Сны Единорогов

Юноша слабо, но отрицательно качнул головой. Полуживые его руки, с усилием подтянувшись, оплелись вокруг шеи огненного духа, цепляясь пальцами за клочья потрескивающих языками да искрами волосьев.

— Твой друг, как бы ни мстилось обратного, ждет тебя… — прокаркал древлий Дьявол, согревая пламенем преисподней озябшее хрупкое тельце в своих когтях.

Тай, чьи щеки продолжали покрывать дорожки не остывающих алых слез, покорно кивнул.

Дьявол, теснее прижав к себе светящегося изнутри ребенка, взмахнул гаснущими крыльями и, обернувшись потоком обезличенного красного ветра, помчал того к одержимому новообращенному зверю, чей рёв сотрясал и сотрясал рушащийся камнями да надеждами черный дворец.

????

Красный Дьявол, сжавшись до размеров едва видимой тени, гонимой по подземельным хребтам завывающим сквозняком, с непривычной бережностью опустил светящегося душой юношу на ноги, верным стражем оставаясь парить за его спиной. Руки, оснащенные когтями, аккуратно поддерживали ослабшее тельце, едва то обессиленно оступалось, готовое вот-вот упасть.

Тай, застывший посреди смутно знакомого круглого зала в пригвоздившей растерянности, не понимал.

Глаза его уперто отказывались видеть, не желали видеть, не желали совсем ничего знать! Сердце, слабо-слабо отдающееся в висках удрученным стуком, пугливо соскальзывало в подкостную пропасть.

Пол, стены, потолок — всё это оказалось в глубоких дырах, трещинах, провалах, выбоинах. Страшная огненная лава, прошившая почву извивающимися кипящими жилами, ветвилась возле самых ног, поднимаясь шипящими испарениями да ошпаряя испепеляющим жаром. В красно-черный закоптенелый воздух, напитанный невыносимым духом разогретой серы, ударялись струи полупрозрачного дыма, оседающего копотью на всём, что встречалось на его пути.

Обескураженный и перепуганный погорелый взгляд выхватил перевернутый металлический стол, раздробленные осколки цепей, стекло и железо, а еще — кровь, кровь, нескончаемую повсеместную кровь и ледяной, проникающий в самые потаенные уголки души ужас, сковывающий по отказывающимся подчиняться конечностям.

— Что… случилось…? Что… произошло…? Где… где… Ва… лет…? — губы, в которые влилось немного тепла за то время, пока старый Дьявол дарил юноше окутывающие объятия, назвали, хоть и не хотели того, заветное имя не с радостью, а с болезненной горечью.

Красный, маячивший позади, сильнее стиснул когтистые пальцы на худощавых плечах, собираясь, если вдруг понадобится и что-то пойдет не так, подхватить светлого ребенка да уносить того отсюдова прочь.

— Будь, прошу тебя, осторожен, малыш… — прохрипел он ему на ухо, опаляя холодную кожу остывающим дыханием. — Он здесь.

Тай, чьё сердце резко оборвало свой бег, пропустило два удара, а затем взорвалось какофонией безумного грая, хотел сказать, хотел спросить, хотел уточнить… Но вместо этого, так и не выдавив из передавленного горла ни звука, лишь чутко вскинул голову, пристально и надрывно вглядываясь в черные клубящиеся разводы: там, в вышине, мерцал огонь более черный, чем сама тьма.

— Я… знаю, да… — вот и всё, что только и успел сказать он.

Всё, что только и успел сделать, потому как в следующее мгновение потолок забурлил, вздыбился черной курганной грядой. Своды его сотряслись от топота демонических конских копыт, по стенам пробежало буранной волной оглушительное визгливое ржание, сотни красных зрачков вспороли застоявшуюся живую мглу.

Дьявол, скоротечно подхвативший разбито взирающего юношу под руки, отлетел вместе с ним в сторону, уверенный, что оттуда, сверху, на них летит обезумелая враная тварь…

Но стало слишком, слишком поздно.

С потолка, стоя во главе бесящейся смольной стаи, действительно несся зверь, только вот далеко не Валет: огромный черный конь, сотканный из золы и магмы, доскакал до самого низа, тряхнул желтой кострящейся гривой, разбил костями копыт воздух и, обернувшись трухой да пеплом, просто растаял, забившись ложью в глаза.

Дьявол, неостановимо теряющий последние остатки сил, в беспамятстве заозирался округ, забил истончающимися крыльями, пытаясь оторвать от земли и укрыть собой тающего светлого мальчика, но воле его не дано было сбыться.

Мощная когтистая лапища, выбившаяся из-под пола и пол же разорвавшая, поднявшая ударивший твердыми брызгами фонтан раскрошенных камней, ухватилась за тонкую хрупкую ногу, переламывая одним прикосновением все косточки, все хрящи, раздирая плоть, пуская кровь и ошметки спрессованного мяса…

Тай, ошалевший, забившийся, впавший в предсмертную косулью панику, вскинувшийся всем своим слабым измотанным существом, остервенело закричал.

Дьявол, чьих иссякших потуг не хватило ни на один ничтожный взмах крыла, не сумел ничем помочь ему, сорванным озимым листком падая наземь. С жалобными завывающими стонами смотрел он, как вторая проклятая лапа, разбивая остатки камней, вцепилась юноше во вторую ногу, опять и опять ломая кости да раздирая несчастную плоть.

Черный голодный зверь, чудовище из воплотившихся ночных кошмаров, неведомых спящим в безопасных постелях людям, выбрался из-под взрытой земли в тот момент, когда мальчика, согнувшегося пополам, вырвало горячей лужей темной-темной крови.

Перехватив одной рукой тонкое горлышко, Валет, Валетом быть переставший, швырнул глухо вскрикнувшего Тая о стену, в тот же миг нагоняя его, впечатывая в каменную кладь с тугим и тупым прошибающим ударом…

Лишь в течение одного беспомощного умирающего всхлипа Тай смог смотреть в черные-черные опустевшие белки убивающей бестии, переполненной злобой, жестокостью и тоской. Рука его, отказывающаяся слушаться, попыталась протянуться к чужой щеке, коснуться, стереть дорожку из липких гуталиновых слез…

Затем же зверь, взвыв тысячей призрачных волков, с силой сомкнул пальцы.

Хрустнули легко поддавшиеся соловьиные кости, прорвались и лопнули артерии, из приоткрытых губ, брызнув пробитой запрудой, заструилась вырвавшимся на волю ручьем кровь…

Тай, издав полный детской удивленности всхлип, безжизненно обмяк в руках своего возлюбленного убийцы.

========== Сон семнадцатый. Плач ангела ==========

Черный зверь, пожравший душу Валета, долго-долго смотрел на неподвижного юношу, умершего в его руках.

Остекленевшие глаза оставались открытыми, сердце больше не трепыхалось в узкой ребристой грудине; хрупкая пичуга, сложив слабые крылышки, оставалась покорно лежать в его объятиях, не крича, не вырываясь, не проталкивая сквозь незримый клювик ни слова должной бурлить в застывшей плоти ненависти. Кровь — не черная, как у него, а странно-алая, другая — капля за каплей спадала зверю на шкуру, обжигая безымянной, но лютой болью.

Он не знал этого существа, не помнил его… Но отчего-то никак не мог отыскать в себе решимости разжать пальцев, уйти, бросить изломанное неподвижное тело.

Отчего-то в глубине его, далекой черной глубине, куда не получалось забраться грубым когтистым лапам, погребальным пожаром теплилась едкая тоска: такая острая, такая невыносимая, что кости под её гнетом трещали, а из глаз, забиваясь в оскаленный рот, набегали темные горькие слезы.

Больно, больно, как же нестерпимо больно от этого было!..

Оглушенный этой болью, не подчиниться которой не мог, зверь неуверенно протянул к птахе вторую руку, дрогнувшим кончиком указательного когтя касаясь щеки, губ, холмиков оголенных ключиц…

Что-то терпкое, липкое, теплое вливалось в его тулово сквозь эти прикосновения, столь мучительно знакомое, что зверь, подобно огромной провинившейся собаке, жалобно заскулил, плотно-плотно прижав к спине паруса крыльев.

Склонив набок голову, осторожно потряс головку онемевшей птахи, еще осторожнее приподнял спадающую плетью тонкую ручонку. Мрачный растерянный взгляд, безотчетно блуждая по каждой черточке, каждому изгибу, стал спускаться ниже, ниже, ниже…

Пока, наконец, не застыл.

От ног птахи, должных существовать, но не существующих, осталось лишь страшное красное месиво с торчащими белыми осколками раздробленных костей. Кровь из более-менее выделяющихся обрубков продолжала струиться вниз, набираясь в огромное пугающее море, затопляющее полы ухмыляющейся ведьминой комнаты.