Дразнилки

– Ленка, ты мне нужна…

Она не появлялась. Не могла проникнуть сюда. Призракам тут не место. Только Выхин мог, потому что оставил жертвенную частичку на радость древним богам. Он забрал их камни, а они – его сущность, потаённые страхи и злобу.

Вспомнил?

Влажные губы натянулись, кожа начала трескаться и сквозь раны проступили выбеленные кусочки мяса. Вместо крови – вода. Капли застыли на подбородке.

Да, вспомнил. Первые рисунки, которыми Выхин отметился здесь, были вовсе не карикатурные изображения Капустина и его дружков. Сначала Выхин рисовал самого себя. Шариковой ручкой с чёрной пастой. Избавлялся от гнева.

Мальчик Лёва толстыми пальцами перевернул несколько разбухших от влаги и времени страниц. Ничего там нельзя было разобрать – даже если бы Выхин рискнул и подошел ближе. Но память, коварная стерва, подбросила воспоминания в разгорающийся костер страха.

«Жирный, жирный, поезд пассажирный»

Огромный паровоз на рельсах в форме человеческого тела и с безобразным жирным лицом. Из раскрытой пасти идут клубы дыма. Нарисовал – и слово отпустил боль от дразнилки, расстался с ней.

«Жирный пончик – дай талончик»

Рыхлый жаренный пончик с густыми куплями подсолнечного масла. Лицо угадывалось с трудом. Оторвав кусок от собственного тела, он жрал его кривыми чёрными зубами. Сожрал – и сразу стало легче.

«Жир-пром-комбинат, сиськи, письки, лимонад!»

«Жирная бочка, сделала сыночка!»

«Жирное сало с лестницы упало!»

– Вы пожирали мои эмоции! Мой гнев! Вы отбирали у меня злость! – Выхин бессильно огляделся. – Вам только это и надо было.

– Как будто ты верил во что-то другое, – ответил мальчик Лёва, смешно кривляясь. С его сгнившего от влаги лица сползала морщинистая кожа. – Ты просто ещё одно лакомство, каких много. Просто успел сбежать. Знаешь, даже мухам иногда везёт.

– Я и сейчас сбегу, – Выхин пока не знал как именно. – Ленка, спускайся! Зря я что ли их отвлекаю?

Вокруг засмеялись многоголосьем. Засверкали узоры. А еще сотни лиц ворвались в сознание Выхина, беззвучно открывая рты, щурясь, кривляясь. Вместе с ними кривлялся и мальчик Лёва, окончательно превратившийся в гниющего мертвеца. Разбухшая тетрадь выскользнула из рук и шлепнулась в воду.

– Какая Ленка? Глупый, глупый беглец! Оставайся здесь навсегда. Нам нужны твои рисунки, твой новый гнев и страх. Ты ведь много накопил его, пока убегал.

Выхин поднял с земли два небольших камня и зажал их в кулаках. Камни были ледяными и покалывали кожу, будто били током.

– Вы заставьте, – сказал он. Появился какой-то слепой, непредсказуемый азарт.

Смех усилился. Переливы сотен голосов резонировали от стен и наполняли пещеру густым болезненным гулом. Твари божии соскучились. Твари божии не сдерживались больше.

Мальчик Лёва неожиданно проворно прыгнул на Выхина, выставив перед собой руки. Скрюченные пальцы вцепились в шею, поползли к лицу. Запах гнилого мяса ударил в ноздри. Бледное лицо казалось изжёванным и измятым, клочья бледной тонкой кожи сползали вместе с гноем и сукровицей.

Выхин ударил – слева, в висок кулаком. Голова мальчика Лёвы дёрнулась. Огромные, блестящие от влаги глаза провернулись в глазницах против часовой стрелки.

– Не надо так! – сказал мальчик Лёва хриплым ломающимся голоском. – Не сопротивляйся, остынь!

Выхин ударил ещё раз. Потом коленкой, целясь между ног. Мальчик Лёва, оказавшийся на удивление сильным, не отреагировал. Скрюченные пальцы достигли губ Выхина, зацепились, как рыболовные крючки, и стали раздирать рот, открывать его. Сам Лёва тоже открыл рот, будто от возбуждения. Сквозь частокол редких сгнивших зубов просунулся белый вертлявый язык. Он удлинялся и вытягивался.

Выхин сжал челюсти, в надежде откусить мясистые пальцы мальчика-монстра, но зубы уперлись в твёрдое, а Лёва даже не поморщился. Удары тоже не помогали. Мальчик был сильнее. Вдобавок со всех сторон навалились голоса тварей божиих, их смех и подбадривание. Перед глазами мелькали лица, лица. Старики, девушки, юноши, женщины, старухи.

Не сопротивляйся

Соединись

Стань тем, кем и должен был стать много лет назад

О, как долго мы ждали

С возвращением, дорогой!

Извивающийся язык коснулся губ Выхина. Потусторонний холод мгновенно сковал лицо, омертвил кожу, проник внутрь и – по всему телу. На короткое мгновение Выхин почувствовал острую ледяную боль, словно в него воткнули разом миллионы длинных игл.

Мёртвый мальчик, дитя прошлого, слепленное из страхов и злости подростка, крепко обнял Выхина, прижал к себе, слился с ним. Два тела будто оказались слеплены из пластилина, который мяли невидимые пальцы. Внутри Выхина что-то ломалось, дробилось, рвалось. Сквозь его кожу проникали холод, влага, гниль. В него забирался мальчик Лёва. Мальчик соскучился. Ещё бы, так долго ждать! Ему не терпелось вернуться в утробу эмоций, заполнить пустоту, которая болталась внутри Выхина двадцать лет, будто ненужный орган, вроде аппендицита.

Пальцы разжались. Два камня, покрытых инеем и узорами, упали на землю. А твари божии вдруг запели нестройным хором.

Это была песня о слиянии и соединении. Песня жажды и свободы. Песня, от которой у обычного человека непроизвольно зарождается глубинный древний страх перед неведомым злом.

3.

Она услышала песню, когда в очередной раз пыталась спуститься в пещеру. Чернота не давала проникнуть внутрь – была плотной, вязкой, как желе. Выталкивала Ленку наружу.

До этого из кенотафа доносились только редкие, рваные крики Выхина.

А затем появилась песня. Звуки были будто свежие ростки неведомой травы, взрыхлившие почву.

Ленка, сидящая на сухой жаркой земле, свесившая ноги в черноту провала, замерла. По затылку пробежали мурашки. Даже мёртвые люди могут бояться.

Она закрыла глаза, впитывая древние слова, интонации, рифмы. Твари божии радовались. Твари божии мечтали выбраться на свободу и были близки к своей цели. Сосуд наполнился.

Темнота под её ногами перестала напоминать по субстанции густую нефть. Твари отвлеклись.

Ленка почувствовала это, оттолкнулась руками от земли и юркнула в узкий провал. Свет яркого летнего солнца оказался отрезан чернотой. Камни и корни оцарапали кожу, но боли Ленка не чувствовала. Мир вокруг вибрировал в такт убаюкивающей и торжественной песне.

Ленка коснулась ногами влажной земли, часто-часто заморгала, привыкая к полумраку.

Пещера с низким неровный потолком, светилась голубоватым светом. На стенах пульсировали узоры – то тускнели, то вспыхивали вновь. Они поддерживали ритм песни, словно древний потусторонний эквалайзер. Место был заброшенное и давно забытое: паутина, влажный мох, редкие пучки рыжей травы, торчащие то тут, то там сквозь неровные швы между камнями. Запах стоял спёртый, густой, неприятный.

В центре пещеры стоял каменный гроб. Изнутри него лился зеленоватый свет, словно прошедший сквозь толщу грязной воды. А возле гроба двигалось нечто, отдаленно напоминающее человека.

Ленка не сразу сообразила, что пытливо разглядывает Выхина. Он трансформировался. Лицо раздулось, как воздушный шарик, лопнула кожа на щеках и подбородке, и потрескались губы. Глаза скрылись в набухших складках, волосы лезли клочьями. Одежда расползалась и падала в воду, но вместо неё будто бы сквозь тело проступала другая одежда – яркая, цветная, подростковая. Она была слишком маленькая для жирдяя. Рукава рубашки стянулись на локтях, брюки остановились где-то в области коленей, а мясистые пальцы вылезали из разодранных ботинок.

Монстр неуклюже крутился на месте, бил себя ладонями по щекам, что-то невнятно бормотал. Но его не было слышно, потому что гнилой воздух пещеры наполняли другие голоса.

Смотри на нас

Сливайся

С возвращением, Лёва, друг наш сердечный, милый, хороший