Явление прекрасной N

Гордей уже въезжал во двор, когда увидел, что Кайса выходит из подъезда. Синие джинсы, тёмная курточка, мягкие разношенные кроссовки — её обычная одежда. Но светлые тонкие волосы забраны в высокий хвост. Она никогда раньше не забирала волосы в хвост, отметил Гордей, резко давая задний ход за угол, чтобы Кайса не заметила знакомую машину.

Пронзила тяжёлая, тоскливая уверенность: Кайсы больше нет. Он много раз видел людей, впавших в старческое слабоумие или деменцию. И выслушивал рассказы их близких о том, как больные меняются настолько, что становятся неузнаваемыми. «Будто в тело пробралось чужое существо», — говорили те, чьи семьи постигало подобное несчастье.

Кайса стояла у подъезда, нетерпеливо постукивая носком кроссовка об асфальт, когда подъехало такси. Жена незнакомым, властным движением открыла дверцу машины, и авто поглотило её хрупкую фигурку. Секунду Гордей сомневался: стоит ли проследить, куда она отправляется (почему-то он решил: если позвонит, Кайса непременно соврёт), но понял, что шпион из него никудышный. Либо он потеряет такси, либо Кайса заметит слежку.

Гордей подождал, пока такси не скрылось из вида, припарковался на привычном месте и поднялся. Дымчатый кот неслышно материализовался на пороге спальни. И смотрел так, словно знал: человек задумал что-то недоброе.

— Кис-кис, — неловко позвал Гордей.

Он не умел ладить с животными. Даже попытки приручить беспризорного Метастаза закончились полным провалом, хотя он очень старался. А после того, как любимое Кайсино животное разрушило костяное войско, Гордей с трудом притворялся дружелюбным.

— Иди сюда, я тебе колбаски дам, — пообещал он коту.

Больше он ничего не мог предложить. Тима не шелохнулся. Может, он не хотел колбаски, а, может, совсем не доверял Гордею. Как бы то ни было, но Гордей не собирался под пронизывающим взглядом этого кота зашивать в подушку мешочек, который дала ему Вера, и надевать наволочку.

Поэтому подошёл ближе, уговаривая себя, что в этом животном нет ничего такого запредельного, и схватил на руки. Тима не сопротивлялся, с каким-то даже интересом посмотрел прямо в глаза Гордея, словно ожидая, что тот собирается делать дальше.

Гордей потащил кота в прихожую. Когда оказался у самой двери, Тима прижал уши и угрожающе зашипел, а потом попытался вырваться. Гордей одной рукой с трудом удерживал брыкающегося Тиму, а другой толкнул входную дверь, которую так и не закрыл на замок.

Когтистая лапа скользнула по обнажённой шее Гордея, точно метя в пространство распахнутой куртки. Кот впился когтями, продирая кожу. Гордей еле сдержался, чтобы не бросить его на пол, а Тима, не дожидаясь, когда тот придёт в себя, совершил следующую атаку. Выдернув когти из шеи, он с размаху полоснул ими по щеке Гордея. Новый приступ жгучей боли всё-таки заставил Гордея заорать. Он чувствовал, как по лицу потекла струйка крови, когда швырнул кота на лестничную площадку.

— Иди туда, откуда пришёл, — зло сказал он, закрываясь от Тимы. — Нечего тут шпионить.

Успел заметить, как тот шлёпнулся о пол, и пронзительно синие глаза сверкнули каким-то уже знакомым выражением. Словно в них отразилась настоящая человеческая злость.

Но Гордей не хотел сейчас думать об этом. Он прошёл на кухню и вымыл руки так тщательно, будто готовился к операции. А потом только достал из самого дальнего угла своего письменного стола дары Веры.

От резкого звонка телефона Гордей вздрогнул. Чуть не выронил пакет с наволочкой и перьями, который сжимал в руках. Нервы ни к чёрту. Ещё немного, и он начнёт шарахаться от любого шороха.

Звонил Игорь. Гордей ответил, ожидая ничего хорошего.

— И? — ответил он вместо приветствия.

— Я узнал ещё кое-что о Патрике, — сказал тот, почему-то не удивившись неприязненному тону Гордея. — О Петре Тимошенко. Наверное, это важно. Его сестра ему не сестра.

— А кто? — равнодушно поинтересовался Гордей.

Его сейчас занимали совсем иные проблемы.

— Она — его мать. Только родила очень рано — в четырнадцать или пятнадцать. Поэтому родители записали мальчика на себя.

— Какое отношение…

— С его рождением связана какая-то тёмная история, — сказал Игорь. — Чем больше я об этом думаю, тем подозрительнее мне всё это кажется.

— Что в ней тёмного? В истории?

— А то! Мария сказала, что не помнит, кто отец Петра Тимошенко. Говорит, услышала на берегу возле вышки какую-то песню, и — всё.

— Что — всё?

— Отключилась. А потом узнала, что беременна. Скандал был жуткий в доме. Отец так и не смирился, через год после рождения мальчика умер от инфаркта. И мать за ним чуть позже ушла — рак съел буквально за два месяца. А я вспомнил, что твой бандюган тоже какую-то песню упоминал странную. Там, у вышки, когда хляби поглотили всю компанию и Ниру с Тимой.

— Не знаю, — сказал Гордей, но теперь ему разговор стал очень интересен. — Но, кажется, и в самом деле всё пока непонятно, но связано. Но как вы смогли это узнать?

— Времени много прошло, — ответил Игорь. — Мария сама мне позвонила. После того, как я Патриком заинтересовался. Сказала, что я — единственный, кто его вспомнил. И больше не хотела скрывать тайну, которую столько лет в себе держала. Нужно было с кем-то поговорить.