Страница 16 из 140
Они сидели в полной тишине, пока Нира не крикнула:
— Булен!
Гордей вздрогнул, когда посторонняя тень скользнула по стене. Из бывшего диско-зала вкрадчиво и почти неслышно вышел широкоплечий белокурый парень. Он был худым, но под тёмно-зелёной, какой-то очень «официантской» рубашкой мягко перекатывались мускулы. Рубашка свободно спускалась на белые широкие штаны. Очень светлые локоны выбивались из-под тёмной барменской шапочки, лихо сдвинутой на один глаз.
Он застыл на пороге, ожидая, что ещё скажет Нира.
— Принеси Старую Рему, — она не приказывала, а попросила. — И всё, что полагается.
— Продукты ещё не доставили, — парень мягко катал «р» по нёбу, получилось «прррьяяядукты».
От этого Гордею показалось, что белый Булен — иностранец.
— Ну, что найдёшь, — Нира пожала скульптурно точными, идеальными плечами, с которых небрежно струился шёлк светло-золотистой блузки.
Она подошла к молчавшей троице, сосредоточенно разглядывающей столешницу освобождённого от стульев стола. Гордей надеялся, сидение окажется не настолько пыльным, чтобы оставить следы на брюках. Почему-то именно этого боялся больше всего: потом он встанет, и Нира увидит грязное пятно на его заднице.
— С продуктами напряжёнка, — сказала она с улыбкой в голосе. — Холодильники обещали доставить завтра, поэтому из закусок — только сухой паёк.
От знакомого голоса и улыбки опять защемило в груди. Больно и сладко. Сердца трепыхались, а разум всё ещё не мог воспринять: вот она, Нира, живая, безумно красивая, и говорит так знакомо: «напряжёнка», «сухпаёк». Широкие от бедра брюки из чего-то волнующегося при каждом шаге, изящные щиколотки и маленькие ступни…
Гордей не мог поднять взгляда, не осмеливался посмотреть в её лицо и видел только это: почему-то босые ноги.
Иностранец Булен, опять материализовавшийся из ниоткуда, накрыл стол большой салфеткой, поставил на неё коньячный графинчик, четыре пузатые рюмки и красивую коробку шоколадных конфет.
— По крайней мере, мы соблюдаем правила трёх «С»: chocolat, cognac, coffee, — засмеялась Нира. — Булен, милый, кстати, о кофе…
Булен сварил и кофе в высокой керамической турке. Неловкое молчание продлилось ещё некоторое время после того, как он исчез в чёрном провале диско-зала.
Гордей разлил по рюмкам тёмное золото. Придвинул одну к Эду, вторую оставил по правую руку от Мики. Третью он всё так же молча протянул Нире.
Они быстро, не смакуя, опрокинули рюмки в себя. Ситуация не располагала к наслаждению изысканными нотками и послевкусиями. Хотя коньяк был отличный.
На третьей рюмке рука Гордея снова стала твёрдой. А остальные вдруг разом потеплели и как-то размякли.
Не опьянели, конечно, с трёх-то маленьких рюмок, просто расслабились. Ну, вот Нира Эльман перед ними — прекрасная, живая и здоровая. Это же замечательно, разве нет?
— Впервые мы пьём вот так открыто в «Лаки», — вдруг сказал Эд. — Последний раз, как я помню, мы пили здесь украденный у твоей мамы портвейн…
Даже в полусумраке его щёки заметно порозовели.
— В туалете, — заржал Мика. — В мужском туалете… Там ещё спугнули двух пидоров. Со спущенными штанами.
Гордею захотелось остановить Мику, но он тут же раздумал: Нира прекрасно знала манеры своего преданного ухажёра. Она и в самом деле и бровью не повела на «пидоров»:
— Кажется, будто это было вчера. Но уже столько лет прошло. Не верится…
— О чём ты? — запротестовал Эд. — Выглядишь так же, как в то время. Нисколько не изменилась.
— А ты, Эд, тоже… — с деланной завистью подхватила Нира, — Такой худой и стройный. И Мика…
— О, — сказал Мика.
Гордей почувствовал, как распускается павлиний хвост. И яркие перья трепещут на ветру.
— Я в последнее время запустил себя, — Мика расцвёл уже весь: с головы до ног. — Давно не был в тренажёрке.
Он схватил рюмку, напрягая бицепсы во много раз сильнее, чем требовалось для столь лёгкого предмета.
— Но на самом деле, — Нира покачала головой. — Ты выглядишь моложе, чем в девятом классе. Как так может быть?
— Наверное, семейное… — Мика не возражал. — Но думаю, мне стоит вернуться к спорту. И всякие там добавки, да, Гордей?
Обычно молчаливый и сосредоточенный Эд вдруг вспыхнул.
— Тебе нельзя добавки, сам же говорил, что лечишь геморрой, — зло произнёс он.
— Не завидуй, — Мика повернулся к приятелю. — Если сам дрыщ…
— Эд очень возмужал, — торопливо вмешалась Нира. — И лицо такое… выразительное и волевое. Без очков — совсем другое дело. А где, кстати, очки?
— Операция, — почему-то хвастливо произнёс Эд. — Лазер. Быстро и эффективно.
— Ну надо же, — опять восхитилась Нира.
Гордею всё, что она говорила этим двум придуркам, было почему-то очень неприятно. И особенно — вернувшееся ощущение зверя во время гона. Так всегда: с Нирой не хотелось стать лучше. Хотелось — сильнее, жёстче, настойчивее. Она, ничего особенного не делая, будила древние животные инстинкты, которые Гордей принимал в себе, но не лелеял и не гордился. Поэтому он когда-то отцепил от себя горячие пальцы Ниры.