Страница 5 из 9
На Западе Германии делать нечего. Запад перенаселен и слишком цивилизован. Ни о какой экспансии на Запад мы не думаем. Наши помыслы устремлены на Восток, на украинские равнины. Здесь наши интересы совпадают с вашими. Ключ к двери, запирающей эти равнины, в Ваших руках. Не стоит ломать эту дверь силой – лучше, если Вы поможете нам ее отпереть. Польша и Германия могут удовлетворить все их нужды за счет России и лимитрофных государств. Мы предлагаем Вам взять Балтийское побережье от Мемеля[5] до Либавы[6] и таким образом получить действительный выход к морю, с прекрасными портами, несравнимыми с Данцигом[7] и Гдыней. Далее, на юге, начиная от Восточной Галиции, Польша получит выход к Черному морю с Одессой, и таким образом исполнится мечта поляков о Польше, протянувшейся от моря к морю{12}.
Польша сама хотела расширить свои границы за счет Украины, но в Берлине надеялись ограничить ее аппетиты лишь частью этой территории, при этом уступив Варшаве всю Литву. Латвию и Эстонию, доверительно сообщил Геббельс, Германия желала оставить за собой. Кавказу также предстояло войти в состав Германии. О бо́льшем на том этапе вроде бы не помышляли – в конце концов, шел только 1933 год. Но главный принцип уже тогда формулировался четко, на века: «…Россия будет отброшена в северные леса, из которых она выберется через добрых 200 лет; в течение этого времени мы можем жить спокойно»{13}.
Геббельс заявил Беку, что озвученный им проект разделяется «всей партией и правительством» Германии{14}.
В Москве не могла остаться незамеченной антисоветская кампания в германской прессе, которая с приходом к власти нацистов приняла системный характер. Советская пресса не оставалась в долгу.
Стороны обменивались и другими «любезностями». Советских граждан притесняли и преследовали на германской территории, а германских – на советской. В тюрьмах и лагерях СССР находились сотни немцев. С каждой неделей и месяцем их число росло. В стране поднималась волна шпиономании, присущая советскому образу жизни и восприятию окружающего мира. В середине 1930-х годов в основном ловили «германских шпионов». Незавидная участь ждала немцев, включая технических специалистов, приезжавших на работу в Советский Союз – способствовать социалистической индустриализации. С середины 1930-х годов их уже не жаловали, равно как немецких бизнесменов.
К 1935 году в Москве оставалось не так много представителей германских фирм, и власти чинили им всевозможные препятствия в работе. Тем же, кто хотел приехать в СССР, нередко отказывали в визе. В течение года семеро германских коммерсантов и промышленников получили предписание о выезде или отказ во въезде{15}. Сам факт, что человек – иностранец, делал его уязвимым и подозрительным в представлении советских органов безопасности. Немцев, учитывая испортившиеся отношения, «шерстили» с особым пристрастием.
Германский посол Вернер фон дер Шуленбург в 1935 году ходатайствовал об освобождении инженера Курта Адольфа Фукса, осужденного на 10 лет лагерей. Зондировалась возможность его обмена на кого-то из арестованных в Германии советских граждан или германских коммунистов. Заместитель народного комиссара иностранных дел Николай Крестинский сообщал об этом Якову Агранову, первому заместителю наркома внутренних дел, и просил выяснить, «есть ли среди арестованных в Германии товарищей интересующие нас настолько, что мы могли бы отдать в обмен за них Фукса». В случае согласия чекиста Крестинский предлагал вынести обмен на обсуждение ЦК{16}.
Не будем гадать, было ли сфабриковано дело Фукса, трудившегося на ленинградском мясокомбинате, действительно ли он являлся «резидентом тайной германской полиции»{17}. Этот персонаж вполне годился для обмена, но Крестинского беспокоило: выживет ли Фукс в условиях советской неволи? Не отдаст ли богу душу до того, как его решат обменять (если вообще решат)?
Условия содержания иностранных граждан в советских тюрьмах и лагерях мало чем отличались от условий содержания граждан СССР. Высокий уровень смертности среди узников был вызван побоями, пытками, отвратительным питанием и прочими способами, которыми сотрудники «органов» добивались признательных показаний. Разумеется, в свидетельствах о смерти назывались другие причины, но звучали они малоубедительно. Для сотрудников НКИД это создавало серьезную проблему: передавать подобного рода сфабрикованные свидетельства в посольства было по меньшей мере неосмотрительно, это могло повлечь за собой дипломатический скандал.
Наглядная иллюстрация – письмо первого заместителя наркома иностранных дел Потемкина заместителю народного комиссара внутренних дел Всеволоду Меркулову. Оно относится к более позднему периоду, но суть от этого не меняется:
1-й Спецотдел НКВД прислал нам для передачи в германское посольство три свидетельства ЗАГСа о смерти содержавшихся в местах заключения германских граждан Аве Готлиба, Вильмерса Германа и Линке Бруно. Указанные в этих свидетельствах причины смерти могут вызвать у немцев нежелательные сомнения и подозрения. Латинские термины, которыми обозначены причины смерти, настолько искажены, что могут породить всякого рода догадки и предположения.
Посылку германскому посольству таких свидетельств о смерти считаю неудобной. Германское посольство, естественно, проявляет особый интерес к каждому случаю смерти германского гражданина, умершего в заключении. Отсюда вытекает необходимость в более тщательном подходе к составлению свидетельств о смерти арестованных{18}.
Потемкин, конечно, рассуждал здраво. Причины смерти, сформулированные чекистами, трудно было принять на веру. Указывалось, что Готлиб скончался от «упадка сердечной деятельности», Вильмерс – от «кровавого поноса», Линке – от «выпотного плеврита»{19}.
Словом, у Крестинского имелись все основания позаботиться о сохранении физического здоровья Фукса. В письме Агранову упоминалось, что только за последний год было 5–6 случаев смерти в тюрьмах и концлагерях содержавшихся там германских граждан. «Каждый такой случай, – писал заместитель наркома, – ведет к очень неприятной переписке и разговорам с немцами». При этом указывалось, что Фукс лишен права переписки с посольством и родственниками, что его состояние успело ухудшиться и за его судьбой немецкие дипломаты следят «особенно внимательно»{20}. Крестинский предлагал смягчить режим содержания Фукса, перевести его в лагерь, находящийся в местности «в умеренном климате», предоставить возможность переписки и т. п.{21}
Менять Фукса, как и других «немецких сидельцев», было на кого. Советские власти располагали подробными сведениями о гражданах своей страны, находившихся в заключении в нацистской Германии. Условия их содержания были не лучше, чем у «инженера-резидента», над ними издевались, их жестоко избивали. Были среди них и женщины, с которыми обращались не лучше. В дипломатических документах упоминается советская гражданка, некая Фрида Кнапп, с которой в гестапо обходились именно таким образом{22}.
Стороны не гнушались и мелкими пакостями. В феврале 1935 года НКИД отказал германскому посольству в просьбе возложить венки к могилам немецких солдат, сражавшихся в Первой мировой войне. Они попали в плен, умерли в России и были похоронены на Введенском кладбище в Москве. Посольство просило провести поминальную службу с участием представителей немецкой диаспоры, но ответ получило отрицательный{23}.
5
Литовский город Клайпеда.
6
Латышский город Лиепая.
7
Данциг (ныне Гданьск) – в межвоенный период город-государство, в котором Польша имела особые права, но население было преимущественно немецким.
12
АВП РФ, ф. 05, оп. 14, п. 96, д. 6, л. 32.
13
Там же, л. 33.
14
Там же.
15
АВП РФ, ф. 05, оп. 15, п. 106, д. 30, л. 41.
16
Там же, л. 29.
17
См.: Из истории органов государственной безопасности. Немецкий шпионаж. URL: mozohin.ru/article/a-13.html.
18
АВП РФ, ф. 06, оп. 1, п. 8, д. 75, л. 96.
19
Там же, л. 97.
20
АВП РФ, ф. 05, оп. 15, п. 106, д. 30, л. 29–30.
21
Там же, л. 30.
22
Там же, л. 42.
23
АВП РФ. ф. 05, оп. 14, п. 98, д. 33, л. 8.