Чудовища рая

Она окинула взглядом афиши и маски на стене.

— Хотелось поговорить о себе, поделиться с кем-нибудь своими мыслями. Не то чтобы какими-то там глубокими или важными. Просто чтобы хоть кто-то знал, какая я есть. Такое желание у меня возникало на репетициях «Доброго человека», когда мы с твоим братом обсуждали пьесу. И я не стала подавлять это желание. Продолжила проводить с Максом время и приглашала к себе, чтобы можно было поговорить свободно, без лишних ушей, как в пивной. Он был таким занятным и милым. С ним было весело.

Даниэль вдруг ощутил укол ревности.

— А ты знала, что он поколачивал женщин?

Девушка кивнула.

— Гизела меня предупреждала. Но меня не сильно беспокоило, что он может меня убить. Уж лучше так, чем жить в постоянном одиночестве.

— Вы с Гизелой Оберманн, я погляжу, поддерживаете близкие отношения.

Какое-то время Коринна обдумывала ответ.

— Мне она нравится, — наконец заговорила она. — Думаю, и я ей нравлюсь. Но она врач. А с врачом нельзя говорить открыто. Подобные отношения абсолютно не равноправные. Я в полной ее власти. Одно неосторожное слово с моей стороны, и она отправит меня в Катакомбы.

Опять это название.

— Катакомбы?

— Я что, так и сказала? Это всего лишь химмельстальский жаргон. Означает более жесткое обращение.

— Например?

— Например, лишение привилегий. Лечение сильнодействующими препаратами. Тюремное отделение.

— Значит, здесь есть тюремное отделение?

— Обязательно. Если резидент становится буйным и опасным, его приходится изолировать от остальных. Запереть в камеру и накачивать наркотой. А иначе резиденты просто поубивают друг друга, и исследовать будет некого.

Коринна встала, достала из холодильника кувшин с ревеневым напитком и наполнила стаканы.

— А почему это называется Катакомбами? — поинтересовался Даниэль.

— Как ты знаешь, здесь когда-то находился монастырь. С тех времен только и сохранилось что кладбище прокаженных. Но самих монахинь на нем или в деревне не хоронили. Для них предназначался подземный склеп непосредственно под монастырем. Другими словами, под нынешней клиникой. Ну вот теперь и шутят, мол, проблемных резидентов туда и упекают, в Катакомбы. Химмельстальский юмор. Мне не следовало употреблять это слово.

— Коринна, тебя за что-то могут отправить в Катакомбы?

— Нет, так просто подчеркивается, что мы в полной власти врачей. Местный оборот, не стоит понимать его буквально. Но Гизела всего лишь мой психиатр и лечащий врач, вовсе не друг. Дружбы здесь не найдешь. Но если подворачивается возможность получить хоть немного человеческого общения, стараешься ее не упускать. Именно это я и делала.

— И делаешь и сейчас? Получаешь от меня человеческое общение?

Девушка удивленно рассмеялась.

— У меня теплится чувство, что впервые за все время своего пребывания в Химмельстале я могу надеяться на… нечто большее. Даниэль, я не доверяю тебе полностью. Как и ты мне. И это правильно. Еще рано. Но мы можем узнать друг друга лучше. А когда познакомимся поближе, может, научимся и доверять друг другу. И стать друзьями. Ты хотел бы стать моим другом?

Голос ее слегка дрожал, словно она просила о чем-то непомерном и боялась получить отказ.

— В плане выбора друзей я очень привередлив. Но из всех, кого я пока встречал в Химмельстале, у тебя самые высокие шансы на это.

Коринна просияла.

— Именно так о подобных вещах и нужно рассуждать. Ладно, у меня кое-какие дела. Может, увидимся потом в пивной? Или в церкви?

— Я бы предпочел пивную. Спасибо, что разрешила мне позаниматься в своем зале.

— Приходи, когда хочешь.

Она проводила его до двери, напоследок быстро обняв. Ее мокрые волосы коснулись лица Даниэля, и он почувствовал исходящий от нее запах мыла. Очень осторожно и мягко он пожал ей запястье, однако даже от такого прикосновения девушка вздрогнула и отдернула руку.

— Ты никогда не снимаешь этот браслет? — спросил Даниэль.

— Нет.

— Он так важен для тебя, да?

— Он напоминает мне, кто я такая, — ответила Коринна. — До скорого.

По пути назад Даниэль задумался, срезать ли ему по тропинке через еловый лесок или же пойти по дороге вверх до главного входа в клинику. Елки навевали неприятные воспоминания, но тем не менее он все равно решил пойти через лес.

Судя по всему, большинство резидентов как раз тропинкой и пользовались — она была основательно вытоптана и усеяна окурками и прочим мелким мусором, — и Даниэлю не захотелось выделяться, равно как и выдавать страх. Он предпочел бы пуститься бегом, но все-таки заставил себя пойти спокойно, хотя и торопливо. И даже попытался насвистывать мелодию.

Вдруг Даниэль заметил, что среди деревьев, метрах в десяти от тропинки, кто-то сидит. Он непроизвольно вздрогнул, но тут же успокоился, поскольку оказалось, что это всего лишь одинокая женщина.

Сценка представлялась едва ли не пасторальной. Женщина сидела себе на поросшем мхом валуне и курила. Уставившись куда-то вперед, она как будто даже и не обратила внимания на Даниэля. На земле перед ней лежали сброшенные туфли на высоких каблуках.

— Доктор Оберманн! — с удивлением воскликнул он.

Женщина лишь натянуто улыбнулась ему, затем снова отвернулась. Запах ее сигариллы смешивался с еловым ароматом.

— Я хотел бы поговорить с вами. — Даниэль направился к ней.

— Вы больше не мой пациент, — сухо бросила Гизела.

— Знаю. Я пациент доктора Фишера. Но я хотел бы вернуться к вам.

Она издала отрывистый смешок и, не глядя на него, ответила:

— Думаете, вас станут спрашивать?

Сквозь еловые ветки пробился луч солнца и осветил ее лицо. Даниэль поразился, насколько усталой и измотанной теперь выглядела Гизела. Юбка в обтяжку чуть задралась у нее на бедрах, и на колготках предательски обозначилась стрелка, большущая, словно паутина.

— Нет, не думаю, но с вами разговаривать гораздо проще, чем с доктором Фишером.

— Убирайтесь, — холодно проговорила женщина. — Вы слышите? Вы не мой пациент, и разговаривать с вами мне запрещено. Запрещено разговаривать и вступать в любые контакты.

— Но вы должны помочь мне. Мне нужно связаться со шведскими властями, чтобы получить подтверждение своей личности. Вы должны поговорить со своими коллегами, — торопливо проговорил Даниэль и присел на корточки рядом с ней.

Гизела Оберманн отбросила недокуренную сигариллу, вскочила и босиком отступила на пару шагов назад, держа перед собой мобильник на манер, как в фильмах ужасов выставляют крест против вампиров.

— Если вы сейчас же не уберетесь, я вызову охрану, — прошипела она. — Нажму тревожную кнопку. Вам понятно?

Даниэль в ужасе глянул на нее и помчался назад на тропинку.

39

— Порой выдаются дни, когда мне кажется, будто жизнь в Химмельстале вполне сносная, несмотря ни на что, — поделилась Коринна. — И тогда я воображаю, что сумею прожить здесь всю жизнь.

Они сидели бок о бок на куртке Коринны, разложенной на траве. У скалы по другую сторону порогов вились над гнездами ласточки, а на западе заснеженная вершина горы парила в прозрачном воздухе на подушках из облаков, словно некий обособленный мир со своими собственными законами природы.

— У меня есть эти чудесные окрестности, есть пение и выступления. А теперь у меня есть ты, Даниэль. Твое появление в Химмельстале, пожалуй, лучшее, что со мной произошло за все время пребывания здесь.

Она взяла его за руку и сжала. Даниэль тоже ответил пожатием, однако про себя подумал, что Химмельсталь уж точно не лучшее событие в его жизни.

— Я всегда думала, что смогу вполне неплохо жить здесь, если только будет на кого положиться. Если будет один-единственный человек, с которым я могла бы чувствовать себя в безопасности.

— Я не собираюсь оставаться здесь, и ты знаешь это, — твердо произнес Даниэль.

Девушка глядела на заснеженную вершину и безмятежно улыбалась, будто бы и не слыша его.