Страница 112 из 140
Всю дорогу, пока Гордей вёз наконец-то умытого и переодетого в грязные, но, по крайней мере, обычные его тряпки Эда, они молчали. Сдал притихшего и сразу ставшего сонным друга с рук на руки Полине и Ирине Александровне. Отъехав от дома, где жила мать Эда, Гордей остановил машину в каком-то небольшом тупиковом переулке и задумался. История, которую рассказал, сбиваясь и мямля, Эд, изначально по своей сути выглядела очень некрасивой, а в свете последних событий вообще дикой.
Он и в самом деле знал Патрика. В отличие от Гордея, который восемнадцать лет назад совершенно не обращал внимания на странного парня, пока не заметил на вечеринке «70-х» в отвратительно кислотном наряде.
И Эд Патрика ненавидел. Хотя тот не сделал ему ничего плохого, и вообще ни разу, кажется, не остановил на невзрачном подростке даже взгляда. Но невидимые черти вспыхивали, разрывая на части изнанку Эда, стоило безобидному фрику появиться в его поле зрения. Гордей подумал, что так беспричинно и до одури можно ненавидеть в другом человеке только собственное отражение. Того, что в себе не переносишь и стараешься не замечать.
Какие вулканы и тайфуны бушевали в юноше Эде, всегда остававшимся внешне меланхолично-равнодушным? Этого классический Пьеро, как назвала его когда-то мимоходом наблюдательная Кайса, и сам не мог сформулировать. Неисполненные желания были так глубоко утрамбованы в дебрях его души и запечатаны железобетонным «Табу», что казались лишённым для Эда всякого смысла.
— Да ну на фиг, — сказал бы он любому, намекнувшему, что Эду на самом деле хочется ярких одежд, искромётного, переходящего грань пристойности веселья и кровавого мордобоя.
Всё это, кроме кровавого мордобоя, присутствовало в жизни безмятежного Патрика. Эду наверняка казалось, что богатый бездельник с лёгкой степенью дебильности, делающей его ещё более счастливым, в полной мере владеет тем, чего никогда не иметь Эду. Свободой от самого себя. И мальчик люто ненавидел взрослого уже мужчину — а им в шестнадцать все двадцатилетние казались даже пожилыми, — который приходил в «Лаки» в ярких одеждах и белых башмаках с длинными загнутыми носами, и все стрип-девочки улыбались ему, как давнему другу, и разрешали угощать себя в неимоверных количествах, и иногда садились к нему на колени в благодарность.
Это только то, что видел Эд, когда удавалось прошмыгнуть мимо охраны в «Лаки», издалека и недолго. Но воображение дорисовывало всё остальное.
Последней каплей стала какая-то сальная шутка, которую Патрик мимоходом отпустил в сторону Ниры, Эд побелел от ярости, девочка заметила и очень удивилась:
— Ты чего? Это же Патрик…
— Как он смеет?! А ты…
Она улыбнулась:
— Я не обижаюсь. Знаешь, у него ведь душа ребёнка, спрятанная во взрослом теле. Он, как малыш, не понимает смысла того, что сейчас сказал. Услышал, как где-то смеются над подобной шуткой, и решил — это хорошо. Ведь когда все радуются и хохочут, всегда хорошо в детском сказочном мире. Просто поверь, ладно? Я его прекрасно знаю: у сестры Патрика есть доля в «Лаки», они с мамой часто и близко общаются.
Но Эд не поверил. Слишком уж не по-детски тот лапал девочек. Не то чтобы внезапно вызрел план, как наказать придурковатого парня, но отныне Эд незаметно для самого себя стал искать возможность проучить Патрика. Сделать ему какую-нибудь гадость.
И ещё невыносимо, что Нира словно продалась этому выродку за деньги его сестры, которые та вложила в бизнес Лары.
Мысль, как сделать жизнь Патрика менее счастливой, пришла скоро. И сначала показалась Эду прямо изящной символичной: укусить мерзкого извращенца за самое главное. Кошелёк.
Никогда раньше благовоспитанный мальчик Эдуард не занимался подобными делами, но, видимо, покровитель воров, мошенников и пройдох всех мастей случайно обратил на него взор. В тот момент, когда Эд вытаскивал у подвыпившего Патрика кошелёк из куртки. Честно говоря, весёлый прожигатель жизни и на ногах-то с трудом держался, а вся опасность мероприятия жила только в сознании самого Эда, вскипающим от нарушения границ, которые ему так давно хотелось преступить.
— Ты вытащил у него кошелёк? — переспросил Гордей.
Не укладывалось в голове. Эд и Мика. Те, кого он считал всю жизнь самыми лучшими, самыми надёжными друзьями… Гордей вообще ничего не знал об этих людях, ближе которых у него никого не было. И ещё: отъезд Ниры, преступление Ритки и её брата, ненависть тихой и безропотной Кайсы…
«Не время снимать маски», — так сказал Эд. Но они слетали сами под бурным штормом, опрокинувшимся им всем на головы. И имя этому шторму? Гордей сейчас не был ни в чём уверен.
— Вытащил, — кивнул Эд. — Тогда, честно говоря, чуть в штаны не напустил, а сейчас понимаю, что дело вообще пустяковое. Он еле языком ворочал, когда вызывал такси, а чуть от «Лаки» отполз, его совсем развезло. Под тополя отправился, почему-то именно там ему отлить приспичило, а не в барном туалете. Штаны расстегнул, да запнулся, свалился и лежит. Обмочился, подняться не может. А потом и вовсе затих. Заснул, наверное. Я кошелёк вытащил и…
— Как ты вообще смог тронуть человека, который обмочился?!
Это мог сам Гордей, и не только это. А Эд… Чистоплюй Эд, который от чужого, случайного прикосновения съёживается…
— Во мне такая ненависть пылала, что вообще ничего не чувствовал. Деньги вытащил, а в кошелёк ему целый ворох ос вытряхнул. Он у него такой пузатый был, на молнии. Сейчас таких нет, все плоские, а в тот много ос поместилось.