Страница 7 из 10
Все, что со слов матери, должно было бы походить на увлекательное путешествие, как правило приводило к огорчению и разочарованию. Словам нельзя верить, особенно словам красивой женщины. Их не знающее границ сластолюбие, к собственной выгоде способно обратить ложь в мед и скормить его простакам с милой непосредственностью человека мастерски владеющего искусством манипуляции. И какая разница, кто станет ее очередной жертвой – взрослый мужчина или собственный сын.
Однажды в гости к нам из столицы на красном «Запорожце» с ручным управлением заехал ее знакомый писатель. Писатель-не писатель, но он, кажется, написал какую-то книжку для детского кукольного театра и мама представила его мне именно так. Мужчина был старше ее на восемнадцать лет. Фронтовик, получивший множественные ранения в первом же бою и имевший инвалидность, выглядел довольно молодцевато для своих лет. На пляже я видел его поджарое, испещренное следами от осколков тело и эти следы не оставляли никакого сомнения в том, что он выжил просто случайно.
– Я войны и не видел – рассказывал он. – просто нас переодели в военную форму, дали оружие, вывели в поле, раздался взрыв и больше я ничего не помню. Война для меня закончилась.
Мужчина был женат, но позволял себе жить по собственным правилам, и его жена эти правила хорошо знала и принимала. В его жизни всегда было много женщин, которых он брал своей исключительной выдержкой, прекрасной физической формой и хорошим воспитанием. Писатель, в общем, ни дать – ни взять. В Никополь он заехал по дороге в Ялту. У нас он остановился, чтобы провести несколько приятных дней с привлекательной незамужней женщиной, и договориться чуть позже встретиться с ней уже в Крыму. Они решили, что она приплывет к нему на белом параходе из Сочи, куда у нее уже была путевка в санаторий.
Дело было за малым – нужно было пристроить сына, и тут маме пришла блестящая идея отправить меня с дядей Юрой в путешествие на автомобиле в Ялту. Почему бы нет? Неделя-другая, и она тоже приедет в Крым, где мы все вместе прекрасно проведем время, а потом вернемся на его автомобиле в Никополь, обратным ходом по дороге из Крыма в Москву. «Звучит как план», как говорят американцы.
Я только закончил четвертный класс и путешествие на машине показалось мне заманчивым предложением. Дядя Юра внушал мне уважение. Он не заискивал, говорил по делу, велел мне завести дневник, где я должен был вести хронику путешествия и куда я должен был записывать все значимые вехи и сколько-нибудь стоящие внимания события.
У дяди Юры был новенький красный «Запорожец» с ручным управлением, которым он довольно лихо управлял.
В пути, дядя Юра, проявил себя требовательным капитаном. Он провозгласил меня штурманом и педантично проверял мои записи, внося в них свои правки и коррективы. Ведение бортового журнала было для меня новых делом и строгость правил по его ведению очень быстро привели к тому, что я начал теряться, то и дело ошибался во времени или забывал отразить в нем что-то важное. Если в начале пути я досаждал дяде Юре своими распросами, то уже к середине дороги я предпочитал молчать, чтобы не вызывать его раздражения. К концу нашего путешествия я окончательно замкнулся. За световой день мы преодолели путь от Никополя до Ялты и в восемь вечера успели первый раз искупаться в море, которое меня не слишком-то уже и радовало. Я лишь запомнил хмурое небо и круто уходящий в море берег, пугающий своей глубиной. Дядя Юра же, напротив, был весел и возбужден предстоящим отдыхом. Он по-детски радовался этой первой встрече с долгожданным крымским побережьем.
По приезду на полуостров, мы разместились в квартире друзей дяди Юры в самом центре Ялты. У хозяев – моложавой пары лет тридцати пяти был сын – примерно моего возраста и дядя Юра поручил меня его опеке, полагая, что мы найдем общий язык, так как мальчик был очень талантливым, занимался авиамоделированием, знал хорошо Ялту и имел все необходимые данные, чтобы стать мне прекрасным гидом и товарищем по вылазкам в город и на море. Мальчик скептически осмотрел мой внешний вид, довольно пренебрежительно отозвался о моих наручных часах, которыми я совершенно напрасно гордился, и очевидно принял решение меня игнорировать. Он всякий раз отметал все мои предложения о совместных прогулках к морю, так что с достопримечательностями Ялты мне пришлось знакомится самостоятельно. В первые же дни у меня на пляже украли часы, о чем я не слишком жалел, памятую о той нелестной оценке своего нового приятеля, которую он им дал. В Ялте я открыл для себя фруктовое мороженое по фантастически дешевой цене – восемь копеек и игровые автоматы, установленные на набережной, где я и проводил большую часть свободного времени. Деньги я клянчил у дяди Юры, и он, вероятно, сочтя это за меньшее из возможных зол, ежедневно отсыпал из кармана мелочь на мои нехитрые развлечения.
Из квартиры друзей дяди Юры мы вскоре переехали в недорогую гостиницу, где он опять проявил интерес к заполнению мною дневника, и мне пришлось написать краткую заметку о том, как мы вместе делаем зарядку по утрам. Очевидно, дядя Юра готовился к скорому приезду моей мамы и хотел выглядеть в ее глазах заботливым, но требовательным педагогом. Я чувствовал растущее раздражение дяди Юры, что и понятно – проводить время на курорте в обществе чужого мальчика и брать на себя заботу о нем, не самое веселое занятие для взрослого мужчины. Впрочем, дядя Юра умел держать себя в руках и даже устроил мне автомобильную экскурсию по побережью. Мы доехали с ним до Ливадийского дворца, который произвел на меня большое впечатление. Экскурсия по дворцу осталась у меня в памяти, как самое интересное событие, пусть я и не успел отразить это в своем дневнике.
Со дня на день мы ожидали приезда мамы, и в один из вечеров отправились ее встречать на пристань, куда причаливал пароход из Сочи, но мама так и не появилась на Ялтинском причале. Похоже, что в Сочи у нее сложился роман с другим мужчиной, и она не видела смысла менять шило на мыло.
К чести дяди Юры, он умел держать удар. Он не бросил меня в Ялте и не сдал в комнату милиции. Через день или два, мы сели в его красный «Запорожец» и отправились в обратный путь. Дневник был забыт. Я был освобожден от обязанности штурмана, полностью сосредоточившись на дороге. Он объяснял мне мимоходом значение всех встречавшихся на пути дорожных знаков и я сильно продвинулся в знании правил дорожного движения. Еще бы немного, и он бы доверил мне руль. Во всяком случае, именно от него я впервые узнал основные принципы вождения автомобиля. Этот обратный путь домой нас где-то даже сблизил. Мы просто были с ними два мужчины, брошенные одной женщиной.
Мой отец в это время отбывал срок в колонии-поселении, куда он попал за покушение на жизнь моей мамы. Мне было девять лет, когда в Никополь неожиданно вернулся отец и нагрянул к маме. Тогда мы еще жили в бараках, и обстановка отцу была предельно знакома. Он заранее спланировал свое покушение, и даже для этого случая оделся в траурные тона. Я в это время находился в пионерском лагере. Отец пробрался в квартиру и затаился в ней, дожидаясь ее прихода. Маму спасло то, что в квартиру она вошла ни одна, а с тетей Таей, тут же бросившейся к соседям за помощью. Когда мама посетила меня в лагере, я был напуган следами насилия на ее лице: налитые кровью белки глаз, искусанный до кости нос и руки. Меня волновал вопрос сколько лет папа проведет в тюрьме. Четыре года показались мне не слишком большим сроком, чтобы чувствовать себя в полной безопасности.
Из тюрьмы отец писал мне письма. Мама посмеивалась над орфографическими и стилистическими погрешностями этих посланий и, в целом, образ отца в моем сознании трансформировался в сторону углубляющегося отчуждения. Отец постепенно превращался в постороннего и недалекого человека, чья стихийность и непредсказуемость граничила с психическим расстройством.
Через год он вышел на поселение в шахтерском городке Красный Сулин и женился на одинокой женщине с ребенком.
Еще год спустя папа получил отпуск и приехал в Никополь. Отец договорился с матерью, о том, чтобы провести со мной два дня. Напуганный предстоящей встречей, я внимательно выслушал инструкции по поведению с отцом и дал обещание строго следовать всем правилам, основной смысл которых сводился к тому, что я не должен был «предать свою мать». Помимо этого, мне следовало дать понять отцу, как нам с мамой хорошо живется без него.