Игры богов. Право на любовь.

Купидон провожает меня во времени и пространстве и оставляет у небоскреба Крайслер. Я была в нем совсем недавно, как раз на прошедшем этапе игр. Именно здесь он и закончился. Этот небоскреб потрясает даже тогда, когда выглядит разбитым, пустым и серым зданием в безлюдном «городе смерти». Сейчас же, на оживленной вечерней улице, окрашенное множеством святящихся окон, с освещенным пиком, стремящемся ввысь – оно впечатляет и подавно.

Свет небоскреба начинает слепить уже в холле. Скорее всего, я просто отвыкла от такого обилия ярких лучей. Но здесь же, в роскошном помещении среди слепящего моря, я и останавливаюсь. Вижу лифты, ресепшен, диваны со столиками для ожидающих, всюду люди. Куда двигаться дальше, не имею ни малейшего понятия. В этом Купидон не облегчает мне задачу. Но та все равно оказывается не так сложна, какой выглядит поначалу. Мой взгляд натыкается на рекламу – стенд с меня ростом, который стоит невдалеке на полу. И это реклама украшений из новой коллекции, обобщенных одним названием – «Слезы Ангела». Внизу же написано имя создателя – Маркус Финч. Это хорошая подсказка. С ее помощью я легко узнаю на ресепшен, на каком этаже находится главный офис компании. Там же договариваюсь о том, чтобы меня принял сам мистер Финч. Как оказалось – он уже ждет.

– Ваше имя Рейна? – спрашивает девушка.

– Да.

– Проходите, мистер Финч вас уже давно ожидает.

Все ее слова настораживают до дрожи. Мало того, что этот Маркус в прошлый раз назвал мое имя, так еще и знает, что я приду. В лифт захожу решительно, хотя коленки едва не дрожат. Бесконечно долгим кажется подъем на семьдесят первый этаж. Когда же раздается лифтовой звонок, я вздрагиваю – это нервы.

– Добрый вечер, мисс, – встречает меня уже знакомая девушка – ассистент Маркуса. – Прошу за мной.

Она ведет меня по коридорам офиса, мимо стеклянных кабинетов, уже почти пустых. Кабинет Маркуса, один из немногих на этаже, имеет глухие стены.

– Прошу, – говорит ассистент, открывая передо мной дверь, ведущую к мистеру Финчу.

Переступаю порог с опаской, прижимая к себе открытую сумочку. В этот раз клинок находится именно там. И сразу разбегаются глаза, потому что кабинет совсем не мал, но и Маркуса нигде не видно.

В этот вечерний час здесь мало света. Лишь тускло горят световые диоды, спрятанные в элементах декора и отделки стен и потолка. Напоминает лунные дорожки, и это довольно красиво. Вид из окна завораживает не меньше – вечерний Нью-Йорк со всеми своими разноцветными огнями, как полотно живой картины, растянутой на всю стену. Когда же прохожу вглубь кабинета, под ногой хрустит бумага. Я наступила на какой-то разрисованный карандашом лист, один из тех, что так неряшливо разбросаны по всему кабинету. Но они не выглядят здесь мусором, а будто так и надо. Но когда я убираю с листа ногу, то вижу на нем свое лицо. Словно бы моя фотография, где я над чем-то смеюсь. Причем, у меня нарисован воротник куртки, в которой я ходила, когда была еще Хранителем. Это заставляет оцепенеть. Когда я бросаюсь к другим листкам, то нахожу на них не только себя, но и Лою, еще совсем крошечную. Судорожно хватаю один рисунок за другим, как с пола, так и со столов: я, Лоя, я вместе с Лоей, снова я... Что это?!

– Маркус? – зову того, кто нарисовал все это.

– Я здесь, – сразу отвечает он мне где-то за спиной.

Быстро оборачиваюсь и делаю шаг, к тому, кто сидит на пуфе, недалеко от входа. На нем брюки и мятая, расстегнутая на четыре пуговицы рубашка, в беспорядке волосы.

– Не подходи, – просит, заставляя остановиться. – Не надо.

– Я ничего не понимаю, – вырывается у меня первое, что получается сказать, хотя стоит говорить совсем не это. – Маркус! Это ты?

Мой вопрос звучит глупо. Но это лишь так звучит. Передо мной конечно же Маркус. Но какой именно? Глядя на все эти рисунки, я начинаю сомневаться в том, что передо мной клон. И сразу, неконтролируемо, охватывает ужас от мысли, что я пришла к нему с одной целью – убить. Но любимый запутывает меня еще больше.

– Не совсем.

– Что это значит? – спрашиваю и сразу срываюсь: – Маркус, что происходит?!

Он протягивает вперед руку. Растопыренные пальцы так напряжены, что дрожат, хотя это всего лишь жест просьбы:

– Рей, не кричи. Успокойся.

Здесь я понимаю, что мне нужно сесть. Рядом очень кстати оказывается стул.

– Я спокойна. Говори.

В ожидании я смотрю в его глаза: живые, взволнованные, полные чувств. Мне хорошо знаком этот взгляд. Любимый долго смотрит, прежде чем произносит:

– Что-то пошло не так, я прав? Ты уже получила от меня письмо, так ведь?

От этих слов начинает кружиться голова. Это от счастья. Ведь они убеждают в том, что передо мной мой настоящий Маркус! Сама мысль сводит с ума и вызывает на глазах слезы. Я поднимаюсь со стула и устремляюсь к нему. Все вокруг резко становится неважным. Но Маркус не спешит раскрывать для меня свои объятья.

– Нет! – кричит он, поднимаясь на ноги. – Стой!