Страница 138 из 140
Он не стал говорить об «удовольствии», которое уже в полной мере получили Ритка, Кайса, Мика и Эд. Нира всё равно бы не поняла. Она просто хотела, чтобы всё встало на свои места. Так, как сама считала справедливым. Наверное, имела на это право. Но…
— Не выйдет, — тихо, но твёрдо сказал Гордей. — Это будет нечестно по отношению ко всем нам.
Он полез в карман и достал платок, в котором покоилась белая хрупкая косточка. Нира напряжённо смотрела на этот крошечный узелочек. Она побледнела, когда Гордей развязал его.
— Ты же знаешь, что это? — сказал он, подчёркивая каждое слово.
Кайса, почти совсем растворившаяся в Нире, должна его услышать. Идентификация главного «я» в личности. Так, кажется, это называется в психотерапии.
Она молчала, и Гордей продолжил.
— Навья косточка Ниры. Если я переломлю её сейчас, то Нира уйдёт. Останется только Кайса.
Гордей чувствовал себя распятым на перекладине реальности и потустороннего мира. Под ногами — прошлое, над головой — будущее. Слева — навь, справа — явь. Он и верил, и не верил одновременно во всё сразу: шоковую терапию, навью кость, сумасшествие Кайсы и подселение в тело жены духа умершей много лет назад девушки.
— Прости, — сказал Гордей. — Мне очень жаль. В самом деле, очень жаль.
Она смотрела на него всё ещё доверчивыми, не до конца понимающими глазами, когда Гордей достал белую кость-иглу. Не хотел мучить её демонстрацией, он же не садист.
Но невольно замешкался, когда дымчатый кот прыгнул на него из-под барной стойки. Гордей не успел подумать, как быстро Тимофей смог попасть сюда, хотя, впрочем, понимал, что потустороннее существо способно и не на такое.
В зале стремительно понизилась температура, промозглая сырость проникла под толстовку и джинсы, и он непроизвольно поёжился.
— Мы доверяли тебе, — покачала головой Кайсы Нира. — Тима спасал много раз. Варил тебе свой знаменитый кофе, считал другом…
Осознание необходимого предательства пронзило Гордея. Он чувствовал, как десятки струн протягиваются сквозь тело и дрожат, натянутые на его каркас.
Кот кинулся на Гордея, и тот дёрнулся.
Хрупкая косточка в руках хрустнула.
Судьба сама выбрала за Гордея. Или… Что-то иное словно подтолкнуло его пальцы? Совсем чуть-чуть…
Стань тем, кем должна, Нира, — тонким побегом перводрева, что держит собой всю Тополиную Яругу, и прошлое её, и будущее. Звени колокольчиком своего отца — Стени, наполняй мир хрустальной мелодией. А когда придёт моё время, я уйду без сожалений, в землю, в корни, где меня ждут и отец, и бабушка Анна, что держат сейчас Яругу на своих незримых плечах. Мы не встретимся с тобой даже там, Нира, потому что так случилось, и никто не виноват.
Мы все связаны первотополем, те, кто рождается на этой земле, и уходим, чтобы стать его частью. Ты — из рода ветвей, я — корней. Прощай, девочка, и мне… Так жаль.
Застонало всё пространство бара, в соседнем зале грохнулось о землю с металлическим звоном, и Гордей был уверен, что обрушился пилон. Следом опять же откуда-то издалека раздался визг разлетающегося осколками стекла: скорее всего попадали оставшиеся где-то бутылки со спиртным. Потянуло хорошим алкоголем — вязким, сладким ликёром, полынной горечью абсента.
В тот же момент всё тело Кайсы вдруг внезапно обмякло. Не издав ни звука, она повалилась тряпичной куклой прямо на пыльный пол «Лаки». Кот, развернувшись в полёте, впечатался огромной ушастой тенью в полки за барной стойкой, стены зашипели и ощерились острой осокой, прорезавшей кирпич.
И тут же стихло.
«Вот и всё», — безнадёжно подумал Гордей, наклоняясь над неподвижной фигуркой, распростёртой на полу.
«Как просто…»
Растаяли призрачные тени на стене — маленькая и хрупкая, чёрное с золотом, и дымчатая, белая, пронзительно голубоглазая.