Страница 20 из 25
– Meine Liebe… Meine Liebe Mama…
Денисенко оглянулся, лихорадочно ища помощи. Ему казалось, что этот бугай, которого он таки достал своим штыком, сейчас соберётся с силами, вырвет у него из рук винтовку и убьёт его.
– Ребята! На помощь!
Но каждый был занят своим делом. И Денисенко завопил ещё сильнее, при этом не выпуская из рук винтовку. Она помогала ему удерживать немца на расстоянии. Выпусти он из рук приклад – и ему конец. Когда он вдруг понял, что никто не придёт к нему на помощь, с силой рванул на себя винтовку. И сразу почувствовал, как его противник сразу отяжелел и стал заваливаться набок. Но штык, видимо, засев в позвоночнике, не поддавался. Немец валился вместе с винтовкой, и Денисенко снова охватил ужас: что делать? как у него отнять свою винтовку? бросить её?
пока идёт бой, взять его автомат, вон он лежит… а потом вернуться за винтовкой. А вдруг немец только притворяется? Вдруг, он не умирает, а только ждёт, когда Денисенко потеряет бдительность и отпустит приклад своей винтовки?..
Но тут подбежал помкомвзвода Гаврилов, оттолкнул Денисенко, упёрся ногой в судорожно напрягшийся живот немца и вырвал застрявший штык.
– На! Добей его! Живо!
– Да ну его, – испуганно попятился Денисенко, прижимая к груди свою винтовку. – Пускай сам… Он, такой, долго не проживёт.
– Ты что?! Давай, говорю! Под рёбра ему пару раз и все дела! Чтобы не мучился долго.
Его надо добить, догадался Денисенко, чувствуя, что в голове у него всё плывёт, мысли путаются, а внутри спеклось, как будто не он немцу, а тот ему вогнал в живот длинный штык. Надо добить. Старший сержант прав. И дело тут не в жестокости. Нет, я же не жестокий… Добить… Конечно, добить… Но не так. И он начал лихорадочно запихивать в магазин новую обойму. Руки по-прежнему тряслись. Скорей, скорей… Пока не поднялся… Поверженный враг всё ещё барахтался под крыльцом, скрёб посиневшими мертвеющими пальцами затоптанный молодой снег.
– Да ну его… – снова сказал Денисенко и взглянул на помкомвзвода таким зверским взглядом, что тот тоже отступился.
А курсант сел на крыльцо, забрызганное кровью, положил на колени винтовку, достал горсть снега и начал тщательно очищать штык, как очищают лопату от налипшей влажной земли после копки огорода.
– Ну зачем ты выскочил? А, герман? Думаешь, если такой здоровый… Сиди теперь с тобой… А мне дальше надо. Куда мне тебя стрелять? В голову? Или куда?.. Помирай скорее, чёрт бы тебя!..
Вальтер Клюг всё ещё храпел, всё дышал. Внутри у него что-то булькало. Кровь с шипением вытекала в широкую рану. Немец лежал на спине, придавив своим могучим телом ранец, в котором лежали отдельно от всего завёрнутое в шёлковую тряпицу письмо от сестры и Железный крест – символ его доблести и мужества, проявленные здесь, на Восточном фронте, вдали от его Vaterland.
Денисенко с ужасом наблюдал за умирающим, за тем, как из широкой раны с шипением выхлёстывает сильными толчками кровь. Он до этого и представить себе не мог, что штык оставляет такую рану. Когда тренировались на манекенах, всё казалось иначе. Штык в манекен входил труднее. И труднее было попасть в середину корпуса. И прокол оставался совсем небольшой, едва заметный. Его потом легко было штопать обыкновенной ниткой, какой подшивали подворотнички, – всего несколько стежков и готово.
– Отходит, – сказал сам себе Денисенко и покосился на лицо немца. – Тебе теперь торопиться некуда. Небось в Москву мечтал попасть. Вот тебе и Москва… под крыльцом… Лежи, лежи, фашист… – Денисенко хотел сказать ему: «Проклятый», – но язык не повернулся. Зачем оскорблять поверженного и почти уже мёртвого врага, даже если он действительно проклятый и ненавистный.
Винтовку с заряженным магазином и досланным в ствол патроном Денисенко по-прежнему держал на коленях. Ноги его тряслись. Если немец вдруг встанет, решил он, или хотя бы попытается встать, придётся стрелять ему в голову. Другого выхода у него действительно не было. Не колоть же ещё раз штыком.
На противоположной стороне Дернова всё ещё слышалась стрельба и крики на разных языках, но всё чаще и гуще – мат. И Денисенко понял: наши одолевают, вон уже где дело делается… Снаряды рвались уже дальше вдоль шоссе и в лесу. Что-то там горело и ухало. Видимо, артиллеристы нащупали очередную цель и теперь добивали её сосредоточенным огнём.
– Денисенко? Дом осмотрел?
– Никак нет, товарищ лейтенант, – испуганно ответил Денисенко, неожиданно увидев перед собой взводного. – Не успел.
– А какого чёрта тут сидишь?
– Да вот… – Он кивнул на лежащего у его ног немца. – Пленного караулю. Штыком я его… малость… Боюсь, подхватится, уползёт куда…
– Какой он к чёрту пленный?
Лейтенант Ботвинский стволом пистолета указал в глубину распахнутых сенцев:
– Осмотри дом. Живо!
Когда курсант Денисенко выбежал из сенцев, обшарив весь дом и чулан, где пахло мукою и чем-то съестным, немец уже затих. Даже скрюченные пальцы на снегу не двигались. На виске у него алела раздавленная ягода клюквы. Лейтенант Ботвинский стоял над ним, торопливо засовывал и никак не мог засунуть в кобуру свой ТТ. Он даже не взглянул на Денисенко.
– Товарищ лейтенант, зачем же вы его?
– А ты что, собирался его в санчасть тащить? – испуганно и зло отозвался взводный, глядя куда-то в сторону, за штакетник, и Денисенко увидел, как сильно у того трясутся руки.
– Он уже отходил. Сам бы…
– Ты что, Денисенко, сиделка при больном?
После боя в Дернове отряд продолжил движение вдоль шоссе, прочёсывая березняки, населённые пункты и овраги. Курсанты и десантники врывались в деревни, откуда не успевали уйти немцы, с ходу сбивали немногочисленные арьергарды, оставленные у дороги и на высотках с целью хоть как-то сдержать и ослабить неожиданную атаку русских. Стало ясно, что сил у немцев не так уж много и что они не намерены цепляться за каждый бугорок.
– Скорее всего они будут ждать нас на Угре, – сказал Мамчич Старчаку, когда они, наконец, прекратили атаку и оседлали высотку по обрезу глубокой лощины.
На дне лощины темнело небольшое болотце, заросшее ивняком, а по берегам ольхами и ракитами.
Они сидели в тесном шалаше под брезентовым пологом. Вестовой Старчака принёс горячий чайник и разлил по разнокалиберным кружкам густой морковный чай. И от закопченного чайника, и от чая пахло дымом. Вестовой достал откуда-то из-под ящика сумочку с сухарями, расстелил опрятную белую тряпицу, старательно разгладил её рёбром ладони, насыпал белой горкой сахару.
– Угощайтесь, товарищи командиры. Чем богаты, – сказал Старчак, кивнув на чай и сахарную горку.
В штабном шалаше Старчака, кроме Мамчича, командира артдивизиона капитана Россикова и политработников, собрались командиры рот, штабники и ещё несколько офицеров, которых многие видели впервые. Впервые видел их и Мамчич. По тому, как они были одеты и как терпеливо и почти отстранённо слушали разговор офицеров, он понял, что это, скорее всего, интенданты или особисты.
– Вот что, Леонтий Акимович, – сказал Старчак, обращаясь к нему, – я думаю, что, если они не решатся атаковать сегодня ночью, что действительно маловероятно, завтра нас ждёт нелёгкий день. Перегруппируются и навалятся всеми наличествующими силами.
Старчак обращался к Мамчичу, но все понимали, что он обращается ко всем. И то, что сейчас ответит ему командир курсантской роты, будет касаться каждого.
– Нужна разведка. Что там и кто перед нами там, в глубине, мы не знаем. Но знать должны. Устав нарушать не будем. И выполнение приказа командования не можем ставить под угрозу.
– Да, Леонтий Акимович, надо срочно выслать разведку. Две группы. Одну снаряжаете вы. Совместно с артиллеристами. Пусть и они взглянут опытным глазом на возможные цели. – И улыбнулся, собрав на висках в уголках больших серых глаз пучки морщин. – Сегодня боги войны сработали хорошо. Как на полигоне по мишеням. Спасибо вам, капитан. Всему личному составу дивизиона от моего имени передайте благодарность. Но, вот что имейте в виду: завтра, если они пойдут, в первую очередь попытаются лишить нас огневой поддержки. Нюхнули бронебойных. В другой раз не захотят. Они народ практичный. Уроки усваивают сразу. Так что хорошенько замаскируйте свои орудия. Создайте ложные позиции. Без орудий нам тут… – И, вздохнув, поморщился, задумчиво посмотрел на Мамчича. – Сегодня днём севернее нас, видимо, где-то в стороне Износок, шла сильная стрельба. Но обороны нашей там нет. Мои разведчики тот край весь обшарили. Пустые окопы. Всё брошено. Что происходит севернее нас, неясно. Но судя по канонаде, что-то значительное. Что именно, мы не знаем.