Страница 31 из 39
Лицо юноши медленно переменилось, посерело до стоптанного напольного праха, глаза напились болезненным мраком, по щекам заскользила теплая разбавленная кровь.
— Ва… лет…! — запинаясь, выдохнули трясущиеся губы. — Валет… Валет!..
Пальцы, крепче оплетшись вокруг решетки, в надорвавшейся нетерпеливой хватке дернули ту на себя, но всё было тщетно, тщетно…
Валет, окутанный морем пожирающей заживо боли, продолжал, сотрясая стены и потолок, остервенело да бесо́во реветь.
????
Крылья слушались плохо.
Валет, надрывая горло яростным вспененным рыком, бился о потолок, налетал на стены, уподобляясь огромному неразумному мотыльку. Только, в отличие от безобидного щекотания бархатной ночной бабочки, камни под чудовищными кожистыми крыльями тряслись, стенали, крошились, слетали гремящими лавинами вниз.
Потеряв последний просвет рассудка, Валет больше не понимал ни где находился, ни кто или что окружало его.
Внизу, в заточенном в пол приблизившемся пространстве, вопили терзаемые бесконечной пыткой грешники, и Валет, ударяясь о косяки и углы, переставая пытаться махать крыльями, добровольно падал. Вспарывал голой рукой скально-твердый наговоренный покров, разбивал камни, пускал валы галдящих вороньем трещин. Разрушая чужие чары, более не способные справиться с чарами его, вытаскивал одну за другой корячащиеся души да, ревя утробным звериным гулом, разрывал те на части, пожирая льющийся наружу песчаный сок.
Ализариново-красные вороны метались в запершей клетке, тени, изнывая продирающим ужасом, тщетно пытались забиться на темные котловые днища, но демон, с шумом втягивая воздух, безошибочно находил их, продолжая пожирать одну за другой…
«Стой! — в конце концов услышал зверь-демон в своей голове. Смутно, краешком не подчиняющегося опустевшего сознания, то, что осталось от прежнего Валета, по-своему узнало его, но среагировало лишь вялым взмахом руки и изгвазданной печальной улыбкой. — Остановись немедленно! Прекрати это чертово безумие!»
Демон, мотнув рогатой башкой, раздраженно взвыл. Сгорбившись, словно бы не поняв, откуда доносится звук и как до него достать, он принялся носиться по полу, раздирать когтями стены, бить хвостом, опять и опять пытаться сладить с не повинующимися крыльями. Под поступью его трясся дьявольский за́мок, под воплем — тлело и осыпа́лось само воспалившееся пространство.
«Они не станут подчиняться животному! Крылья — это проявление высшего могущества, и если ты не способен справиться с ними…» — договорить голосу не позволил рёв той силы, что заставила сами остовы костяного дворца сжаться, глубже впиться старыми черными корнями в старую черную землю.
Не на шутку взбешенный, Валет запустил когтистую лапу-руку себе в космы, принимаясь осатанело скрести кожу, рвать волосы, одурело пытаясь добраться до твари, что, как постепенно начало доходить, засела, оказывается, внутри него, вещая оттуда мерзким глумящимся гласом.
Черная кровь, брызжа во все стороны, ручьями и лужами стекала наземь; камень, попадающий под её капли, дымился, шипел, истлевал в потоках прожирающей ядовитой кислоты. Раны на шкуре затягивались тут же, тело бессмертного демона заменяло потерянную кровь кровью новой, недостающей. Лишь нервы и импульсы, взвиваясь, предупреждали о кратковременной нежданной боли, только сильнее раздражающей выходящего из-под контроля спятившего зверя.
«Хватит, сумасшедший… Останови это! Останови себя! Куда подевался храбрый маленький мотылек, наперекор страху смерти идущий на помощь своему другу?!» — голос, вцепившись в связки нервов цепкими пальцами, нашептывал мучительные слова на самое изнутрое ухо: он злился, да, но его злость не шла ни в какое сравнение со злостью Валета.
На сей раз смолчав, демон застыл, медленно сжимая и разжимая когтистые кулаки. В голове, перекрывая верещащий чужеродный шум, ударом молота пульсировало одно-единственное странное слово: «друг, друг, друг».
— Др… — пытаясь покорить хотя бы непригодные для гладкой речи голосовые связки, выдавил, корчась, он. — Др… у… г…
Воспоминание — перцово-горькое и затертое до дырявой неузнаваемости — кружило на грани разума, ни в какую не осмеливаясь подступить ближе; Валет помнил и не помнил одновременно, помнил и не помнил…
И это бесило его еще сильнее.
«Твой друг! — уловив единственную нить, с помощью которой можно было попытаться подступиться к отворачивающемуся чудовищу, иначе обещающему уничтожить намного больше, чем один-единственный костный дворец, зашелестел, поднимаясь, голос. — Он ждет тебя здесь, прямо здесь, в этом чертовом за́мке, и я могу отвести тебя к нему!»
Валет, замешкавшись, запрокинул голову. Черные-черные глаза, горящие мраком самой преисподней, уставились в копошащуюся беглую точку, где, стеная углистыми обрывками, корчились тени пытающихся ускользнуть от него ведьм.
Сестры, взвизгнув от окатившего внимания сызнова вспомнившего о них беса, пуще прежнего заметались, гонимые хлещущей ольховыми розгами паникой…
Валет, сведя над покатой переносицей косматые брови, взбешенно рыкнул: проклятые маленькие тварюжки злили его, как же они его злили! Шумели, кричали, душили уродством одного своего никчемного присутствия!
«Да услышь же ты меня, идиот! Дьявол — не животное! Сейчас в тебе сокрыто великое множество способностей, возможностей, магии, ключей! Только позволь, позволь им высвободиться, выплеснуться наружу! Стань для них проводником, Валет! — голос, постигший приблизившееся отчаянье, теперь не шептал, а почти-почти кричал. — Сделай, что я тебе говорю! Не порти то, что можешь спа…»
Валет, возведя руки к черному каменному своду, не дослушав, перешагнув через грань раз и навсегда иссякшего терпения, щелкнув сошедшимися вместе железными клыками, изо всей подшкурной мощи возопил.
Сама земля, само сердце Последнего Края отозвались на этот крик немым расплесканным страхом, сотрясающейся болезненной дрожью. Демоническое чудовище орало, вновь отворив и осклабив рот, заглатывая время и укорачивающееся пространство, подаренные кому-то надежды и оборачивающиеся пеплом светлые сны…
Орало, орало, орало, а затем, разлепив отяжелевшие челюсти, тихо, но с бесконечной опасной ненавистью по слогам прорычало:
— Затк… нись. Убе… рись. Ум… ри!
Ведьмы, ничего не знающие о голосе, звучащем в ушах черного зверя, поборов сковавший металлический ужас, бросились в разные стороны, стремясь успеть покинуть перекраивающийся гробом за́мок. Выныривая из стен, покидая лазейки да тени, они на глазах обрастали прочерчивающейся из ниоткуда плотью, оседлывали костяные метлы и, визжа да рыдая, старались отыскать выход, но черный дворец, дворец, возведенный из чужих костей, отказывался повиноваться.
Замеченный там или здесь выход всякий раз ускользал от них, двери наглухо закрывались, бесследно растворяясь в стенах. Нетронутые демоном призраки, обуянные голодом и жаждой, терпящие по вине омоложенных старух вечность огненной пытки, удлинялись, выныривали из заточения, хватали потерявших внимательность сестер за ноги и руки, пытались утянуть к себе.
Колдуньи бесились, страшились, отбивались, хрипели и проклинали, тщетно накладывали чары, которых отныне не хватало на всех, тщетно сопротивлялись — черный костяной за́мок так или иначе неминуемо обращался для них поджидающим погребальным костром.
— Выпусти! Выпусти нас! — поддавшись, взревела одна, едва уворачиваясь от накаленных вил сменивших грешников козлобородых чертей.
— Выпусти, старый Дьявол! — пронзительно закричала вторая, когда мохнатая лапа, схватив её поперек пояса, пронзила когтями ставшее вновь морщинистым да обрюзгшим чрево.
— Смилуйся! Отпусти! Отпусти нас! — взвыла третья, на чьём горле сжалась сотня обуянных мечтой отомстить рук…
И тогда голос, что говорил внутри Валета всё это время, настойчивый скрипучий голос, так злящий разошедшегося черного зверя, покинул чужое тело.
Алая тень метнулась, распластавшись, по земле, расправила исполинские перепончатые крылья, окутала всю разом стену. На шее её зазвенели разорванные кованые цепи, удар за ударом теряющие прежнюю силу, отваливающиеся, звеньями проваливающиеся в разверстую пропасть. В подрагивающих дряхлых руках, пылая кубово-синим пламенем, тлел покрытый золой чистилища посох.