День независимости

Дрожа от страха, я отправился на свидания с отцом. Первый день ушел на то, чтобы завоевать мое доверие. Мы поехали в Старый город, отец катал меня на каруселях, покупал какие-то дорогие игрушки, чего обычно никогда не делал. На это ушли почти все его скудные сбережения. Дома от меня потребовали дать подробный отчет о проведенном дне. Мне показалось, что мама осталась недовольна тем, как быстро я проникался сыновними чувствами. Кто-то из знакомых видел как мы ехали на заднем сидении автобуса и он обнимал меня за плечи.

На следующий день мы пошли с отцом в фотоателье. Он пытался прижать меня к себе поближе, а я все время думал о том, что скажет мама, увидев этот снимок, и старался незаметно отстраниться. На фотографии у меня испуганный вид. Мне десять, отцу тридцать шесть. Через год он повесится.

Когда пришла телеграмма о его смерти, я напросился поехать с матерью на похороны. На похороны мы опоздали. В доме его новой жены нас встретила тетя Наташа, дядя Женя и брат отца Виктор. Мы побывали на свежей могиле – стоял ноябрь и нас поливал редкий и неприятный дождик.

Женщину, с которой отец зарегистрировал брак, звали точно так же как и мою мать – Алевтиной Павловной. Она рассказывала, что отец последнее время сильно скучал по сыну, и каким красивым он был даже в гробу. Мы подружились с сыном этой женщины, который был на два года меня старше. Он дал мне прокатиться на своем мопеде, и мы выкурили с ним по сигарете. Он рассказывал мне, что уважал моего отца и не слышал от него ни одного бранного слова.

Я вернусь в этот дом сразу после армии, через пятнадцать лет. Я встречу этого мальчика уже возмужавшим, приехавшим на лето со своей семьей в отпуск из Якутии, где он работал на предприятии по добычи алмазов. Он проведет меня на могилу отца, которую без него я едва ли бы нашел – ни таблички с именем, ни фотографии на сваренном из металла, неокрашенном памятнике не было. Меня удивило, что вход в ограду был открыт – ветвь березы проросла сквозь решетки так, что закрыть калитку было невозможно. Отец, словно томясь от одиночества, приглашал зайти к себе всякого встречного.

Мы вошли в ограду, я вырвал выросший мне по грудь на могиле бурьян, а потом мы с моим спутником выпили на палящем зное «чекушку» водки, которую я захватил с собой. Июльское солнце стояло в зените и меня изрядно развезло.

На выходе из кладбища я обратил внимание на большой храм, который запомнил еще со времени своего первого приезда – мама тогда дала какой-то нищенке мелочь на помин души. Здесь, глядя на его внушительные своды, меня посетила мысль: будь отец хоть чуточку религиозен, это могло бы его остановить.

После его смерти, мать озаботилась искоренять во мне признаки проявления характера, указывающие на дурную наследственность. Важно было воспитать меня так, чтобы я ни в чем не напоминал отца. Поскольку главными моими воспитателями были ее подружки, то я считаю большой удачей, что меня не воспитали девочкой. Я, надо сказать, этому успешно сопротивлялся. Уже в пятом классе я задружил с дворовой шпаной, научился курить, пить вино, стоял на шухере, когда они грабили сараи и строительные вагончики. К воровству меня не тянуло. Во мне не было жажды наживы, мне никогда не хотелось ничего себе присвоить. Мне больше нравилось разрушать. Мне нравилось бить стекла, бродяжничать, весть себя независимо. Матери не удалось воспитать во мне мужских качеств, я почти ничего не умел делать руками, я не разбирался в технике, меня не привлекали автомобили. Зато меня привлекал риск и опасность, полная свобода и дерзкие приключения. Я зачитывался Джеком Лондоном и мечтал стать военным моряком. Я устраивал побоища из солдатиков, выстраивая разношерстные полки друг перед другом и планируя широкомасштабные военные операции. Трусов и предателей я показательно казнил.

Дворовая компания привлекала меня тем, что я чувствовал себя своим среди этих запущенных подростков. Я предпочитал компании по-старше, расчитывая получить там поддержку и покровительство, на которую не мог расчитывать в семье.

Я привык к дворовым дракам и не считал их чем-то из ряда вон выходящим. Однажды я пришел домой со сломанным носом и в залитой кровью майке. На вопрос: что с майкой, я ответил, что пролил на нее вишневый сок. Когда меня приперли к стенке, и стало понятно, что это все-таки кровь, я утешил мать тем, что кровь не моя, а моего противника. В тот день я бился с подростком на четыре года меня старше. Ему удалось своим весом подмять меня под себя и в течении часа методично избивать, пользуясь моей неспособностью сбросить его с себя. В ярости я прокусил ему бровь и кровь из раны хлестала мне на лицо. Когда исход поединка стал очевиден и он отпустил меня, я тут же набросился на него вновь, пытаясь ребром ладони переломить ему кадык. Несмотря на избыточный вес, мой противник проявил завидную ловкость и вовремя пригнулся, а убийственный удар не достигнув своей цели, просвистел у него над ухом. Ярость способна сделать из меня убийцу, из всех средств я выбираю самые верные, жаль только что их эффективность оказывается слишком преувеличенной.

Каждое лето я проводил в пионерлагере. Считалось, что отдых на свежем воздухе укрепляет организм ребенка. На самом деле, это был удобный повод, чтобы избавиться от меня на лето. Молодая женщина нуждалась в личной жизни. Я уже даже не помышлял о какой-то альтернативе, пока однажды не оказался в отряде с подростками на два года себя старше, вместе с сыном маминой начальницы Андреем, который стал мои старшим другом и наставником. У Андрея тоже была дурная наследственность, его отец – первый муж Валентины Авдеевны – был алкоголиком. Андрей был рослым, сутулым подростком, он испытывал трудности в произношении речи, из-за чего пролучил прозвище Му-Му. Стоило мне с ним пообщаться, как я невольно начинал заикаться, подражая его манере, которую находил забавной. Андрей научил меня курить, но мои ожидания, что дружба с ним станет для меня своего рода инициацией – входом в мир взрослых мальчиков, не оправдались. Вместо того, чтобы служить мне защитой, он любил развлекатся тем, что натравливал на меня подростков постарше, которые доводили меня до бешенства. Однажды я в ярости избил одного из них так, что шутки прекратились сами собой, но на следующую смену в лагерь пришли настоящие садисты. Мальчики-переростки, одному из которых было шестнадцать, а другому семнадцать лет, устроили из старшего отряда второй смены настоящий концлагерь, избивая всех по очереди, стравливая подростков друг с другом, используя, в том числе, и приемы сексуальных унижений. Так они заставляли подростков открыто мастурбировать, собирая сперму якобы для того, чтобы «зачморить» старшего воспитателя. На групповой фотографии отряда мое лицо покрыто синяками, у ребят по-старше тоже довольно унылый вид, практически никто из мальчишек не избежал наказаний за ту, или иную провинность. Через две недели, когда мать приехала меня навестить, я молча собрал вещи и категорично потребовал ее меня забрать из лагеря, не объясняя причин.

Закончилась эта история совсем плохо – групповым изнасилованием двенадцатилетней девочки, в котором непосредственную роль организаторов выполняли эти двое малолетних преступника. К несчастью для родителей, в преступление были втянуты и те подростки, которые при других обстоятельствах никогда ничего подобного бы не совершили. Система круговой поруки и кодекс молчания у подростков действовал безусловно, превращая слабых и трусливых в соучастников.

Больше я в пионерские лагеря не ездил, категорически отказываясь от предложения провести лето на свежем воздухе. Мне уже было одиннадцать лет и я мог настоять на своем. Время, когда меня подбрасывали знакомым, и когда я испытывал неприятное чувство своей неуместности, для меня закончилось. Я научился себя защищать, время пассивности прошло.

В череде персонажей, встречавшихся мне в детстве были и на редкость бескорыстные люди. Однажды, дядя Саша – муж одной хорошей знакомой моей мамы, работавшей в детском саду нянечкой, взял меня с собой на рыбалку. Своих детей у супругов не было, и я частенько захаживал к ним по дороге из школы поиграть с собакой во дворе их частного дома. Дядя Саша был настоящим рыбаком. Мы вышли на его лодке далеко в море, он дал мне в руки удочку и показал основные приемы ловли. Морем у нас называли Каховское водохранилище, образовавшееся на Днепре после строительства Днепрогэса. В тот вечер я вернулся домой с полным пакетом рыбы и раков, львиную долю которого составлял улов дяди Саши.