Страница 110 из 140
То, что рассказал Эд, имело привкус невидимого для остального мира безумия, которое Гордей чувствовал в Кайсе. А потом — в Мике. И теперь — в Эде.
Сначала Эд был счастлив. Он не думал, как Гордей о странностях Нириного появления, не старался ни в чём разобраться. Просто наслаждался ощущениями, нахлынувшими с возвращением своей первой любви. Он снова был молод, горяч, готов на безумства и подвиги. Кровь бурлила, голова отключалась — прекрасное опьянение юностью, которое Эд уже порядком подзабыл.
И когда Нира вдруг посмотрела на него тем самым, особенно заинтересованным взглядом — а его ни с чем не спутаешь, — это было ещё одно чудо, сорвавшее ему крышу окончательно.
Эд потерял голову. Никогда Нира не замечала его вот так, заключая в круг, известный только им двоим. Никогда не пожимала горячей лихорадочной ладонью под столом его колено. Они сидели, как и прежде вчетвером, говорили о чём-то, вспоминали былые дни, а пальцы её скользили выше и выше по бедру, пощипывая кожу сквозь джинсы, выжигая линию, которая острым концом целилась прямо в напряжённый пах. Эд уже даже не слышал, о чём шла непринуждённая беседа, он весь превратился в эту линию, напрягся как струна, ему казалось, что он звенит от малейшего движения воздуха в полутёмном баре.
— Булен, — Нира крикнула в сторону стойки, и пальцы замерли, а потом пропали с его джинсов, и Эд чуть не застонал теперь уже от разочарования.
Она с досадой повернулась к бару и заметив, что странного Булена там нет, поморщилась.
— Подождите немного, я принесу ещё коньяка.
И, скользнув по Эду затягивающим взглядом, поднялась из-за столика.
— Этот мальчишка опять отправился ловить мышей, — пошутила Нира, и все засмеялись.
Только недавно Мика сказал, что Нирин бармен чем-то напоминает ему кота, и Нира пришла в восторг от такого сравнения. Впрочем, она приходила в восторг от всего, что они говорили. Это было странно и непривычно, но столько лет прошло, и им приходилось теперь словно знакомиться заново.
Она отправилась куда-то вглубь темноты, сгущавшейся за стойкой, и Эд вдруг стремительно поднялся:
— Я пойду помогу ей…
А Мика и Гордей даже не заметили, так увлечённо говорили между собой…
***
— Постой, — удивился Гордей. — Когда такое было?
Он в упор не помнил этого эпизода. С момента возвращения они встречались с Нирой три раза, а в последний на вечеринке в честь открытия, прямо перед её смертью.
— Так, когда мы пришли второй раз, она ещё всем раздала такие красивые открытки-приглашения. «Лаки» возвращается и всё такое.
— Не было приглашений, — твёрдо сказал Гордей. — Это я бы точно запомнил. Она нам сообщила об открытии без всяких лишних экивоков. И чтобы вы вдвоём отправились в подсобку… Ты ври, да не завирайся.
В тот самый вечер, о котором рассказывал Эд, и в то самое время, которое друг имел в виду, Гордей с Нирой долго говорили наедине под «поцелуйными» тополями. Нира не могла быть одновременно и с ним на улице, и целоваться с Эдом в коридоре чёрного хода.
И с Микой, утверждающим, что Нира в то же самое время обольщала его, не могла.
— Ты просто не помнишь, — упрямо повторил Эд. — А приглашение я тебе потом покажу. Я его в старых книгах от Полины спрятал. На память.
***
Он отправился тогда за Нирой в темноту и сырость, сразу почувствовал странную подвальную влажность и даже успел удивиться. Если тут находится склад, то почему так промозгло? Разве продукты и классный алкоголь хранят в таком мокром месте?
Он уже почти ничего не видел в сгустившейся темноте, шёл за её дыханием и шелестом лёгких шагов. Нира передвигалась в этом мраке на удивление свободно, наверное, вела память тела, которая с детства запечатлела в себе все повороты здания.
Когда она внезапно остановилась, Эд по инерции чуть не сбил её, но тут же схватил в охапку ждущими руками, одновременно не давая упасть и желая забрать всю себе, присвоить, слиться.
Поцелуи сначала были короткие, жалящие, а потом они слились в один длинный, бесконечно длинный поцелуй. Он был наполнен влагой, жизненными соками, но почему-то чем дольше поцелуй длился, тем более ненасытным становился Эд. Он чувствовал себя иссохшим деревом, руки-ветки, обнимающие Ниру скрипели, и трещали ноги-корни, которыми Эд врос в каменный сырой пол. Хотелось пить, всем телом, каждой клеткой кожи впитывать жизненную влагу.
Он хотел что-то сказать, но мгновенно растрескавшиеся губы не смогли издать ни одного членораздельного звука, вырвался только какой-то скрип, а следом — шелест его рубашки, упавшей прямо на пол. Сухое дерево, скинувшее листву, жаждало дождя, чтобы вновь расцвести.
Дальнейшее Эд помнил смутно, как в тумане. Длинный поцелуй, самый лучший, который когда-либо происходил в его жизни, а затем — провал. Вынырнул из пучины страсти только на следующий день, и то — словно не полностью, а огромная часть его разума осталась там, в тёмном и влажном коридоре «Лаки».
Эд будто всё время находился в опьянении, но не в радостной его стадии, а сразу в том состоянии, когда все кругом кажутся врагами и хочется разнести к чертям собачим опостылевший мир. А когда доходил до высшей точки кипения, вдруг обнаруживал себя, танцующим у шеста в «Лаки». А всё остальное, происходящее между этими «стриптизными» проблесками, было тягуче-непонятным.