Страница 2 из 22
Интеллектуальное мужество – характеристика личности, предполагающая, по всей видимости, некоторую врожденную потенцию, но, тем не менее, требующая постоянного развития и формирования, непрестанного движения в глубь слоев бытия. Способности додумывать до конца, называть все сущности своими именами и проговаривать результат вслух.
Проблема интеллектуального мужества требует обсуждения системных факторов, неизбежно трансформирующих картину мира.
Мышление и эмоции человека (а мышление сплошь и рядом нерасторжимо сплавлено с эмоциями) задается многими факторами – биологическими, культурными, психологическими. Факторами стадиального порядка, поскольку мышление человека задается стадией исторического развития общности, к которой он принадлежит: архаическое мышление не тождественно мышлению традиционного общества, а традиционное не тождественно мышлению эпохи модерна. Стадиальные скачки в мышлении разрывают континуитет исторического развития и создают проблему коммуникации, поскольку сущностный диалог между носителями стадиально различающихся способов мышления по существу невозможен.
Зададимся вопросом: можно ли объяснить носителю культуры, практикующей человеческие жертвоприношения, безнравственность этой исконной, вписанной в систему мифологических представлений практики и необходимость покончить с нею? Практически борьба с человеческими жертвоприношениями шла через запрет и смертную казнь нарушителей запрета. Так же изживались людоедство, работорговля, кровная месть.
Мы коснулись широчайшего проблемного пространства. Не притязая на глубокую разработку всех исследовательских сюжетов, попытаемся просмотреть обозначенное пространство в порядке самого предварительного обзора.
Прежде всего надо уметь видеть как биологическую, так и культурную детерминацию нашего мышления.
Биологическая детерминация
Начнем с того, что зафиксируем существование этого уровня детерминации. Дети, особенно малые дети, исходно порождают трогательную реакцию у взрослых. Любопытно то, что эта реакция носит подлинно универсальный характер и распространятся на остальных млекопитающих. Есть особенности анатомии, строения черепа, лицевой мимики и поведения, присущие всем млекопитающим. В человека биологически заложено умилительное приятие образа ребенка, которое гарантирует позитивное отношение к малому и беззащитному существу. Нам в равной степени греет душу созерцание котенка, щенка или тигренка. Это, кстати, то, что отличало млекопитающих от динозавров и обеспечило млекопитающим мощное эволюционное преимущество.
Восприятие противоположного пола. Людям свойственно онтологизировать собственные эстетические реакции, не задумываясь особенно об их истоках и телеологии. Мне естественнее говорить о восприятии женщины. Категория прекрасного бесконечно сложна и многопланова. Там можно выделять множество уровней. Если же мы говорим о восприятии представителей противоположного пола, то помимо сложно выявляемых предпочтений, заданных генетически (антропологический тип, цвет волос, пластика движений), и культурно заданного восприятия (свой/чужой в культурном и субкультурном смысле) работает симультанное восприятие меры оптимального строения, переживаемого в категориях привлекательности или красоты. Об этом достаточно сказано и написано. Длинные ноги – из палеолита, так как сообщества охотников проходили десятки километров в день), широкие бедра – гарантия успешных родов, и так далее. Понятно, что на эти универсалии накладываются вариации моды, колебания, заданные этноплеменными различиями (земледельцы, кочевники на конях и в кибитках, лесные народы). Причем переходящие от предков генетически заданные предпочтения исходны и не осознаются в своем качестве, а заданы они для того, чтобы, выбирая партнера, воспроизвести своих предков3.
Биология ответственна и за восприятие видового другого как полюса растождествления. Посмотрите на реконструкции неандертальца. По первому взгляду они малосимпатичны, напоминают примитивных спившихся маргиналов и вызывают отчуждение. Это биологически заданное отторжение конкурента homo sapiens на сравнительно близком от нас этапе эволюции человека (последние неандертальцы исчезли 40–25 тысяч лет назад). Большие обезьяны как конкуренты не воспринимаются и отторжения не вызывают. Близкие, хотя не настолько выраженные реакции на расово иного можно наблюдать в традиционных гомогенных обществах. Расово иной воспринимается как другой, конкурирующий вид.
Наконец, биологические механизмы задают общее отношение человека к миру. Но об этом мы поговорим позднее.
Перейдем к культуре
Культурная детерминация значительно сложнее, многообразнее и драматичнее.
В самом общем виде культура и человек находятся в субъект-субъектных отношениях. Создатель инноваций может как разрушать культуру, так и развивать, адаптируя к изменениям общеисторического и социокультурного контекста. Для этого в каждой культуре есть механизм тестирования инноваций. Этот механизм вырабатывает решения: кого – на костер, что положить в долгий ящик (потом пригодится), что внедрять, но по-тихому, незаметно, а что – объявить возвратом к истокам и внедрять широко, и так далее. Что же касается массового традиционного человека, то он представляет собой культурный автомат. Все возможные и мыслимые для него реакции заданы врожденной культурой. Вариации (микросреда, личностные характеристики, социальный статус) покрываются целостностью данной культурной традиции.
Культура использует массу механизмов управления сознанием своих носителей. Это и иррациональный ужас от мысленного прикосновения к сакральным сущностям, табуированным к осмыслению. Это и рефлекторный конформизм. И заданное культурой ранжирование тем и дискурсов, разделение всего множества возможных тем на солидные, принятые в приличном обществе, и непристойные, нарушающие правила игры. Это и демонизация определенных исходных установок и их носителей. Это и клевета на противостоящую позицию, и, наконец, формирование пакета устойчивых дискурсов, оформляющих накатанные процедуры и формы выражения своих мыслей. Что всякий раз приводит к устойчивым и ожидаемым результатам.
Дело в следующем: каждая культура постоянно конкурирует с другими культурами в борьбе за два ресурса: людей и территорию. Поскольку человек, в силу массы самых разнообразных обстоятельств, может покинуть врожденную ему культуру и перейти в другую, культуры ценностно ранжируют мир на позитивный «наш» и негативный «их». А также закладывают иррациональный страх перед утерей врожденного образа жизни, привязывают человека к месту рождения, демонизируют исторические альтернативы «нашему» миру (к примеру, взаимная неприязнь кочевников и земледельцев), и так далее. В равной степени культура требует выполнения предписанных правил игры, подавляет диссистемные тенденции и вписывает в общую целостность контркультурные и субкультурные образования. Иными словами, манипулирует человеком, двигая его в нужном направлении.
Поколения советских людей из года в год ходили на выборы и переживали выборы как особый советский праздник (существенный элемент которого – буфет с дефицитными продуктами на избирательном участке). Ядро этого праздника – ритуал припадания к Власти и единения со «всем советским народом» в акте голосования за «нерушимый блок коммунистов и беспартийных». Только продвинутые интеллигенты с широким кругозором (выводящим их из множества нормальных советских людей) осознавали фарсовый характер советских выборов без выбора. Я уже не говорю о том, что миллионы людей действительно верили в построение коммунизма. Индоктри-нированный советский человек был честным и искренним носителем предписанной доктрины.
Тому, кто скажет, что приведенные примеры – дела давно минувших дней, предлагаем обратиться к сюжету на Первом канале российского телевидения от 12 июля 2014 года о трехлетнем мальчике в трусиках и футболке, распятом жидобандеровцами в городе Славянске. Один солдат прибивал, двое держали.
3
Я осознал свои предпочтения только в очень зрелом возрасте. Все они исходили из генотипов моих предков и подчинялись задаче родить ребенка, воспроизводящего исходные характеристики. Что, собственно, и случилось.