Страница 25 из 39
Земля была холодной, мокрой, твердой, не оттаявшей, неспособной впитать разводы глубоких весенних ручьев, скопившихся в прорытых старых норах…
Валет ни холода, ни воды не чувствовал.
В голове всё еще крутились страшные черно-алые фрагменты, где он будто со стороны наблюдал, как три ведьмы, заходясь дьявольским хохотом, мучают и убивают, мучают и убивают его бессчетное количество раз. Только сейчас, под странным тихим небом в странном тихом месте, мальчик больше не испытывал ни страха, ни боли, ничего. Лишь смутное любопытство, заторможенное непонимание, древнюю, что туманная пропасть туманного ящера, усталость.
Он устал, Небо, как он устал! Единственное, чего хотелось поседевшей душе, запертой в навсегда юное теперь тело — это отдохнуть. Отдохнуть, сомкнуть глаза, уснуть долгим-долгим сном без сновидений…
«Так таково твое заветное желание…?» — послышался вдруг Голос. Еще один бесплотный голос, звучащий, правда, не в голове, а льющийся отовсюду сразу. Голос теплый, всеобъемлющий, заживляющий невидимые ноющие раны — правда, лишь на стрелку остановившегося времени, лишь на момент затихающего эхом звучания. Голос радостный, Голос печальный, Голос родной и далекий, пробуждающий спрятавшийся когда-то давно-давно позабытый трепет.
— Нет, я… Я… не знаю… — несмотря на то, что отдохнуть до тихого плача хотелось, ответ был искренним; солгать обладателю вечного Голоса не смог бы никто.
Найдя в себе крохи кое-как теплящихся сил, Валет, пошатываясь, сел, поднялся на нетвердые ноги, растерянно огляделся кругом, где отыскались поля, одни бесконечные черноземные поля, местами отсвечивающие звездными головками проклюнувшихся белых подснежников.
— Почему я здесь?.. — снова повторил свой вопрос юноша; понятия «где», он чувствовал, знал, более не существовало.
Голос не ответил, зато спустя пригоршню томительных обрывков бесплодного ожидания Валет разглядел маленькую худосочную фигурку, пятнышком пытающегося догореть света бредущую сквозь неприветливую чернь полей. Кто-то, воспринявшийся за брошенного ребенка, был безумно одинок, безнадежно печален, неизлечимо болен — смерть, сложив кости-крылья, безмолвно плыла за ним следом…
Смерть, которую Валет отныне умел видеть.
Светящееся дитя показалось знакомым; сама сущность Валета заныла, закружилась, возжелала броситься к беззащитной фигурке, укрыть и сберечь её от костяных лап бездушного стража бездушного времени.
«Нет. Пока нельзя. Еще рано, слишком, слишком рано…» — с ноткой седой тоски молвил вернувшийся Голос, и Валет, не успев опомниться, очутился совсем в другом месте — посреди тончайшей сияющей тропки, сплетенной из лунного свечения.
Вокруг горели звезды, над головой танцевали два солнца, похожие на картонные декорации в старых-старых странствующих спектаклях, что так любили разыгрывать такие разные и такие похожие дети с далекой-далекой планеты Земля…
Под ногами, укрывшись завесой белесой пыли, пела пустота.
— Кто это был?.. — надрывающимся шепотом спросил юноша, накрывая ладонями то место на груди, где когда-то билось его живое сердце. — Здесь почему-то… больно…
«Ты узнаешь, если захочешь. Лишь позже, позже…»
— Мне больно… — растерянно повторил Валет, отрывая от груди руки, всматриваясь в те с сонным безразличным удивлением. По пальцам и ладоням, застыв заиндевелыми узорами, струилась, похрустывая, посыпанная серебром кровь. — Ты можешь убрать эту боль?..
Голос вновь долго молчал, подталкивая послушно перебирающего ногами юношу в спину. Лунная стежка под теми изгибалась, ветвилась, рисовала витиеватые петли, тянулась к зияющим на недосягаемом горизонте Вратам.
«Я сделаю это… — наконец проговорил он, опаляя, обжигая немыслимой промозглой тоской. — Но подожди немного. Когда закончится наше путешествие — я исполню любое твое желание, мое дитя… Сейчас же ты должен идти».
— Идти… куда мне идти, Отец?.. — душа, обласканная любящей дланью, робко потупилась, страшась навлечь гнев смело названным именем. Но волос заместо этого коснулись небесные губы, плечи окутали сотканные из ветров объятия…
«Просто идти, дитя. Наш путь не будет долгим…»
Валет, подняв глаза на словно бы улыбнувшееся круглое солнце, глядящее в ответ мерно горящими свечными очами, кивнул…
И, тщетно обернувшись, но ожидаемо не увидев позади себя испарившегося черного поля с крошечной хрупкой фигуркой, последовал за нитью свитой из лунного духа дороги.
Спустя горсть странных резких поворотов лунная тропка выровнялась, гладкой прямой лентой уводя идущего по ней Валета в глубины звездных долин да лугов, сквозь реки из падающих комет, мимо холмов, где паслись созвездия единорогов, провожающих путников всепонимающими зимними глазами.
Создатель больше не говорил с юношей, и тот, не смея потревожить сердце Вселенной, тихо и покорно брел дальше, с бесконечной растерянностью взирая на меняющийся мир.
Постепенно грозди звезд уходили, планетные сферы меркли, солнца скрывались за низкими грязными облаками, а вместо них сами собой вырастали серые бетонные коробки с прорезями засаленных квадратных окон. Мертвые асфальтированные улицы, толпы понурых безликих людей, проклинающих то холодный дождь, то жаркое солнце, то засуху, то опять пытающиеся пролиться тучи. Картинки растворялись одна в другой, летели, задевая по плечам и сердцу, мимо недоуменно озирающегося Валета; вот совсем рядом пронесся светофор, вот, оглушив воем, промчался громыхающий колесами поезд — столь настоящий и близкий, что юноша с невольным вскриком отпрянул, едва не оступившись с тропы.
Невидимые ладони тут же подхватили его, удержали, вернули на светящуюся дорогу.
«Не бойся, — ласково шепнул Голос, опускаясь давящей тяжестью на плечи. Такие слабые хрупкие плечи, не способные, как верилось, удержать веса даже единого Отцовского волоска. — Они не смогут коснуться тебя».
— Почему?.. Они нереальны? Или… или нереален… я…?
«Не то и не другое, дитя мое. Тебя больше не существует для того мира, равно как и его не существует для тебя. Ваши пути уже никогда не смогут пересечься, но при этом оба вы совершенно реальны».
Из-за юношеской спины, вспоров насквозь огромным белым крылом, вылетел ревущий самолет, стремящийся к той грани закоптенелого неба, за которой земные люди привыкли не видеть абсолютно ничего; Валет почувствовал, как внутри вместе с омутом запертых пока воспоминаний закопошилась глодающая стенки тревога.
— Но почему?! — не желая поднимать голоса, но проваливаясь, не сдерживаясь, простонал, морщась, он. — Почему?! Потому что я угодил сюда? Потому что не справился там?! Потому что Леко… Леко меня… Леко… — Омут воспоминаний, выпустив когти и зашипев, поднялся выше, захлестывая теперь всю целиком грудную клеть; образ червонной собаки с красными глазами взвился, закружил опавшей листвой, взвыл откликом холодной волчьей ночи.
Создатель, стоящий рядом молчаливой незримой тенью, накрыл сердечный застенок юноши кончиками вербовых пальцев, пытаясь утихомирить разбушевавшуюся память и сильные, не спешащие так просто засыпать прошлые чувства, но Валет, попятившись, отпрянул.
— Нет! — исступленно замотав головой, закричал он. — Прошу тебя, не делай этого! Я не хочу… не хочу… забывать… — Пальцы, дрогнув, притронулись к бесплотным щекам, заскользили к разметанным медовым полднем волосам. Синие как небо глаза заволокла дымка возрождающегося из пережитых руин сумасшествия. — В этих воспоминаниях есть что-то важное… Что-то единственно важное!.. Понимаешь?! Только я не знаю, что же именно… Но наверняка знаешь ты! Так скажи мне! Я должен понять!
Дух, с грустью наблюдающий за юношей, пока не догадывающимся, какой путь успел избрать, оставался нем.
— Не скажешь? — горько усмехнулся Валет, вновь сжимая пальцы возле остановившегося заледеневшего сердца. — Хорошо… хорошо, молчи. Молчи, сколько тебе захочется! Только не отнимай у меня права помнить… Я умоляю тебя!
Тень Создателя, не став ни лукавить, ни колебаться, ответила простым молчаливым кивком, но Валет услышал, увидел, принял, уловил.