Иллюзия

Отец Руслана – металлург по призванию, в Брянске довольствовался работой на крохотном заводе, чудом сохранившим литейку. Три года назад он сорвался с матерью на Нытвенский металлургический комбинат, оставив ребенка на попечении бабушки. Через год родители разошлись, отец мигрировал на Чусовской меткомбинат. Мать сошлась с нытвенским вдовцом, сослуживцем мужа. Раз в год она навещала сына, звала поступать в пермские институты, ежемесячно писала плаксивые письма. Она честно исполняла родительский долг на расстоянии – переводила деньги, ежеквартально отправляла посылки. За нового мужа держалась крепко, принадлежа к породе женщин, непредставляющих жизни без мужчин. Болезная сердечница покорно сносила тяготы и лишения. Даже в совместные годы Забаровский видел родного отца мельком – тот вечно пропадал на производстве. С отчимом приемный сын не встречался, но относился спокойно, как к кухонному гарнитуру. Банальная история банальной жизни.

У Глеба подрастал брат-дошкольник. С рождением Антошеньки внимание взрослых сосредоточилось на позднем ребенке. Старший предоставлялся самому себе. Родители поддержали отъезд сына в дальние края, полагаясь на авторитет школьного товарища.

С раннего детства Малышев прикипел к Руслану и увлекался хоббями друга. Крайним явилась авиация. После уральского приглашения они часами грезили о проекте лучшего в мире авиадвигателя – самого сложного и совершенного творения человеческой мысли. Как получат кучу премий, правительственных наград, войдут в историю…

– О, кстати! – Забаровский увидел учителя истории. – Илья идет. Опять будет тебя наставлять на путь истинный. Уже и местечко присмотрел в педагогическом. А что? Давай, дуй на истфак! Придешь работать в школу, нянчиться с детишками. Скучная жизнь от зарплаты до зарплаты, от звонка до звонка.

К юношам подошел мужчина пятидесяти пяти лет, расплывчатого телосложения, на голову ниже приятелей. Полуседая челка подметала брови. Под карими глазами – мешки хронического недосыпа, примкнувшие к дутому носу. Как у человека привыкшего постоянно болтать, рот с толстыми губами и в молчании оставался открытым. Бриться историк забывал – жесткая щетина покрывала шею и щеки. Серенький костюм в полоску трещал по швам, синий галстук тугим узлом подпирал тройной подбородок, голубая рубашка пучилась на животе.

– Здравствуйте, парни! – Приветствие адресовалось преимущественно Глебу. Руслана историк недолюбливал, считая Малышева будущим Ключевским, но губившим талант под влиянием друга.

– Здравствуйте, Илья Иваныч! – хором ответили ребята.

– Ну что, Глеб, не передумал ехать к черту на кулички и становиться технарем? А ведь у тебя огромный потенциал, мог бы стать большим ученым.

Единственная страсть Малышева, выбивавшаяся из списка увлечений Забаровского – история. В последнее время интересовали крестовые походы. Хотя урожденный атеист сомневался в существовании Бога, храмы избегал, к религии относился как к части культурного наследия.

– Да нет, Илья Иваныч. – Тяжело отказывающий Глеб потупил глаза. – Решили, едем.

Историк покосился на усмешку Руслана, но без серьезного осуждения, подобающего учителю в конфликте с учеником.

– Передумаешь – приходи. Я говорил с ректором педагогического, он готов с тобой встретиться, провести собеседование. Может, возьмет без экзаменов.

Илья Иванович секунду постоял в ожидании ответа, пожал плечами и грустным шагом направился в учительскую.

– А может, передумаешь? – Забаровский испытывал на прочность. – Возможно, он прав, и тебе лучше остаться.

– Ага, а вся конструкторская слава тебе? Нет уж, дудки! – Малышев разгадал хитрость, натужно рассмеялся.

– Ну смотри, потом не говори, что я тебя не предупреждал.

Руслан оторвал пятую точку от подоконника, направился к классу литературы, почти покинутому одиннадцатым «Б». На входе столкнулся с Леной Будяк. Смущенный румянец залил щеки.

Девочка из семьи военных полгода назад переехала в Брянск, родители купили дом в частном секторе рядом со школой. Забаровского сразу привлекли золотистые волосы до зрелой груди, бездонные глазки, чуть курносый носик, чувственный ротик. Младенческая гладкость кожи, отточенная талия, заманчивая попка. Они дошли лишь до хождения под ручку. Встречались в ночи, но боясь прикоснуться. Чувствуя взаимное притяжение, но мало рассчитывая на совместное будущее.

– Привет! – Руслан улыбнулся подруге.

– Привет. – Ответная улыбка заиграла на девичьем лице.

– Как насчет сегодня?

– Сегодня не могу, много пропустила, нужно наверстывать.

– Ферштеен, хотя и жаль… Ладно, потом договоримся на «когда».

Будяк поспешила на следующий урок. Забаровский вместе со звонком плюхнулся на вторую парту среднего ряда, где уже разложился Малышев.

Голые стены класса бедно сочетались с посеревшим потолком. Топорно сбитые столешницы выстроились в три ряда, оставляя узкие проходы для протискивания. Металлические стулья с деревянными сидушками стояли близко – сидящие упирались локтями. Учительский стол песочного цвета расположился у окна, впритык с первой партой. Она обычно пустовала – старшеклассники избегали близкого соседства с учителем. Доска коричнево раскрылась створками, справа присел шкафчик под методички, слева – плакаты по грамматике русского языка. Над доской хитрым прищуром взирал классический Лев Толстой.

– Лит-ра на сегодня последняя? – Руслан слегка толкнул соседа локтем.

– Ага. – Глеб, ревновавший товарища к дверным проемам, демонстративно уставился на учительницу, делавшую пометки в классном журнале.

Забаровский считал такое статус-кво естественным, подпер рукой подбородок, уперся взглядом в доску.

Учительница литературы Зоя Федоровна приближалась к пенсионному возрасту, но, как все женщины с претензией на интеллигентность, молодилась и хорошилась. Копна белых волос спускалась до плеч, закрывая маленькие ушки с огромными клипсами. Лобные морщины скрылись под слоем «штукатурки», за черепашьими очками сидели луковицы глаз. Подергивания картофельного носа с широкими губами обнажали складки высыхающего лица, шею повседневно укутывал теплый шарф. Сегодня вечномерзнущая Зоя Федоровна оделась в серый жакет с узором на плече. Руки, скрытые до запястья, украшал массивный браслет и часы, пальцы – колечки с большими камнями. Сгорбленно нависнув над столом, учительница жила в бумажках. Ученики шушукались, разбившись по интересам, обсуждали глобальные проблемы двора.

– А ну, тихо! – прикрикнула литераторша, когда шум превысил допустимые децибелы. Она послушала воцарившуюся тишину и снова уткнулась в журнал.

В дальнейшем шептались тише, в пределах нормы.

– О! – Учительница взглянула на время. – Урок практически прошел – опять ничего не успели, э-эх. Проверим домашнее задание. Галюня, что я задавала?

Во всю стройность фигуры встала строгая особа с темно-русыми волосами до аккуратной груди, бровями вразлет, серыми глазами на скульптурном личике. Староста Галина Варивада вышла из-за парты и командным голосом отрапортовала:

– Законспектировать статью Владимира Ильича Ленина «Партийная организация и партийная литература».

– Угу, – в нос, почти с французским прононсом, шмыгнула Зоя Федоровна. – Неси.

Походкой ответственного работника, с прямой, будто указка, спиной, Галина подошла и торжественно развернула конспект.

– Угу. – Литераторша сделала пометку в журнале, то ли в виде очередной «пятерки», то ли зачетным «тире».

Учительница методично опрашивала класс. Школьники подходили, показывали, получали заслуженные отметки. Руслан поражался: даже отъявленные троечники в преддверии выпускных ответственно отнеслись к заданию – содрали конспекты отличников на переменах и предыдущих уроках.

– Малышев, – зевнула Зоя Федоровна.

Глеб продемонстрировал проработанную статью, получил по заслугам.

– Забаровский.

– Не готов! – Руслан выпрямился на стуле, сложив руки на груди.

Учительские луковицы зыркнули поверх очков. Ответ произвел эффект бомбы, сброшенной на Хиросиму. Глаза одноклассников запоздало вернулись в природные орбиты, шум превысил допустимые лимиты.