Страница 18 из 24
Но несмотря на все сложности в отношениях с властями империи Цин, литературные труды Екатерины полностью следуют всем просветительским штампам о Срединном царстве как стране добродетели и мудрости. Так, в комической опере «Февей», сочиненной изначально как поучительная история для внуков Александра и Константина в 1783 г., описан хороший древнекитайский правитель247. В то же время ее труды о других восточных регионах далеко не столь лестны по отношению к этим странам. В сказке «Царевич Хлор»248 героя похищает киргизский хан, а в антимасонской пьесе «Сибирский шаман» главный герой изображен шарлатаном249. Тем не менее во всех этих текстах Восток предстает аллегорической страной, экзотическим сказочным государством.
Не только Екатерина использовала восточные мотивы в своей поэзии и прозе250. Когда Мария Сушкова, жена сибирского губернатора, уподобила императрицу Конфуцию в вымышленном «Письме Китайца татарскому дворянину в Санкт-Петербург по делам», она едва не совершила lèse-majesté251:
Другие авторы использовали восточные мотивы, когда хотели эзоповым языком прокомментировать политические сюжеты. Русский публицист Николай Новиков, решив высмеять попытки Екатерины выставить себя вольтерьянским просвещенным деспотом, приукрасил перевод китайского текста, чтобы вытянуть неблагоприятное сравнение с императрицей. «Завещание Юнджена Китайского Хана к его сыну» появилось в 1770 г. в недолго просуществовавшем журнале «Пустомеля» и представляло собой типичные размышления мудрого китайского философа-правителя, цитирующего последнего императора: «[С начала правления] Заботился я о врученном мне народе день и ночь; страшился, чтобы народ мой не почел меня ни ленивым, ни незнающим и недостойным государем… Прилежно старался, чтобы во всем государстве суд был справедливым, чтобы весь народ был доволен, а силы государственные больше бы возрастали»253. Не очень изящным пуантом было помещение прямо по этим завещанием стихотворения Дениса Фонвизина «Послание к слугам моим», язвительного обличения социальной несправедливости в государстве Екатерины. Императрица вряд ли могла быть довольна. Литературоведы долго обсуждали, насколько связано такое нелестное соположение китайского идеала с печальной российской реальностью, с тем обстоятельством, что этот номер «Пустомели» так и остался единственным в своем роде254.
Фонвизин – чиновник в Коллегии иностранных дел и выдающийся драматург той эпохи – также увлекался аллегорической китайщиной. В 1779 г. он опубликовал перевод «Да сюэ», конфуцианского текста, который подчеркивает обязательства правителя в отношении подданных255. Подтекст был очевиден: правь благоразумно, или твой трон окажется в большой опасности. По словам историка, следующая фраза понималась как прямая отсылка к восстанию Пугачева, случившемуся пятью годами ранее: «Государь тщетно то запрещает, что сам себе позволяет; никто ему не повинуется… престол ваш падет под бременем гордыни, и развалины его гробом вашим будут»256.
Используя азиатские мотивы для обсуждения недостатков своей родной страны, русские авторы следовали давно установившейся европейской литературной традиции. The Spectator, влиятельный британский журнал начала XVIII в. периодически публиковал китайские сказки, содержащие непрямые аллюзии на современное английское общество257. Самым известным примером подобного рода, безусловно, служат «Персидские письма» Монтескьё. Опубликованная в первые в 1721 г. вымышленная переписка двух восточных путешественников, где в кажущихся наивными соображениях едко высмеивается французская политика и обычаи, была популярна среди читателей по всей Европе258.
Культурный флирт Екатерины с Востоком выходил далеко за пределы литературной сферы и коснулся также архитектуры и прикладного искусства. И снова главное внимание уделялось Китаю и отраженной европейской моде. Китайщина, или chinoiserie, как это явление называли в Европе, появилась уже в начале XVIII в. Во время своего путешествия в Европу Петр Первый был поражен китайским и японским фарфором, который он повсюду видел в Голландии, а также в Фарфоровой комнате замка Шарлоттенбург прусского короля и Лаковой комнате замка Розенборг в Копенгагене.
Два этих зала стали образцом для Китайской комнаты, которую царь приказал сделать в дворце Монплезир в Петергофе для своей жены, будущей императрицы Екатерины Первой259. Скромный интерьер дворца в голландском стиле, с темными дубовыми стенными панелями, голландской живописью, черно-белом полом в шахматную клетку и выложенная делфтскими изразцами печь – все это больше наводило на мысли об амстердамских каналах, чем о Финском заливе, на берегу которого находился дворец. На первый взгляд, Китайская комната – ослепительное сочетание позолоты и темно-красных балок, удерживающих 94 лакированных панели с традиционными мотивами Срединного царства, – могла бы показаться странной аберрацией, пугающим контрастом с мрачной кальвинистской патрицианской атмосферой, царящей в остальных помещениях Монплезира. Но это было совершенно в духе барочной экзотики в стиле Северной Европы того времени.
Начало регулярной караванной торговли с Китаем дало Петру прямой доступ к подлинным восточным драгоценностям и произведениям искусства, которые стали украшать дворцы – его собственные и приближенных. К примеру, граф Яков Брюс собрал впечатляющую коллекцию из более чем 200 китайских предметов260. По словам одного современника, когда царь выдавал свою племянницу Екатерину Иоанновну замуж за германского принца, «супружескую кровать поставили в комнату, украшенную в японском стиле и заполненную японскими лакированными предметами, которые можно часто встретить в русских домах»261. Уже при дочери Петра, императрице Елизавете, инженер Дмитрий Виноградов открыл предприятие, которому суждено будет стать Императорским фарфоровым заводом и благодаря которому появился постоянный источник изящной посуды262. Материальные формы китайщины достигли своего апогея в период долгого и успешного правления Екатерины Великой. В ответ на растущий спрос быстро развивалось производство фарфора, в частности на фабрике Френсиса Гарднера263. Стили были самые разнообразные, но азиатское происхождение форм диктовало чаще всего и восточные сюжеты росписи.
Императрица жадно интересовалась как фарфором, так и архитектурой, и именно в последней сфере ярче всего отразился ее интерес к Востоку264. Уже в первый год своего правления она поручила неаполитанскому архитектору Антонио Ринальди строительство новой летней резиденции в Ораниенбауме, на берегу Финского залива. Ее барочные розово-белые внешние формы были исключительно западными, но внутри находились длинные анфилады комнат с обитыми шелком стенами, деревянными полами и раскрашенными потолками265. Являя собой все самое блестящее, что могло предложить китаизированное рококо, эта резиденция со временем полностью оправдала свое название «Китайский дворец».
245
246
Catherine II. Les lettres de Catherine II au prince de Ligne 1780–1796 / ed. Princess Charles de Ligne. Brussels: Librairie nationale d’art et d’histoire, 1924. P. 38.
247
Екатерина II. Соч. Т. 2. C. 332–363; O’Malley L. D. The Dramatic Works of Catherine the Great. Aldershot, UK. Ashgate, 2006. P. 170–174.
248
На основе сказки в 1786 г. Д. И. Хвостов создал комическую оперу «Хлор-царевич, или Роза без шипов», см.: Берков П. И. История русской комедии XVIII в. Л.: Наука, 1977. С. 265.
249
Екатерина II. Соч. Т. 1. 347–406.
250
Краткий обзор восточных сюжетов в русской литературе XVIIII в. см.: Берков П. И. История русской комедии XVIII в. С. 262–266. Более подробный обзор китайских мотивов см.: Maggs B. W. Russia and ‘le rêve chinois’. P. 81–112.
251
Оскорбление величества (фр.). – Примеч. пер.
252
Цит. по: Maggs B. W. Russia and ‘le rêve chinois’. P. 91.
253
Новиков Н. И. Завещание Юнджена, китайского хана, к его сыну // Сатирические журналы Н. И. Новикова / под ред. П. Н. Беркова. М.: Изд-во Академии наук СССР, 1951. C. 267–268.
254
Макогоненко Г. Николай Новиков и русское просвещение XVIII века. М.: Государственное изд-во художественной литературы, 1952. С. 167–170.
255
Фонвизин Д. И. Та-Гио, или великая наука, заключающая в себе высокую китайскую философию // Собр. соч. Т. 2. М.: Государственное изд-во художественной литературы, 1959. С. 231–253.
256
Gleason W. Moral Idealists, Bureaucracy, and Catherine the Great. New Brunswick, NJ: Rutgers University Press, 1981. P. 189–190. Русский текст цит. по URL: https://rvb.ru/18vek/fonvizin/ 01text/vol2/02articles/255.htm
257
Honour H. Chinoiserie: The Vision of Cathay. New York: Harper & Row, 1961. P. 125. О влиянии журнала в России см.: Jones G. G. Novikov’s Naturalised Spectator // The Eighteenth Century in Russia / J. G. Garrard, ed. P. 149–165.
258
Montesquieu. Charles de Secondat, baron de. Lettres persanes. Paris: Garnier, 1963.
259
Honour H. Chinoiserie. P. 117; Самойлов Н. А. Россия и Китай // С. М. Иванова, Б. Н. Мельниченко. Россия и Восток. СПб.: Изд-во С.-Петербургского ун-та, 2000. С. 241; Фишман О. Л. Китай в Европе: Миф и реальность. XIII–XVIII вв. СПб.: Петербургское востоковедение, 2003. С. 400–404.
260
Скачков П. Е. Очерки истории русского китаеведения. С. 67.
261
Shvidkovsky D. The Empress and the Architect: British Architecture and Gardens at the Court of Catherine the Great. New Haven, CT: Yale University Press, 1996. P. 168.
262
Агаркова Г., Петрова Н. 250 лет Ломоносовскому фарфоровому заводу в Санкт-Петербурге 1744–1994. СПб.: ЛФЗ, 1994. С. 5–13; Дулькина Т. И., Ашарина Н. А. Русская керамика и стекло 18–19 веков. М.: Изобразительное искусство, 1978. С. 106; Hyvonen H. Russian Porcelain Helsinki: Vera Saarela Foundation, 1982. P. 14–19.
263
Попов В. А. Русский фарфор: Частные заводы. Л.: Художник СССР, 1980. С. 5–15.
264
Menshikova M. Oriental Rooms and Catherine’s Chinese Collections // Treasures of Catherine the Great / M. B. Piotrovski, ed. New York: Harry N. Abrams, 2000. P. 207.
265
Бенуа А. Китайский дворец в Ораниенбауме // Художественные сокровища России. 1910. Вып. 1. № 10. С. 196–201; Клементьев В. Г. Китайский дворец в Ораниенбауме. СПб.: БЛИЦ, 1998; Black W. The Chinese Palace at Oranienbaum. Boston: Bunker Hill, 2003; Jacobson D. Chinoiserie. London: Phaidon, 1993. P. 107–110.