал.

Сейчас я хочу кое—чего, на что, я думаю, способны твои алые губки.

Как только я вспоминаю эту его фразу, чувствую его высокомерный взгляд прямо на нижней части своего лица.