Кислород

Джек руку поймал, понял всё, переплел, крепко-крепко сжал, сберег, а треклятая сигнализация, словно бы наблюдающая за ними понатыканными тут и там искусственными адскими глазами, прогудела зачем-то в третий раз; несколькими десятками секунд позже вентиляционные люки, отворившись до конца, втянули остатки рассеянного газообразного радона. Вновь завибрировали чьи-то мертвые и живые голоса, отзвучал приглушенный смех. Застучали по проложенным на полу металлическим плитам чужие ботинки, отзываясь от ушей болезненным вялым грохотом, рокотом, загоняющим в могилу камланием, от которого Феникс опять тихонько взвыл, задергал, пытаясь вышвырнуть забившийся в череп шум прочь, в припадке головой, уже там, на краю безвозвратного погружения в поджидающую черную пустоту, услышав:

— Здесь еще двое выживших! Двести двадцать восьмой и, как вы и думали, Четырнадцатый.

Уинд, кое-как различивший знакомые буквы, вскинул замученные глаза наверх, тут же с криком зажмурившись от линзованного слепящего света, ударившего через зрачки и дальше, в беззащитную плотскую мякоть, прожигая в скукожившемся мозге невидимую лоботомическую дыру. Рядом прозвучал новый ляскающий грохот, непонятный паровой свист, ругань тоже не обделенного вниманием Джека, который, кажется, сопротивлялся, отбивался, за это своё чертово поведение получал, насильно вытаскивался из единственно связывающей с седым мальчишкой клетки…

Когда же свет спал, оставляя за собой лишь отупляющую пульсирующую боль да такие же отупевшие на реакцию эмоции, выкрашенные в цвета бесконечно красно-красно-красных слез, Феникс, из последних сил приподняв отяжелевшие веки, сквозь белесые пятна-круги и дрожащий пух поредевших ресниц увидел нависающее над ним страшное, сморщенное, почему-то вдруг показавшееся смутно знакомым лицо и тянущуюся следом за тем дряблую морщинистую руку, легко и без сопротивления со стороны глупого мальчишки набрасывающую на шею пропитанную искрящим электричеством перфорированную удавку.

— Вот мы и встретились с тобой спустя столько волнительных лет… — с улыбкой, будто был совсем и не убийцей, а ласковым да добрым дедушкой из позабытых за нечестностью сказок, просмеялся низенький, вяленький, одетый во всё белое сгорбленный старик. — Знал бы ты как долго, бесконечно долго я пытался привести тебя к себе, дорогой мой мальчик…

Комментарий к Chapter 6. Mortem

**Ревигатор** — практически то же, что и активатор, только гораздо более дешевый и менее «навороченный»: ревигатор представлял собой просто ёмкость, сделанную из руды, содержащей радий. Никаких фильтров не было — воду нужно было залить с *вечера, и к утру она обязана была получить свою дозу радиации.

========== Chapter 7. Amusement ==========

Надеющиеся на Господа обновятся в силе:

поднимут крылья, как орлы, потекут —

и не устанут, пойдут —

и не утомятся.

Исаия 40:31

С ошейниками-удавками на шеях и трупиками умерших от газа паразитов, застрявших в волосах, голых и грязных, покрытых слюной да кровью в каждой видимой частице искалеченных тел, выживших при первом тестировании согнали в напоминающую бестолковое стадо шеренгу, повесили им на руки по браслету с перемигивающимися чуткими сенсорами, отслеживающими пульсацию замедляющих бег сердец, и, снабдив десятком кутающихся в черноту конвоиров, повели прочь из оставленной позади газовой камеры, ударами в спину да едкими шипящими угрозами, действующими ничуть не хуже, заставляя подниматься этажами выше, выше и выше.

Люди, оставаясь тем самым сбродом, который умудрился пойти против поводка, а потому угодил сюда, еще пытались толкаться, огрызаться, оказывать тщедушное, тут же погашаемое сопротивление, и Уинд — бледный и одновременно красный, глядящий в пол стеклянными пустышками остановивших движение глаз — был практически единственным, кто, склонив к груди голову, покорно и отрешенно шёл на следующую по очереди пытку, с отменным старанием игнорируя тяжелые да встревоженные взгляды тащащегося рядом Джека.

Мужчина, бессильно кусающий губы, украдкой поглядывающий по сторонам, но всё никак не находящий и не находящий лазейки, посредством которой можно было бы попробовать улизнуть, пытался ненароком касаться, мужчина всеми доступными ему способами изворачивался так, чтобы пересечься глазами, но чертов мальчишка, будто выключенная от питания неживая кукла, оставался глух, продолжая молчаливо отсчитывать босыми ступнями уходящие вспять ледяные ступени.

Прочие скорые смертники — где-то залысевшие, где-то до стылой жути худощавые, со впавшими глазами и вытаращенными обезумевшими лицами — не гнушались между собой переговариваться, не гнушались стонать, скулить, выть, кричать и бросаться на стены, друг на друга, на сопровождающих процессию охранников…

И всё равно в итоге оказывались возвращенными в проклятый нерушимый строй, ползущий туда, куда ползти до болезненной истомы ни одному из них не хотелось.

— Малыш… эй, малыш… посмотришь ты на меня или нет? — под шумок тихим полушепотом позвал Джек, наклоняясь так, чтобы хотя бы вскользь мазнуть взглядом по запрятанному под длинную челку и сбившиеся белые космы лицу. Аккуратно, пока никто в их сторону не смотрел, тронул птенца за руку, провел по той кончиками пальцев, попытался сомкнуть в ладони ладонь, но напоролся лишь на слегка да быстро приподнятую и тут же вновь опущенную обратно голову. — Изрядно мы с тобой влипли, ага? Прямо-таки с разгону уселись задницами в наложенное специально по наши души дерьмо. И как теперь будем из этого выбираться? — хоть внутри и было до омерзения паскудно, руки тряслись, шаг становился сухим и железным, а сердце в панике громыхало в висках, он тем не менее пытался делать вид, будто ни-чер-та у них не случилось, будто всё так, как и должно быть, будто они просто могут взять, развернуться, передумать и без лишних вопросов отсюда удрать — не потому что сошел с ума, а потому что надеялся встряхнуть всё глубже и глубже уходящего ко дну замкнувшегося ребенка…

В то время как в существование любого намека на пресловутый выход, способный их отсюда выпустить да позволить об испытанном ночном — за окнами, стало быть, и впрямь где-то там плескалась злополучная тенистая ночь — кошмаре позабыть, с каждой преодоленной перекладиной верилось меньше и меньше.

Феникс, не попытавшийся даже притвориться, что среагировал, что вообще рад его слышать и идти настолько рядом, что от смазанных да беглых касаний болезненно опаляло кожу, со следующие одиннадцать ступеней молчал — только кривился и, слизывая с каемки рта набравшуюся кровь, с отвращением сглатывал то, что из него же и вышло, обратно в самого себя. Затем, когда под ногами нарисовался небольшой площадочный пролет, вяло дернул плечом и, всё так же не смотря в сторону сникшего Пота, одними губами, перекрученными с остывающим бесцветным голосом, проговорил:

— Я не думаю, будто отсюда есть какой-нибудь… выход. Вернее, я знаю, что его… нет.

— И что это за поганый у тебя настрой? — мрачнея, злостно проговорил Джек, сжимая мальчишескую руку так, чтобы не сломать, конечно — хоть и сломать, надо признать, до чертиков хотелось, — но принести осязаемую боль. Помолчав, не добившись никакой реакции, кроме сморщенной мордахи да бестолково прикушенных губ, сжалился, сбавил хватку и, помешкав, спросил то единственное, что не оставляло в покое с того самого момента, как их выудили из сраных клеток, отправив покорять лежащий десятками этажей выше приближающийся гранд финал: — Нет — так нет, и черт с ним. Помечтать-то я могу, по крайней мере? И вот еще что… Скажи-ка мне, пока нам предоставили такую возможность, что там… произошло? Что это за паршивый старикашка, который глазел на тебя так, будто одним взглядом пытался и облизать, и изнасиловать, и заодно сожрать? Убил бы эту мразь собственными руками, если бы смог достать… Откуда эта скотина да чудный праотец пресвятой науки в одном особенно мерзком лице знает тебя?

Уинд, от вопроса его заметно вздрогнувший, точно повторно ударенный электрической статикой, немного — и вроде бы абсолютно безвольно — сбавил ход, отчего Джеку пришлось осторожно приобнять того за плечи да подтолкнуть в спину, чтобы никто не успел приметить еще одно потенциальное слабое звено, задерживающее их чертову парадную прогулку. Похранив тишину — тишина эта мужчине до стылого воя не нравилась, потому что прежде мальчик с ним так себя не вёл, а сейчас походил на какого угодно подменыша, но только не на самого себя, — поднял вдруг глаза — ужасающе пустые и красные — и, прошлепав тонкими изодранными губами, изогнувшимися в не менее изодранной улыбке, хрипло пробормотал: