Страница 8 из 21
Первые пару дней после стипендии мы питались в кафе, затем покупали абонемент в студенческую столовую на 2 или 3 недели. Столовая находилась в здании института, кормили там в основном макаронами и прочими хлебными изделиями. При нашем активном образе жизни, наевшись до отвала в студенческой столовой, через 2 часа мы были снова голодные. Наиболее голодные дни наступали перед стипендией, когда у всех кончались деньги, и мы питались в основном хлебом с баклажанной икрой или килькой. Девочки готовили на своих этажах, но нас туда не приглашали. Для мужчин, выходцев с Кавказа, согласно распространенной в то время морали, готовить было неприлично. За все годы в общежитии я не помню ни единого случая, чтобы мы что-то готовили, даже чай никогда не кипятили.
Интересно, что при постоянной нехватке денег мы никогда о деньгах не говорили. Иногда, правда, подзарабатывали, разгружая вагоны, но только для хлеба насущного. На стипендию 40 с чем-то рублей в месяц, которую нам платили, вполне можно было жить. У меня положение было лучше, чем у многих, так как папа присылал мне ежемесячно 10 рублей. Довольно много сессий я сдавал только на пятерки и тогда получал повышенную стипендию 60 рублей в месяц.
Наряду с многочисленными пятерками у меня было несколько троек. Одна, естественно, по английскому. Но вот тройка по электронике была явно несправедлива. На дополнительном вопросе экзамена мне надо было нарисовать какую-то схему с лампой. Я, не подумав, соединил катод и сетку сопротивлением, однако по лицу преподавателя сразу понял ошибку и тут же её исправил. Преподаватель тем не менее был настолько поражен моим невежеством, что забыв о том, что на билет я ответил правильно, вкатил мне трояк.
***
Как-то после успешной сдачи весенней сессии на втором курсе я с товарищем поехал в Гудермес к его родителям. Гудермес – небольшой посёлок между Грозным и Махачкалой. Через пару дней, немного отъевшиеся и отдохнувшие, мы возвращались в Грозный: естественно, на поезде и, естественно, без билетов. И тут случилась милицейская облава, оказалось, что в поезде орудовала банда, которую ловили. Вместо банды, однако, поймали нас и заперли в купе с милиционером. Никаких документов у нас с собой не было, и хоть мы почти убедили милиционера, что мы не бандиты, а студенты, он нас не отпускал. По его словам в Грозном нас посадят в камеру предварительного заключения (КПЗ) и сделают запрос в институт. Такой запрос из КПЗ в то время легко мог закончиться отчислением из института или, в лучшем случае, лишением стипендии.
Мы уже приближались к Грозному, когда я полез в маленький карманчик для часов и обнаружил там шпаргалку. Эту шпаргалку сунула мне моя однокурсница, когда я заходил на экзамен по минералогии. Я положил её в карманчик для часов и забыл. Находка была очень кстати, я стал показывать милиционеру химические формулы разных минералов и рассказывать все, что знал про эти минералы. Это произвело впечатление, милиционер и сам, как оказалось, был студентом, только заочного обучения. Он нам поверил и отпустил, в институт ничего не сообщил.
В конце первого курса у нас была учебная геодезическая практика. Надо было сделать теодолитную съемку между двумя реперами или точками с известными координатами. Нам дали координаты только одного репера, и, проведя съемку, мы должны были вычислить координаты второго репера. Преподаватель эти координаты знал, так что ему надо было их сверить с нашим результатом. В моей бригаде были две симпатичные девочки, которые очень старались выведать у преподавателя искомые координаты. Но тот оказался кремень и тайны не выдал.
Пришлось нам браться за дело серьёзно. Времени было в обрез, так что мы проводили в поле под Грозным практически весь световой день. Настраивая теодолит, я его как-то сумел повредить, ремонтировать пришлось за свой счёт, но все же мы уложились, и практику нам зачли.
После второго курса я попал на геологическую практику в удаленном районе горного Дагестана. Кроме нас, там людей не было, а группа наша состояла из четырёх студентов, водителя и Шатиля Семёновича Абрамова, о котором я уже писал. Задача состояла в поиске пород с растительными или животными окаменелостями из прошлых геологических времен. Такие породы помогают более точно определить геологический возраст. В течение месяца почти полный световой день мы били геологическими молотками и тщательно осматривали куски пород, но искомой фауны и флоры так и не нашли. Это была физически тяжёлая работа, однако пребывание в горах без людей наедине с природой искупало все трудности и неудобства. Почти первобытная жизнь на природе мне нравилась, я понял, что не ошибся с выбором профессии.
Начиная с третьего курса мы стали ездить летом на производственную практику. Это было довольно интересно и полезно, к тому же это был столь нужный нам заработок. Теперь у меня появились деньги на всякие поездки и вещи. Свой первый в жизни костюм я купил на заработанные на практике деньги. Провожая меня в институт, отец, правда, хотел купить мне костюм, но я тогда отказался, и он больше не предлагал.
Где-то в 1958 году большая группа студентов плыла на теплоходе по Волге на практику из Астрахани в Татарию. Вечером одна из студенток вышла на палубу в штанах. Это были обычные штаны, не джинсы и не в обтяжку. Тем не менее это вызвало сильное возбуждение у команды теплохода, и кончилось тем, что появился капитан, который приказал девушке покинуть палубу и больше в таком виде не появляться. О времена, о нравы! Девушку эту звали Неля Нефёдова, через два года она стала моей женой.
На практике в той же Татарии мы оказались с китайскими студентами. Так случилось, что в течение месяца, когда мы там были, не было заказов на исследование скважин, и студенты просто валяли дурака. Все мы были, однако, оформлены на разные рабочие должности и к концу месяца полу-чили зарплату. К всеобщему удивлению китайские студенты от зарплаты отказались.
***
В конце третьего курса мне исполнилось 19 лет. Как-то так случилось, что до этого времени я водку даже не пробовал и на всех студенческих вечеринках с водкой для меня специально покупали вино. Это было неудобно, но ребята не возражали, учитывая, по-видимому, то, что я был самым младшим. Но тут 19 лет, уже не мальчик, и все мои друзья потребовали, чтобы я выпил водки. В качестве боевого крещения мне налили полную кружку, которую я с размаха и осушил. 19 лет уже не 17, и к своему удивлению я был абсолютно трезв.
19 лет. 1959.
До этого времени я как-то с пониманием относился к пьяным, полагая, что это эффект водки. После своего первого тестирования водки это понимание стало улетучиваться
Родной институт. 1959.
Моя группа, нижний ряд, крайний справа. 1959
Диплом
На четвертом курсе мне предложили работать по несколько часов в день на кафедре. Я помогал готовить лабораторные занятия и подготавливал материалы для различных исследований и проектов, которые проводились преподавателями. Сама работа и возможность общения с преподавателями мне нравились, к тому же это ещё и улучшало студенческий бюджет. Многие преподаватели были неординарными личностями, и слушать их разговоры было интересно и познавательно. Даже их восприятие наложило на меня какой-то отпечаток. Помню, при мне кто-то из преподавателей предложил кандидатуру моей сокурсницы для работы на кафедре. Однако завкафедрой профессор Семён Самуилович Итенберг отклонил это предложение, сказав только, что она слишком громко говорит. Меня тогда сильно удивила такая мотивировка, но со временем я стал понимать, что тоже не люблю, когда люди говорят слишком громко.