Доктор

– Тяжелая неделя у нас выдалась…

Женщина подошла к двери и, провернув замок, заперла дверь. Подойдя к небольшому сейфу рядом со столом, выудила чекушку беленькой, две рюмки и обветрившуюся на блюдечке нарезку.

– Выпьете со мной?

– Я за рулем…

– А я выпью… – Вернув одну рюмку в сейф, заведующая налила себе по края и опрокинув стопку, зажмурившись, закусила ветчиной. – Да… Сложная неделя выдалась для всех, а для Валентина особенно… он почти не терял пациентов, а тут, как назло, один безнадежный за другим… В понедельник на скорой подменял заболевшего доктора и девчонку привез шестнадцати лет. По словам родителей, они нашли девушку, лежащую без сознания в ванной. Якобы обмороки у нее бывали и раньше. Девочка была недоступна продуктивному контакту, сознание на уровне сопорозного. Лоб рассечен: по словам родителей, упала в ванной при обмороке. Они опасались, что у нее черепно-мозговая травма. Валя сразу дал распоряжение переводить ее в реанимацию, в лифте остановка сердца, но ему удалось вывести девушку из состояния клинической смерти, но в сознание она уже не пришла. Перевели на ИВЛ, на краниографии патология не определялась. Валентин усомнился в наличие черепно-мозговой травмы. Невролог не увидела признаков инсульта. Но родители настаивали на необъяснимом обмороке и травме при падении. – Женщина тяжело вздохнула и, откинувшись на спинку кресла, ненадолго замолчала.

– При промывании желудка обнаружили полурастворившиеся неизвестные таблетки… Под моим давлением отец пациентки признался, что на самом деле дочь из-за неразделенной любви совершила попытку суицида: наглоталась спецпрепаратов, прописанных состоящей на учете в психоневрологическом диспансере матери. Названная им доза зашкаливала. Столь резкое и фатальное ухудшение ее состояния стало объяснимо… В течение последующих двух часов Валентин провел все необходимые лечебные мероприятия. Но состояние пациентки ухудшалось. – Заведующая перевела тяжелый взгляд на каменеющего Марка. – Валя боролся за нее до последнего, но пациентка умерла. – Марк рвано выдохнул. – А дальше нужно сказать еле живой матери и полувменяемому отцу о том, что их девочки больше нет.

Заведующая замолчала на несколько минут, а потом обновила рюмку.

– Это все?

– В понедельник да…

– В понедельник?.. А дальше что было?

– А дальше… – Заведующая вновь вздохнула. – Во вторник остановка сердца у безнадежного коматозника. В четверг автомобильная авария, двое с переломами и ушибами, у одного мужчины травма грудной клетки, перелом костей лицевого черепа…затруднено дыхание, нарастает гипотония, и Валентин принял решение интубировать пациента… В общем там… – Татьяна Николаевна встала со своего места и, обхватив плечи руками, подошла к окну. – Валентина толкнул другой пациент, который поступил вместе с пострадавшим. Из-за сотрясения мозга у мужчины кратковременное двигательно-речевое возбуждение сменилось приступами глубокого оглушения, времени было слишком мало, каталки стояли рядом… В общем Валентин поцарапал и без того кровоточащую слизистую ротовой полости пациента. Рот мужчины за пару секунд превратился в кровавое озеро.

– Без деталей! – Марк впился побелевшими пальцами в подлокотники. – Он виноват?

Марку показалось, что минутное молчание заведующей обошлось ему в минутную задержку сердечного ритма, все внутри скрутилось от тянущего в пропасть беспокойства и все возрастающей решительности защитить свою половину от всего на свете. Даже если он виноват, Марку плевать, он будет бороться, но проблема в том, будет ли бороться Валя?

– Он виноват?!

– Нет, не виноват… Вскрытие показало: политравма, тяжелая черепно-мозговая травма, причина смерти – острая сердечно-сосудистая недостаточность… Он сделал все, что мог. В плане диагностики и лечебных мероприятий к нему нет претензий, но он винит себя в том, что не отодвинул пациента, но эти полминуты в таком тяжелом состоянии тоже могли стоить жизни, счет шел на секунды…

– Господи боже… – Марк рывком поднялся со своего места.

– А вчера скорая привезла уже мертвого малыша, молниеносная пневмония, смерть наступила в скорой, но коллеги не смогли сказать матери, что ребенок мертв, привезли в приемное отделение… Матери сказал Валя…

Марку показалось, что ему ошпарили лицо. Горло сдавило, а перед глазами появилась зареванная Лейла с собранными в небрежный пучок волосами, искусанными до кровавой корки губами и затопленными болью глазами. Лежащая на широкой кровати частной клиники с уже третьим выкидышем и дикой бездной внутри, которую невозможно озвучить, проговорить и отпустить, и кажется, что если она откроет рот, то этот вой отчаяния вырвется из нее, и боль прошьет всех.

Марк запретил себе углубляться в чувства матери, потерявшей своего ребенка, ему хватило минимального представления, с каким сердцем шел Валька к этой женщине выносить приговор, который не он привел в исполнение. Его Валька, болезненно воспринимающий брошенных детей и стариков, женщин, страдающих из-за своих детей, покорно терпящий надоедливую бабку с первого этажа, обнимающий алкашей, помогающий даже самым вонючим бомжам, неспособный отказать в помощи, но при этом жутко гордый, упрямый и обидчивый, принимающий каждую колкость, замечание и даже шутку близко к сердцу, любящий внимание, похвалу и нуждающийся в заботе как в воздухе, чахнущий без внимания.

Марк заглушил мотор и, побарабанив пальцами по рулю, откинулся на сиденье, собираясь с мыслями и наблюдая за хмурым от серых тонов двором с мусоркой и лавками в центре. В голове, как он ни старался, не выстраивался алгоритм действий… что сказать? Как утешить? Как отвлечь? Что вообще может помочь, когда тебя придавило чужой болью? Марк нашарил в бардачке сигареты и, забив на три последние месяца воздержания, закурил. На приборной панели остался валяться забытый Валькой ежедневник, исписанный убористым почерком, с закладками из статей по медицине, вырезками из газет и визитками, все это безобразие уже мало напоминало строгий ежедневник, больше смахивая на разодранную подушку, набитую бумагой.

Из подъезда в трениках и с мусором в руках вышел как всегда небритый Петрович. Марк выкинул сигарету в раскрытое окно и вылез из машины.

– В каком он состоянии.

– Ни в каком. Дай сигарету. – Получив желаемое и затянувшись, мужчина протянул тяжелую связку ключей – Вот ключи. Дай ему «пропиться»… так надо. Я ждал, когда его «бабахнет», хорошо что сейчас, а не когда он был один, но закончить придется до вторника, иначе забухает.

– Это обязательно? Может, поговорить…

– Поговоришь еще, успеешь, не переживай, – насмешливо и цинично бросил мужчина, пробежавшись маленькими, глубоко посаженными глазами по Марку.

– Как ему помочь? Ты ведь знаешь, как… как с этим справится.

– Никак! Не знаю я… Для всех это по-разному, он другой, все врачи разные… Кто-то, когда учился, в обморок от недопереваренных макарон в желудке трупа падает, а кто-то жрет себе спокойненько рядом со «столами». Он, блин, замороченный… ппц… упрямый идеалист. Черт его подери! Не знаю, как ты его вытаскивать будешь, я думал, у него раньше рванет, но тогда батя умер, и он переключился. В общем, позвони, я, если что, приеду, вправлю ему мозги и на работу отвезу, Валька постепенно войдет в колею, но желательно, чтобы он сам пришел.

– Хорошо.

– Я в гараж, завезешь тогда ключи, как обратно поедете.

– Ок.

Марк открыл ключом чужую железную дверь и вошел в тесную прихожую, длинный коридор освещался за счёт распахнутых дверей зала и кухни. На самой кухне было пусто, лишь стол с пустыми бутылками, стопками и разодранными наспех колбасными нарезками. Знакомая до боли куртка, с которой Валька не хотел ни в какую расставаться, валялась на подоконнике рядом с дверью на балкон, рукав был явно прожжен сигаретой. На секунду у Марка вспыхнули злорадство и радость, что наконец Валька расстанется с этим заношенным уродством и будет носить что-нибудь более «свежее» и стильное, но радость быстро прошла, когда рука наткнулась на цепочку с крестиком в кармане…