Чудовища рая

— Тем не менее, — повернувшись к нему, продолжила она после некоторого молчания, — кое-чего мне ужасно недостает. Сначала я об этом даже не думала, но теперь мне не хватает этого все больше и больше. Знаешь, что это?

Даниэль готов был предположить множество вещей, однако предпочел покачать головой.

— Дети. — Коринна произнесла слово, словно вздохнула. — Я уже годами слышу лишь взрослые голоса, в основном мужские. Никаких воплей резвящейся детворы, плача карапузов или гуканья грудничков. А их смех! Ах, все бы отдала, лишь бы услышать детский смех. Этот их беспечный, безудержный смех. Выражение чистейшей и незамутненной радости. Без тени сомнения в том, что жизнь — замечательная штука.

Вдруг она осеклась и спрятала лицо в ладонях. Плечи ее затряслись от беззвучного плача. Зрелище было душераздирающим.

Даниэль обнял девушку и притянул к себе. Она зарыдала у него на груди, и тогда он понял, что тоскует она не только о детях вообще.

— У тебя остались дети снаружи? — как можно мягче спросил он.

— Нет. — Коринна так близко прижалась к нему, что Даниэль ощутил, как при ответе ее губы коснулись его футболки над соском. — Но я по-настоящему люблю детей.

И она снова заплакала. О детях, которых у нее никогда не было и никогда уже не будет.

Раздался колокольный звон. В небе на западе маячил силуэт какой-то хищной птицы. Она поднималась кругами все выше и выше, пока не исчезла за краем Стены.

Затем на дороге показался микроавтобус. Он замедлился и остановился, однако из него никто так и не вышел.

— Что это за машина? — спросил Даниэль.

Коринна подняла голову и вытерла слезы на глазах, чтобы лучше разглядеть.

— А, этот! — фыркнула она. — Это типа сафари-тура. Любители поизучать психопатов в естественных условиях. Сейчас на нас, наверно, штук пятнадцать биноклей нацелено. Пошли в задницу! — крикнула девушка в сторону фургона и продемонстрировала средний палец.

Машина тронулась и покатила дальше по долине.

— Изучать нас приезжают исследователи со всего мира. По большей части они просто отсиживаются в безопасных конференц-залах и гостевых номерах. Но иногда выбираются на поиски острых ощущений в этом автобусике. В нем пуленепробиваемые стекла, и открывать окна пассажирам категорически запрещено.

Смахнув остатки слез с глаз, Коринна посмотрела на часы и проговорила:

— Месса начинается через полчаса.

И в ее глазах снова вспыхнул свет, хотя и не в полную силу, а наподобие свечения далекого города в ночи. Она положила руку Даниэлю на плечо и сказала:

— Даниэль, пойдем со мной в церковь. Мне так этого хочется. Тебе только и надо будет, что посидеть немного. Ради меня, пожалуйста.

В зал церквушки просачивался приглушенный свет, окрашенный цветными стеклами витражей. Они поначалу производили впечатление старинных, но, приглядевшись, можно было понять, что витражи изготовлены явно во второй половине двадцатого века. Стиль изображений отличался аляповатой натуралистичностью, цвета были чересчур яркими.

Даниэль вспомнил о толках, что ему как-то случилось подслушать в пивной: оказывается, преподобный Деннис был педофилом и во имя Христа жестоко насиловал учеников воскресной школы, в убийстве одного из которых его в итоге и признали виновным.

На одном витраже был изображен обаятельный Иисус с двумя детьми в свободных тогах, которые, казалось, вот-вот с них спадут. Белобрысая девочка вожделенно льнула к бедру Иисуса, в то время как маленький мальчик отчаянно пытался слезть с его колен, словно бы испытывая некоторые сомнения. Тога у мальчика задралась, обнажив его маленький пенис. Мотив изображения как будто специально подобрал сам священник, который здесь служил.

Другой витраж представлял ягненка, весьма ловко удерживающего скрещенными передними ножками большущий деревянный крест. Вокруг его копыт растекалась красная лужа — по-видимому, кровь. Это изображение тоже навеяло Даниэлю неприятные ассоциации. Ягненок беспомощно и глупо таращился перед собой, и ему так и слышался хриплый шепот Саманты: «Ягненочек».

На третьем витраже изображался хоровод пухленьких херувимчиков, скорее смахивающих на марципановых поросят с крылышками. Буйство юной плоти, надутые губки, маленькие ягодицы с ямочками. Представление преподобного Денниса о небесах?

Даниэль и Коринна расположились на самой дальней скамье. Из двух колонок лилась запись органной музыки. Кроме них самих, Даниэль насчитал в зале еще восьмерых человек. Посетители сидели поодиночке, нарочито держась друг от друга подальше.

Едва лишь они устроились, как появился преподобный Деннис в церковном облачении. Внешность у священника была весьма примечательной: на лбу у него зияла глубокая впадина, а одна щека представляла собой один сплошной розоватый рубец. Несомненно, то были следы нападений. Педофилы повсеместно презираемы и гонимы, и Химмельсталь в этом плане исключением не оказался.

Однако, судя по взглядам преподобного на мир, гонения эти лишь возвысили его и теперь служили свидетельством избранности. Он расценивал их как мученичество, достойное святых, и даже не стеснялся сравнивать свои страдания с Христовыми. Похоже, он свято верил, будто всеобщее глумление только помогло ему лучше понять, через что пришлось пройти Спасителю. Каждое оскорбление, каждое письмо с угрозами, каждый удар он воспринимал как знак собственной благословенности, знак своей общности с Ним, ненавидимым и преследуемым остальными.

По вполне понятным причинам священник вел обособленное существование. Ему выделили апартаменты непосредственно в медицинском центре, откуда он общался с внешним миром посредством своей странички во внутренней Сети долины и исступленных рассылок электронных писем. Ежедневно преподобного возили в церковь и обратно на электромобильчике персонала. Его религиозная деятельность рассматривалась как весьма важная для долины, потому руководство клиники и сочло уместным обеспечить его дополнительными мерами безопасности. Данная привилегия возбудила к нему еще большую ненависть со стороны прочих резидентов, бывших не в праве рассчитывать на такой же уровень защиты.

Вдоль верхушки алтаря наподобие балконного цветочного ящика тянулась длинная и узкая емкость с мелким песком, в котором в кольцах расплавленного воска стояло несколько выгоревших свечей. Преподобный Деннис выставил новый ряд свечек и по очереди зажег их. Над каждой свечой он произносил короткую молитву и крестился.

— Это мертвым, — пояснила Коринна, склонив голову.

Они стояли на коленях за скамьей, молитвенно сложив ладони. Даниэль покосился на девушку.

— Каким мертвым?

— Умершим резидентам Химмельсталя.

Священник отступил на несколько шагов и чинно воззрился на горящие свечи. Из колонок звучала фуга Баха. Даниэль пересчитал свечи и прошептал:

— Двадцать четыре. И сколько из них умерло естественной смертью?

— Смотря что ты подразумеваешь под естественной. В Химмельстале вполне естественно встретить смерть от убийства, самоубийства или передозировки, — тихонько проговорила Коринна, опустив глаза на сложенные ладони. Со стороны могло даже показаться, будто она молится. — Наверняка их даже больше двадцати четырех. Некоторых так и не нашли. Они просто исчезли.

Органная музыка стихла. Преподобный Деннис взошел на кафедру.

В своих рассылках-проповедях он неизменно возвращался к двум излюбленным темам. Первой был Агнец Божий — невинный жертвенный ягненок, такой белый и чистый. Господь, пекущийся о своей общине. Пастырь Добрый.

Другая — раны. Сверхъестественно кровоточащие раны Иисуса. Раны мучеников. Собственные лелеемые, болезненные раны преподобного Денниса, что он носил подобно драгоценностям.

Порой темы объединялись в проповедях о ранах Агнца.

Даниэль сидел и гадал, какую же тему священник выберет для сегодняшней проповеди.

Преподобный прочистил горло и начал:

— Вообразим на мгновение, будто мы есть ангелы Божьи.

— Уж тебе-то придется изрядно напрячь воображение, — пробурчала Коринна себе под нос.