Страница 5 из 140
«Зачем она так говорит, зачем?», — у Кайсы опять всё сжалось внутри от пафоса, который облепил её сейчас с ног до головы.
Покрытый слоем пафоса абрикос без косточки.
В глубине глаз «феи ночи» она прочитала снисходительную насмешку.
— Будет сделано, Наталья Андреевна, — всё тот же басок. — Щедро откроем сердце и позаботимся.
— Ты уж позаботься, Лёша, — каким-то совсем дружеским тоном сказала завуч. — Я на тебя, Гордеев, надеюсь.
Загипнотизированная Кайса наконец-то оторвала взгляд от чёрных глаз под серебряным мерцанием, схватилась за хрипловатый, уверенный голос, словно тонущий за проплывающий мимо спасательный круг. Вытащила себя, следуя за ним, из золотой тьмы. И вот только тогда она увидела Гордея.
И тут же влюбилась. Сразу и на всю жизнь.
Он сам подошёл после уроков. Кайса замешкалась, делала вид, что потеряла какую-то нужную вещь. Не хотела выходить в гудящей толпе.
Всё, что ей оставалось: дождаться, пока они разбредутся со школьного двора, и, проскочив на стадион, нырнуть в дырку в заборе. Тогда она окажется прямо у дома: не нужно обходить, рискуя столкнуться с кем-то, кто заорёт: «Курага!»
Дырку в кустах у забора ей накануне показал отчим. Вид у него при этом был хитро-доверительный.
— Секрет ещё моих школьных времён, — улыбаясь, он потрепал Кайсу по плечу. — Пользуйся.
Гордей подошёл к ней, близоруко водящей руками под партой, присел рядом:
— Твоё имя красивое, — так он сказал.
«Потому что больше ничего красивого во мне нет», — подумала Кайса.
Она резко выпрямилась и задела свой рюкзак. Теперь уже и на самом деле всё содержимое вывалилось на пол. С безнадёжным скрипом треснуло стекло на планшете, разлетелись карандаши и ручки, в угол покатился Сердечко.
Гордей остановил домовёнка ногой, поднял его с пола. Сердечко, жизнерадостно улыбаясь, пялил на него свои огромные глазища.
— А это кто у нас такой? — спросил Гордей.
— Фигурка, — замялась Кайса. — Папа сделал. Когда… Я ещё совсем маленькая тогда...
Она оправдывалась, уже чувствуя, как приятное и открытое лицо парня перекосит отвратительная усмешка: «Тяжёлое детство, деревянные игрушки…». Сердечко папа вырезал из бивня моржа. Когда ещё был жив. Папа, конечно, не морж.
— Симпатичный, — неожиданно кивнул Гордей. — Талисман, да?
Он понял.
— У меня ещё есть. Папины… Хочешь посмотреть? — вдруг предложила она.
Мальчик кивнул, с неподдельным интересом разглядывая поделку.
— Это прямо как японские нэцкэ. Только на какой-то такой… очень наш лад.
С самого первого их разговора Кайса чувствовала Гордея. Любовь вовсе не слепа, она как раз и просвечивает рентгеном объект страсти. Это состояние, которое гораздо точнее отражает реальность, чем обычное сознание. Малейшее движение, любую складку между бровей, едва уловимый взгляд в сторону. Всё-всё. Это ты себя убеждаешь в том, чего нет на самом деле, а незримая нить, натянутая между вами, всегда болезненно отдаёт под ложечкой: что-то не то.
С самого начала и до сих пор не то…
За восемнадцать лет высокий мальчик с изящными запястьями и благородной посадкой головы приобрёл могучую фигуру водителя-дальнобойщика, нежный пух на гладкой коже превратился в жёсткие волосы, а чистый взгляд наполнился бесконечной усталостью. Не от чего-то конкретного. Усталостью от жизни.
Только вот ладони остались прежними. Так странно и нелепо на волосатых руках: изящные запястья и тонкие длинные пальцы.
Лёгкая рука. Так говорили пациенты про мужа Кайсы.