Aзазеловка

   Основная масса населения была грамотной. Обучались дети всех крестьян в течение двух лет писать и читать, основам Закона Божия и Священной истории (история Аварика) в общеобразовательной школе, так называемом "Уранофроне". Существовала и популярная литература, читаемая крестьянами. Книги писались вручную на свитках из льняной бумаги, которая производилась в самом селе. Сочинения были, как правило, не очень длинными, 8 -100 стр. если перевести в in folio в формате где-то 80. В смысле содержания эти "народные книжицы" представляют значительный интерес. Здесь и сочинения об Александре Македонском (это, как я понимаю, так называемый Псевдо-Каллисфен), и много духовной поэзии, какая-то невиданная версия "Науки любви" Овидия, "Заветы Мерлина" (я никогда ранее ничего не слышал об этой книге), агиографии местных святых, сочинение о Дракуле, писания Гермеса Трисмегиста, анекдоты и многое другое.

   Тип жилищ такой, как у украинцев в Полесье. Глинобитные дома с соломенными крышами. Интересен способ изготовления сельскохозяйственных орудий. Полосы железа они зарывают в землю и оставляют там, пока с течением времени слабую часть не съест ржавчина и останется только сильная часть. Из нее-то и делают и косы, и вилы и пр. Есть у них также весьма странный и удивительный обычай: будучи заботливыми и опрятными в быту, они совершают нечто грязное и связанное с нечистотами, поскольку моют тела и чистят зубы мочой, полагая, что это укрепляет здоровье.

   От картофеля они воздерживаются, думая, что он способствует изнеженности нравов. А вот мяса потребляют, пожалуй, более других жителей региона. Впрочем, как они говорят, у других народов обжорство проистекает от чревоугодия, а у галлов от природной склонности. В вино же они добавляют карбид и мед. Употребление водки и пива считали постыдной особенностью инородцев, чужаков.

   Все жители села были сильно склонны к аффектам и собиранию сплетен. Так как газет у них не было, они ловили в окрестностях путников и обо всем их расспрашивали. При чем галлы верили даже самым невероятным и вздорным побасенкам. Все услышанное они воспринимали столь близко к сердцу, что говорили о нем круглый год. А когда их достигали сведенья о какой войне или политических неурядицах, то все жители села делились на сторонников тех или иных стран или политических движений. Дело доходило до потасовок, иногда с кровавыми итогами.

   Население отличалось необычайной набожностью. Даже какой-то подчеркнутой суеверностью. Впрочем, празднование основных праздников у них, на мой взгляд неспециалиста и человека, воспитанного в антирелигиозной атмосфере, не слишком отличалось от принятого у крестьян Полесья. Суеверия были тоже одинаковы. И, таким образом, не думаю, что перечни хорошо вам известных поверий и ритуалов могут быть интересны. Лишь пасхальные торжества сопровождались совершенно необычайным и неслыханным действом. Путников, которых отлавливали для получения информации, крестьяне не отпускали, а задерживали принудительно в селе. На Пасху сооружался полый внутри деревянный человек, символизировавший Иисуса Христа. В него помещался пойманный, крепко связанный для этого случая путник, которому предварительно пустили много крови (но не всю!) в специальный церковный сосуд (Грааль). Далее под пение всевозможных пасхальных гимнов, отчасти на украинском, отчасти на галльском и греческом языках человека сжигали живьем. Потом со всевозможными ритуалами, соответствующими данному случаю, епископ извлекал тушу, нарезал ее ломтиками и клал по ломтику в тарелку (кратер) каждому прихожанину из общины верующих. Мясо, нужно заметить, было приготовлено весьма отменно и не было ни сырым, ни подгоревшим. Ведь деревянная фигура Иисуса Христа была изготовлена очень искусно, да и регулировка огня была среди наиболее ценимых и почитаемых северопричерноморскими галлами искусств. Священники даже специально были обязаны изучать древний трактат "Наставление об огне", авторство которого приписывалось самому библейскому Гедеону. Итак, прихожане садились за длинный стол, который заранее был поставлен перед церковью на улице. Стульев было на один меньше, чем прихожан. Кто не успевал сесть, тот считался Иудой, и его вешали на священной осине на следующий день, со всей подобающей случаю торжественностью и чинностью. Усевшиеся же за стол прихожане весело уминали мясо и запивали его ранее собранной кровью жертвы, которая наливалась в стаканы из поставленного на середину стола кувшина. Мясо считалось плотью Христовой, а кровь - кровью Христовой. Ах, да, забыл сказать, что в трапезе участвовали только взрослые мужчины. Женщины и дети не допускались, как не прошедшие определенных посвятительных обрядов, о которых я по некоторым чрезвычайно важным причинам здесь умолчу.

   Имелось одно важное пророчество, касавшееся нашего прибытия. Упомянутый уже архонт Верцигеториг завоевал небывалый авторитет среди крестьян. Был он из древнего почитаемого и богатого рода. Говорят, сам Мерлин приходился ему каким-то родственником, но никто не знал каким. Впрочем, Верцигеториг держался в чести у крестьян не милостью, но устрашением. Поговаривают, что был небывало высок и статен, а взгляд его сеял ужас. Никто не мог и не смел смотреть ему в глаза. Голос его был подобен грому. И даже животные, возле которых он находился рядом, впадали в панику. Каким-то непостижимым образом Верцигеториг знал все наперед, а также что происходит в далеких местах. Бывает, спрашивали его: "Ну що, пан, робиться у свiтi?" А он и отвечает: "Ясний пiнь, вiйна". И точно. Поймают где путника, и спрашивают, не идет ли где война. И точно, где-то идет. Знал он и у кого должна отелиться корова, и какая баба мужу изменяет, и когда кто будет брачеваться, и когда кто помрет. Все считали, что он знается с самим Дьяволом. И так оно, конечно, на самом деле и было. А когда Верцигеториг умирал, он долго мучился и требовал чтобы разобрали крышу. Никто на это долго не шел. Но после проклятий и угроз крестьяне все-таки исполнили его просьбу. И лишь только после этого Верцигеториг отдал душу.

   Случилось однажды, Верцигеториг созвал всех крестьян на сход (ареопаг). Все ему докладывали о делах житейских и выспрашивали, что делать и как быть. А он по своему обыкновению все запросто решал. После, когда все уладили, сели и выпили, он вдруг и говорит, что было ему откровение. И вот оно:

   "Коли червоний переможе,

   А бiлий раптом занеможе,

   Коли рогатий переможе,

   Попа, та тiльки занеможе,