Страница 19 из 25
Но он, шютце Вальтер Клюг, всё же не мог преодолеть предубеждения и некоторой даже брезгливости к этим русским и ни за что не лёг бы даже с самой красивой и самой чистоплотной, будь она и цветом волос и цветом глаз похожа на девушку его родины.
Командир роты обер-лейтенант Вейсс обещал ему отпуск домой. «Клюг, обещаю тебе, вот возьмём Медынь, ещё одну русскую крепость на Московском шоссе, и поедешь к своим девушкам на мазурские Озёра», – говорил он и улыбался, как будто и сам был родом оттуда. До Медыни было рукой подать, всего несколько десятков километров. Эту очередную русскую крепость он видел на карте командира роты.
Скорее всего, парни из 2-го Воздушного Флота разнесут её по камешкам, прежде чем они въедут туда на своих мотоциклах и танках. И им, идущим по земле, опять придётся нюхать разлагающиеся трупы противника и искать укромное место для отдыха и обеда. На карте это был обычный красный кружочек, и ничего более. «Вот твои мазурские Озёра! Вот твои девушки, Клюг!» – сказал обер-лейтенант Вейсс и ткнул пальцем правой руки, туго обтянутой в лайковую перчатку, в свою полевую карту. Новую карту командиру роты выдали совсем недавно. Она ещё похрустывала и пахла типографской краской. Рукою обер-лейтенанта на ней было сделано всего несколько пометок: Юхнов, Мятлево, Медынь и Малоярославец. Товарищи завидовали Клюгу, похлопывали его по плечу, говорили: «Тебе, дружище, всегда везёт!.
А вместе с тобой везёт и всему нашему взводу. Мы уже несколько дней воюем без потерь!» – И стреляли у него очередную сигаретку. Что ж, он охотно угощал. Ведь с него причиталось. К тому же курить он начал совсем недавно, после того, как их рота угодила в засаду прямо на марше. Иваны забросали их минами и гранатами, и только второй взвод потерял сразу пятерых убитыми и семерых ранеными. У троих были оторваны руки и ноги. От скряги Гейнце, который тоже должен был угощать, всё равно ведь не дождёшься и окурка. Вчера Вальтер получил из дома письмо. Писала сестра Герда. Сестрёнка уже невеста. Красавица, каких, признаться, мало на свете.
И почерк у неё на редкость красивый. Аккуратные, одна к одной, буквы выстроены в ровные строчки.
Кажется, от них пахнет её белыми пальчиками и душистыми волосами, которые она моет каким-то особым мылом. Секреты женщин. Герда писала, что они убрали и переработали весь урожай. Теперь им легче, потому что магистрат для ведения хозяйства выделил двоих пленных рабов и те трудятся у них в фольварке с утра до ночи и послушно выполняют все самые трудные работы. Герда писала, что иваны, вопреки ранее существовавшим представлениям, не так уж и ужасны, но всегда голодные, напуганные и забавные. Последнее слово насторожило, а потом стало раздражать всякий раз, когда он перечитывал письмо.
Что значит: «забавные»? Она что, с ними забавляется?
И в голову лезли всякие дурацкие мысли, вроде презервативов Гейнце. Ладно, решил он в конце концов, вот разрушим эту русскую крепость Медынь, поеду в отпуск на родину и во всём разберусь сам. Германии, конечно же, нужна дешёвая рабочая сила. Особенно сейчас, когда многие немцы надели солдатские мундиры, покинули Vaterland и теперь выполняют свой священный долг перед Великой Германией сражаясь кто в Африке, кто в небе над Гибралтаром и в бескрайних водах многих морей, а кто здесь, на Восточном фронте. В Рейхе и союзнах странах должны производить достаточное количество оружия, боеприпасов, самолётов, танков, автомобилей, продовольствия, обмундирования. На заводах и фабриках много чёрной, работы, и ею не должны заниматься высококвалифицированные рабочие и специалисты, которых даже в армию не призывают по причине их незаменимости там, в цехах, у станков. Вот эту чёрную работу и должны выполнять рабы. Чёрт бы их побрал! Как они себя ведут в большинстве случаев в бою! Иваны всегда бегут, как только за дело берутся штурмовые эскадрильи 2-го Воздушного Флота и их рота при поддержке танков поднимается в атаку! Разве могут такие называть себя солдатами? Или они действительно не хотят выполнять приказы своих большевиков-командиров и жидов-комиссаров?
На Десне их, разбежавшихся по лесам и оврагам, травили, как зайцев на большой охоте, а уцелевших сгоняли к шоссе десятками и сотнями. Иногда они попросту бросали свои окопы и выходили навстречу с поднятыми руками и листовками-пропусками. Брели, как бараны. Как стриженые бараны с испуганными глазами. Так было до Юхнова.
И вот на их полк, успешно, почти без помех продвигавшийся вперёд в составе дивизионного авангарда, напали какие-то свежие формирования иванов. Они были совершенно не похожи на тех, с кем они имели дело все эти дни. Неужели, действительно какой-то резерв, который прозевала разведка, чёрт бы её побрал. И форма на них какая-то необычная, аккуратная, хорошо подогнанная. И стреляют они хорошо. Умело маневрируют в ходе боя, удерживают фланги, смело перемещаются под огнём. Невозможно засечь и уничтожить их пулемёты: дадут пару прицельных очередей – сразу двое-трое убитых и столько же раненых, – и тут же меняют позицию, тщательно, без суеты маскируются и терпеливо ждут момента, когда можно сделать ещё две-три верных очереди. У них есть снайперы, которые на двести-триста шагов попадают в голову, точно под обрез каски. Правда, обер-лейтенант Вейсс высказал предположение, которое немного утешало: это – последние отряды русских, резервы из личной охраны Сталина, что они немногочисленны и что за ними уже никого нет – свободная дорога до самой Москвы. Медынь. Прорваться к Медыни. Разогнать по лесам этих последних охранников Сталина. Окружить, забросать гранатами и минами, если не захотят сдаваться добровольно. Истребить непокорных. Как это было прежде. Как это было везде. А от Медыни до столицы русских их мотоциклетный батальон домчит за несколько часов. Уж они-то устоят им переполох. Так что последний сталинский резерв лучше перебить здесь, на дороге и в окрестных лесах. В городах, среди прочных каменных домов, они могут продержаться в обороне гораздо дольше.
Рядовой Вальтер Клюг резко повернулся к врагу лицом и попытался отмахнуться своим коротким автоматом. Узкий рожок был пуст и сам автомат показался необычайно лёгким и не таким надёжным, как прежде. Долговязый русский, похоже, угадал его движение. Он убрал штык на себя и тут же, когда автомат пролетел мимо, сделал мгновенный и стремительный, как удар рассвирепевшего шершня, выпад вперёд. Штык блеснул навстречу чуть ниже груди и исчез в распахе шинели рядового первого взвода шестой гренадерской роты Вальтера Клюга, обладателя Железного креста II- го класса – за личную доблесть в бою, уроженца Мазурских Озёр, которому на днях сестра Герда прислала такое светлое письмо и которому на днях был обещан заслуженный отпуск на родину.
– А-а-а! – вопил курсант Денисенко и, сам испугавшись своего ловкого и точного, как удар шершня, выпада, пропихивал штык своей самозарядной винтовки всё дальше и дальше. – И-и-и! Сук-ка-а!
Вальтер Клюг уже больше не мог удерживать равновесия. Земля и всё, что, казалось, так прочно удерживалось на ней благодаря неким незыблимым физическим законам, стало колыхаться и распадаться, терять свои формы и очертания. Он быстро терял силы и вскоре рухнул на колени. Он понял, что единственное, что сейчас необходимо сделать и что он ещё сможет сделать – попытаться не упасть, попытаться удержать своё тело. Удержаться, удержаться…
Ведь если он упадёт, этот русский просто растерзает его своим штыком. Вальтер Клюг крепко держался за курсантскую винтовку, прижимая её к себе, потому что в это мгновение именно она одна помогала ему удерживать равновесие и не упасть с этого высокого и просторного крыльца вниз, откуда он уже никогда не поднимется. Удержаться, удержаться… до Медыни… а там… на карте обер-лейтенанта… совсем рядом… этот проклятый иван… не отдать… только не отдать ему этот ужасный штык… Зачем?
Бледным, глубоким ртом ещё живого человека он жадно хватал воздух. Ещё, ещё воздуха… Ещё несколько глотков… Я жив… Я ещё жив… Я дойду до Медыни… Я должен дойти… Меня нельзя убивать… Я – кавалер Железного креста… Я завтра поеду на родину… Будьте вы прокляты…