Страница 32 из 39
— Никогда… — простонал старый Дьявол, много вечностей назад изгнанный из места своего рождения, кишащего геенной отвернувшегося ада. — Никогда я не выпущу вас, мои дорогие… — голос его хрипел, переливался, опускался, опять и опять возносился, рычал. — Сам я не могу возвратиться домой, так хотя бы вы побываете там за меня!
Хохоча, древний красный Дьявол ударил о теневую земь своим посохом. Подземные черти, щурящие на старика-изгнанника алые прорези глаз, неуверенно, но охотно потянулись к трём сестрам черной кружащейся тучей.
Вотще пытались те сопротивляться, вотще голосили и сыпали проклятиями, вотще пробовали откупиться от не знающей пощады орды, пришедшей нести заслуженное возмездие.
— Нет…
— Нет!..
— Нет…!
Зверь-Валет, втянув ноздрями незаметно изменившийся воздух, поднял лицо. С немым безразличием взирал он, как трёх сестер, трёх дряблых черных ведьм, оплетая цепями и околдованными путами, вязали рогатые черти. Петлю за петлей, узел за узлом, а после, бросив тысячи запоминающих взглядов на новообращенного матерого зверя, черти, не проронив ни звука, нырнули в пламенную пропасть, распахнувшую под ногами извергающиеся серные своды.
Еще долго до Валета доносились молящие о пощаде вопли, еще долго нюх опалял запах испорченного поджаренного мяса…
Пока яма, дохнув напоследок аспидно-петушиным искрящимся снопом, раз и навсегда не сомкнула свой приглушенно чавкнувший рот.
========== Сон шестнадцатый. Слезы зверя ==========
Тень красного Дьявола, не способная более обрести плоти, бурлила кипящей лавой. Мерцающий душой лунного василиска посох переходил из одной когтистой ладони в другую, длинный хвост, изгибаясь рассерженным змеем, волновался, плетью вился по стенам.
Спятивший мальчишка, что стоял перед ним, таращась обезумевшими звериными глазами без проблеска узнавания или понимания, был неоспоримо силен, да, но слишком, слишком молод, неопытен, непокорен!..
И оттого не менее опасен.
Старый Дьявол не ведал, чего ждать от него, какие помыслы роились в его голове, что могло двинуть им в следующее мгновение и в мгновение после. Сохрани Дьявол свою прежнюю мощь — и они смогли бы потягаться почти на равных, с небольшим перевесом в пользу того, что старик, зовущийся Красным, полагался на трезвую голову и выдержанное холодное спокойствие. Мальчишка же, ослепленный доставшимися возможностями и собственным пробудившимся зверем, голодно глодающим изодранную душу, действовал лишь на инстинктах.
Теперь же Красный был всего-навсего тенью — ослабевшей тенью прежнего себя да грудой крошащихся пылью костей, выкопанных проклятыми старухами из черной бесплодной земли…
Теперь он не мог тягаться с юнцом.
— Валет… — хрипя древним нахохленным вороном, позвал он, наблюдая за новорожденной бестией с притолочной вершины. — Валет!
Мальчишка, хищно прищурившись, рыкнул; человечья память, стираемая гнетом забирающей всё больше места монструозной сущности, слишком быстро поддавалась и забывала. Химера, выросшая из чистого желания во что бы то ни стало спасти и защитить, не хотела носить отринутого имени, не хотела знать, кем душа, породившая её, когда-то являлась.
— Немедленно останови это! Усмири его! — вторя тем же рыком, рявкнул старик, взмахивая полотнищами пылающих крыл. — Среди вас двоих не он, а ты хозяин! Зверь никогда не примет тебя, если ты не одержишь над ним победу! Тогда и только тогда ты сможешь стать истинным демоном, а не той безмозглой тварью, что стоит передо мной сейчас!
Потерявший самое себя юнец, недовольно мотнув лохматой и рогатой башкой, по-животному оскалил клыки.
— За… мол… чи… ста… ри… каш… ка…! — провыл, картавя, он, нагибаясь, напрягаясь в грудах плечевых мышц, с лязгом и звоном впиваясь стальными когтями в распахивающийся трещинами пол. Хвост, вновь обернувшись хлыстом, принялся иступленной кошкой стегать вздувшиеся ноги и руки.
— Да посмотри ты на себя! — обреченно взвыл Красный. Слишком хорошо он начинал понимать, что ему не образумить поддавшегося монстру бесхребетного мальчишку. Никому, скорее всего, не образумить, кроме разве что… — Ты похож на бешеную собаку, бешеного медведя, от болезни ставшего еще глупее, чем есть! На какое угодно животное, но только не на того, кем должен быть!
Валет, выдохнув сноп густого черного дыма, замер, застыл, окаменело поджался…
И в ту же секунду выпущенной из кошмарного лука стрелой бросился на Красного, целясь в болтливую тень рядами обнаженных острых когтей. Крылья, отказывающиеся слушаться, сопротивлялись потокам бьющего в перепонку воздуха, напарывались на камни и сколы, наливались просачивающейся черной кровью…
Но и без них жаждущему расправы зверю хватило сил, чтобы в несколько прыжков добраться до той высоты, где тлела и танцевала тень ненавистного Дьявола. Когти, навылет пронзив и разломив стену, попытались впиться в издающее раздражающие звуки треклятое горло, разодрав то на лоскутные клочья…
— Не рассчитывай, будто так легко одолеешь меня, сопляк! — прогремело, улизнув и рассеявшись, из-за спины.
Зверь, выбешенно взревев, резко обернулся, едва не свернув самому себе шею, и, не мешкая, новым громоздким прыжком бросился на переметнувшуюся на другую стену верткую тень.
Вновь когти вспороли посыпавшийся камень, и вновь Красный, громыхая костьми черного за́мка, ушел от него, взирая с распаляющей смесью презрения, жалости и разочарования.
Не собираясь сдаваться, зверь продолжал и продолжал свои безуспешные попытки, неуклюжей здоровой пантерой гоняясь за хитрым сгустком несуществующего света, нарочно дразнящим его. Вскоре руки и ноги его принялись трястись под судорогой терновой усталости, изо рта потекли свистящие сиплые всхрипы, крылья, израненные о стены, болезненно ныли, не успевая заживлять старые раны, как на нежной перепонке уже появлялись десятки ран новых.
Движения зверя сделались намного более медленными, неповоротливыми, угловатыми; силы, берущиеся вовсе не из ниоткуда, не находящие шанса и времени восстановиться, стремительно уходили.
Замученный, без прежней легкости цепляющийся лапами за землю, Валет повалился на одно колено, яростно хлеща хвостом и крыльями, мотая ноющей под весом массивных рогов головой. С губ его спадала клочкастая пена, в глазах пылало замутненным одержимым лепрозорием.
— Оказывается, ты столь же неимоверно туп, сколь и силен! — вскричал, шире раскрывая крылья, Красный, нависая над юнцом пламенем шабашно разгорающейся свечи. — Послушай меня, мальчишка! Уйми свою гордыню! Она не поможет тебе! Даже те, чьи души сотканы из чистейшей изначальной тьмы, должны подчиняться некоторым законам! Даже они, не говоря уже о тебе! Ты не можешь просто брать и сеять смерть тогда, когда тебе вздумается! Ты не можешь творить то, что взбредет в твою бестолковую упрямую башку! Думаешь, ты один такой, кто, едва получив невиданное прежде могущество, на глазах превращается в безмозглого кровожадного барана?! Прислушайся ко мне, пока еще не стало слишком поздно! Я лишь хочу помочь тебе, коль скоро ты стал мне братом по нашей общей теперь сути! — голос, облачаясь в раскаты черного грома, неуклонно набирал силы.
Валет же, сраженный прижавшим к полу нежданным измором, только слепо щерил клыки.
— Мне пришелся по душе маленький, слабый, но храбрый ребенок, что пришел к старой колдующей стерве в бескорыстных поисках своего плененного друга! — странно колебнувшись, голос Дьявола вновь резко стих, наполнился глубиной, вдумчивым спокойствием. В чём-то, самой немыслимой крохотной крупицей, даже запрятанной, но всё равно просквозившей лаской. — И что с этим храбрым ребенком сталось теперь…? Куда, скажи мне, он подевался? — неспешно, бесконечно осторожно, не доверяя присмиревшему с виду зверю, старый Дьявол приблизился к тому, громыхая посохом по дрожащим камням. — Мой Создатель однажды сказал, будто я не гожусь для своего мира, сослав меня в мир людей. Но знаешь, что я увидел в этом чуждом мне мире? Муки, коих не знают даже твари из Пекла! Муки, на которые лишенные разума человеческие существа постоянно сами себя обрекают!