Явление прекрасной N

— Египетский, — рявкнул Гордей.

— Нет, — сказала Кайса.

Выпущенная из ладоней чашка полетела на пол, выплеснув из себя остатки кофе на клеёнчатую скатерть. Кайса тут же вцепилась двумя руками в край стола, словно боялась, что её прямо сейчас схватят и отвезут в какой-то очень ненавидимый ей Египет. Гордей увидел, как побелели костяшки её пальцев. С такой силой Кайса вдавила их в столешницу.

— Что — нет? — он не понимал случившегося.

И кто бы на его месте понял?

— Я не могу, — сказала Кайса.

Губы её дрожали.

— Кайса, ты вообще о чём? Что произошло?

— Не могу, — она повторила, уже закрывая лицо руками и всхлипывая. — Гордеев, я не могу покинуть это место.

— Какое место?

— Вот это… Яругу же…

И Кайса вдруг зарыдала в голос. Он испугался, вскочил, попробовал обнять. Кайсу крупно трясло, лицо и руки стали сразу мокрыми от слёз, а плечи, которые он обхватил, казались сухими, почти хрустящими, как пергаментная бумага. На секунду Гордей испугался, что её кожа разъедется в разные стороны под его пальцами, особенно, когда Кайса резко рванулась из объятий.

— Я не могу, не могу, — она рыдала так, словно только что осознала: случилось нечто непоправимое.

— Да хватит, — закричал Гордей, и, уже не боясь порвать, сильно тряхнул её за плечи. — Что с тобой?!

Надеялся прекратить припадок. Не хотелось ещё и давать пощёчины, чтобы привести в чувство.

Она успокоилась так же внезапно, как сорвалась в непонятную истерику. Отняла ладони от лица, вдруг весело блеснула затянутыми влагой глазами. Светлые ресницы слиплись от слёз, и на их кончиках ещё блестели маленькие капельки. Как у ребёнка.

— Гордеев, — сказала Кайса уже почти твёрдым голосом. — Давай не поедем, а? Разве нам тут плохо? Какого чёрта тебе понадобился этот Египет?

Он растерялся ещё больше. Если внезапную истерику можно было списать на нервы, то как относится к совершенно трезвому, но необъяснимому отказу от отдыха, о котором Кайса мечтала всю жизнь? Она, он, чемодан, пляж, солнце, пить коктейли, возлежа на шезлонгах…

Гордей опустился на кухонный табурет.

— Кайса, — спокойно и печально сказал он. — Почему ты не хочешь ехать? Вернее, почему так внезапно не хочешь?

Она села напротив, подлила ему и себе уже почти остывшие остатки кофе из турки. Не замечая, что кофе непонятно тёплый, сделала маленький глоток, отставила чашку и ответила.

— Почему не хочу? Очень хочу.

— Ты… — Гордей начал злиться. — Издеваешься?

Кайса покачала головой:

— Не издеваюсь. Гордеев, я хочу, но не могу. Так понятнее?

— Нет. Не понятнее.

— Я не могу сейчас покинуть Яругу. Скажем так… У меня есть очень важные дела.

— Какие дела? — Гордей всё никак не мог понять, что может помешать Кайсе отправиться за ним хоть на край света.

Все её дела крутились вокруг него и были связаны с жизнью Гордея. Почему она вдруг начала капризничать?

— Из-за чего такого важного мы не можем раз в жизни выбраться за пределы Яруги? Вопрос жизни и смерти что ли?

Она вдруг кивнула.

— Именно. Вопрос жизни и смерти. Просто прими. Без объяснений. Ты же мне не отчитываешься о своих делах.

А вот это уже самый настоящий бунт.

Ему вдруг стало как-то очень тоскливо находиться здесь. Гордей резко поднялся.

— Ладно, — сказал он. — Подумай ещё раз. Хорошо подумай, а то после пожалеешь, будешь смотреть на меня жалобными глазами.

Он вышел в коридор, снял с вешалки куртку и покинул дом, на ходу застёгивая молнию. Холодное мартовское солнце резануло по глазам, влажный озноб тут же пробрался под мех аляски. Когда же станет уже наконец теплее?

Идти Гордею было некуда, да и никуда не хотелось. Какого чёрта он взял этот отпуск? Да ещё и на два месяца? Чем собирался заниматься? Не ходил несколько лет, и ещё столько же мог продержаться. И почему заведующий вот так просто взял и отпустил?

Смерть Ниры так выбила его из колеи, что он забыл: работа лечит. Погружённому в чужие дела, Гордею гораздо легче было бы перенести всю эту фигню, что продолжала бить то крупными снарядами, то шрапнелью, сжимая поле битвы вокруг него.

А сейчас?

Прорва свободного времени, о которой Гордей мечтал, трясясь по ночным дорогам на вызовах, надвинулась бесформенным вязким комком.

Можно завалиться к Мике, но челюсть ещё ныла, а перед глазами стояла сцена безобразной драки во дворе морга. Реплантация зуба влетела в копеечку, а Гордей даже не знал, кто из друзей так ему удружил.

Руки замёрзли, и Гордей полез в карман, надеясь обнаружить там перчатки. Перчаток не нашёл, но зябкие пальцы нащупали обрывок бумажки. Гордей достал измявшийся клочок, вырванный из блокнота в клеточку, и развернул. На нём был записан какой-то номер телефона, и он сначала удивился: кто сейчас мог записать подобную информацию на бумажке от руки?