Страница 2 из 9
Иногда поражает, как советская дипломатия, искалеченная и обескровленная, оказывалась в состоянии эффективно выполнять поручения центра. И кое-что делать вне зависимости от этих поручений. Самое важное – бить тревогу в связи с готовившейся Гитлером агрессией против СССР. Мы увидим, насколько ясно и отчетливо в полпредстве в Берлине оценивали грядущее бедствие.
В ряде разделов книги затрагивается еврейская тематика – в русле исследуемых событий, конечно. Сквозь призму дипломатической переписки показано отношение Москвы к Хрустальной ночи, к проблеме еврейских беженцев. После сентября 1939 года советские власти, по сути, отказались принимать переселенцев из районов Польши, оккупированных немцами. Евреев принудительно возвращали назад.
В начале 1941 года в полпредство в Берлине из различных источников поступали сообщения из оккупированной Варшавы, в которых в том числе рассказывалось о геноциде евреев. Такие сообщения безотлагательно пересылались в центр.
Структурно книга состоит из трех частей. Первая посвящена периоду, который предшествовал заключению пакта и характеризовался резкими колебаниями советско-германских отношений. Подъемы чередовались со спадами. Вторая отражает развитие ситуации с сентября 1939 до конца 1940 года. Этот этап отличался определенной стабильностью. Москва и Берлин уверяли друг друга в дружеских чувствах, хотя подозрительность и недоверие постепенно усиливались. В третьей речь идет о событиях, которые привели к краху советско-германского «проекта».
В книгу вошел ряд эпизодов, скажем так, ненаучного свойства.
Я задавался вопросом: что думали советские руководители той, предвоенной поры, почему они действовали так, а не иначе? В первую очередь, главный вождь Сталин и его ближайший соратник, вождь рангом пониже, Молотов.
Я попытался представить, каким мог быть диалог двух вождей, рассуждающих о том, как выстраивать сотрудничество с нацистской Германией и надо ли выстраивать его вообще. Два самых влиятельных человека в СССР встречаются то на даче Сталина, то в Кремле, и в ходе задушевных разговоров становится понятна возможная подоплека судьбоносных решений тех лет…
Эта книга – не строго научное исследование, хотя необходимые атрибуты присутствуют: анализ источников и литературы, оценки и выводы, научно-справочный аппарат. Скорее это документальное повествование с элементами исследования.
Есть такое выражение: «идти от фактов» или «танцевать от фактов». То же самое – с документами. Так вот, я «танцевал» от документов. Отбирал те, которые казались новыми и важными и наталкивали на обобщения и интересные выводы. Многие из этих документов впервые вводятся в научный (и общественно-политический) оборот.
Источником послужил Архив внешней политики Российской Федерации МИД России, основной центр хранения документации, связанной с внешней политикой и дипломатией нашего государства.
Избранный подход обусловил некоторую фрагментарность исследования. Оно сосредоточено на отдельных узловых моментах, многое опущено. Прежде всего это касается тех исторических вопросов, которые были уже основательно отработаны специалистами.
Один из таких вопросов – советско-германский договор о ненападении и непрекращающаяся полемика вокруг него, которая порой принимает излишне острые формы. Однако высказать свое отношение к пакту, хотя бы в двух словах, было бы уместно.
Подписание этого документа явилось для Москвы вынужденным решением, тут можно согласиться с официальной советской историографией. Но «вынужденное» не всегда означает «правильное». Судят по результату, а результат известен.
Пакт произвел ошеломляющее впечатление на весь мир. Это событие казалось невозможным, из ряда вон выходящим. Дружеских рукопожатий с нацистскими главарями ожидали от кого угодно, но только не от советских вождей.
Илья Эренбург писал: «Умом я понимал, что случилось неизбежное. А сердцем не мог принять…»{1} Аналогично отреагировал Константин Симонов: «Что-то перевернулось в окружающем нас мире и в нас самих. Вроде бы мы стали кем-то не тем, чем были, вроде бы нам надо было продолжать жить с другим самоощущением после этого пакта»{2}.
Люди поколения Эренбурга и Симонова интуитивно чувствовали: нельзя заигрывать с фашизмом, сделка с дьяволом ни к чему хорошему не приведет.
А вот Сталин так, скорее всего, не думал. Он был предельно циничен и свободен от ненужных рефлексий. Помимо заботы о национальных интересах и национальной безопасности (как он их понимал), заключение пакта явилось для него ответом на длительное унижение советского государства со стороны западных демократий, которые мешали верховному правителю вернуть СССР его место в ряду великих держав, утраченное после Революции 1917 года. Англичане и французы общались на равных с Гитлером и Муссолини, но не снисходили до Сталина. Торпедировали его инициативы по формированию системы коллективной безопасности. Мешали помогать республиканцам в Испании. Отставили в сторону во время чехословацкого кризиса. Не позвали в Мюнхен. Юлили и хитрили на весенне-летних переговорах 1939 года и направили в Москву делегации, лишенные значимых полномочий. Это ли не оскорбление? Это ли не унижение?
Сталин видел, что Гитлер – враг, но, подписав с ним договор, преподнес урок «двуличным демократам». Вывел СССР в ряд крупнейших международных игроков, и в этом смысле заключение пакта было вполне оправданно. Другое дело, как советское государство распорядилось своим вновь обретенным влиянием и великодержавным статусом, как использовало выигрыш во времени для подготовки к отпору агрессии.
Гитлера пытались по очереди «оседлать» британский и французский премьер-министры, а затем коммунистический диктатор. Все они в конечном счете попали впросак. Последствия для нашей страны были очень тяжелыми, советский народ дорого заплатил за самоуверенность и ошибки Сталина. Но выдержал все испытания, выстоял в битве с фашизмом и победил.
Часть первая
Диктаторы ездят верхом на тиграх, боясь с них слезть. А тигры между тем начинают испытывать голод.
Взялся есть суп с дьяволом – выбирай ложку с длинной ручкой.
«Товарищи Сталин и Молотов».
Журнал «Огонек», 1940, № 7–8.
Молотов здесь уже в статусе наркома иностранных дел СССР.
Два вождя
В один из холодных дней февраля 1940 года в кремлевском кабинете беседовали два вождя, руководившие первым в мире социалистическим государством. Точнее, в одну из холодных ночей февраля. Главный вождь, Иосиф Виссарионович Сталин, предпочитал ночной образ жизни. В ночное время ему лучше работалось и отдыхалось.
Уже восемнадцать лет он занимал должность Генерального секретаря Центрального комитета Всесоюзной коммунистической партии большевиков[1]. Без его ведома ничего существенного и важного в стране не происходило.
Второй вождь, Вячеслав Михайлович Молотов, к тому времени десять лет занимал пост Председателя Совета народных комиссаров, правительства СССР. Совсем недавно он возглавил и Народный комиссариат иностранных дел.
Разговор шел серьезный и обстоятельный – об отношениях Советского Союза с нацистской Германией, которые за последние полгода ощутимо изменились к лучшему. 23 августа 1939 года Молотов и министр иностранных дел Третьего рейха Иоахим фон Риббентроп подписали двусторонний договор о ненападении и секретный дополнительный протокол, что привело к большим переменам в судьбах СССР и Европы.
Сталин верил, что перемены – во благо, и всё же тень сомнения закрадывалась в душу вождя. В таких случаях соратник по партии и глава внешнеполитического ведомства старался укрепить веру Хозяина.
1
Эренбург И. Люди, годы, жизнь. М.: Текст, 2005. Т. 2. Кн. IV. С. 36.
2
Симонов К. Глазами человека моего поколения. М.: Книга, 1989. С. 78.
1
Центральный комитет (ЦК) Коммунистической партии в Советской России и СССР являлся высшим органом власти.