Нога

Я посидел еще пару минут, допил пузырёк, позвонил сменщику и сказал, что оставил машину у приемного покоя, а сам пошел домой отсыпаться. Пришел, скинул с себя всю одежду прям у порога, выпил горячего чаю, поцеловал спящую еще дочь и спросил вставшей как всегда раньше всех жены:

– Слушай, а у нас у Алевтины хорошие зимние штаны?

– Ты что это вдруг? Ну хорошие вроде бы, болоньевые, трехслойные! – ответила мне она.

– А юбки ниже колена? – опять спросил я, помешивая ложкой чай без сахара.

– Ну разные есть, девочка же, но коротких-то совсем нет, а что? – спросила недоуменно жена.

– Да ничего. Это хорошо, родная, хорошо.

Допил чай, поставил кружку в раковину и ушел спать.

Через два дня у нас снова была общая смена с Серегой, да теперь я его так называю. Как всегда, он был не выспавшийся, как всегда, мы налили в кружки кофейку с молочком и сели в комнате напротив диспетчерской.

– Серега, Петрович, ты чего бледный такой? Случилось чего что ли опять? – решил приободрить вечно депрессующего хирурга я.

– Уеду я, наверно, отсюда скоро! – вдруг выпалил, как из пушки, Петрович.

– Эй, друже, ты чего это? Познакомился с кем-то что ли из города? Даму нашел? – выдал я, как всегда, не шибко разумное предположение. Серега ничего не ответил, тихо пил кофе, а я больше не дергал. Он встал, долил кипятка себе, сел обратно за стол и сказал:

– Помнишь деда того с обморожением?

– Ну да, такое забудешь. Вот как раз спросить хотел, что с ним сталось то?

– Я сейчас тебе такое расскажу….

И, знаете, рассказал.

В то, что он дальше мне наговорил, поверить было трудно, но зная Серегу, врать он бы не стал, да и тем более это пересказ, а не творение собственного сочинения.

Как оказалось, деду вечером того дня ампутировали ногу, спасти ее врачам не удалось. Но всё самое интересно началось тогда, когда Сергей Петрович пришел проведать старика на следующее утро.

Дед лежал в палате на своей кровати, оклемываясь и разглядывая приоткрытыми глазами обрубок своей левой ноги. Он плакал и смеялся, кряхтящим голосом произнося три слова: «Получилось, ептвою мать. Получилось». Сжав руки в кулак, он прыгал будто бы от счастья на кровати, подскакивал над собой, сколько позволяло состояние. «Получилось, ептвой мать», – продолжал он кричать, усиливая мощь в голосе.

– А что получилось-то? – прервал я некрасиво рассказ Петровича, пока он делал глоток из пустой уже кружки.

– А вот чего!

Оказалось, что дед уже давно придумывал план, как расстаться с ногой и именно с одной. Да-да, не удивляйтесь. Всё, что произошло в тот день, он спланировал заранее и провернул лихо. Тут-то мне и вспомнилась его фраза, которую он пробухтел в ту страшно нервную ночь – «чуть раньше на пару минут».

По его просчетам, мы должны были приехать под утро, но мы приехали гораздо раньше, поэтому радость от того, что ногу все-таки ампутировали, была неописуемая. Звали его Прокоп Семенович.

Старик наш всю жизнь трудился разнорабочим, ездил по деревням, отстраивал фермы, чем очень гордился в юности и зрелости. Его многие знали как ответственного и толкового трудягу. Семью он так и не завел, почему не сказал. Но слухи про него всякие ходят. Естественно, в то время, не оформленный нигде, он получил внушительный срок за тунеядство. Ну время было такое, не то что сегодня – демократия. Одни фрилансеры везде и бизнесмены. Выйдя из тюрьмы, устроиться официально тем более не получалось, поэтому он продолжил свои странствия по стране, попутно набирая шабашек. Ближе к старости он осел в нашем Павлокисловодске, построил дом, завел собаку и трех кошек – жил себе спокойно, пока старость не взяла над ним верх. Занемог он: руки плясали, судорожно дергались без его указания. Элементарно выпить чаю стало настоящей пыткой. В целом он неплохо был скоординирован, передвигался устойчиво, но вот работать так, как раньше, уже не мог. Пришлось смириться, купить еще две кошки и сидеть дома, покупая только самое необходимое для большой «семьи», которой никогда не было. Бахнул кризис, цены взлетели, экономика в стране просела. Пенсии по старости Прокопу Семеновичу не хватало вообще. Размер ее был настолько мал (8 540 рублей), что, заплатив за коммунальные, едва получалось сводить концы с концами. Собака померла от голода, четыре кошки сбежали и пропали. Осталась одна, самая старая из всех: доедала со стола крошки, много не просила. Готовясь к зимнему периоду, Прокопу Семеновичу пришлось заказать грузовик с дровами, нанять бомжей, чтобы они раскололи и стаскали тюльки в сени. Часть они своровали, но заметил он это довольно поздно, когда топливо кончилось в середине февраля. Топить стало нечем, денег на еду не оставалось, кошка исхудала так, что он, не поглаживая ее на глазок мог сосчитать и сказать, сколько у нее ребер с каждой стороны. Вот тогда-то и родился у него коварный страшный план.

«А чего мне? Я старый уже. Плевать мне, все равно некуда ходить, а есть хочется, да и Мурка моя…», – цитировал слова Прокопа во время рассказа Серега. Жил он на окраине города, поэтому часто видел, как в один и тот же день трое молодых пацанов на снегоходах гоняют в лес стрелять зайцев. Однажды, после такой вот охоты, он дождался, когда ребята возвратятся. Прокоп достал с подволоки старые охотничьи лыжи и пешком, вооружившись самодельными палками, поплелся смотреть, куда они ездят и зачем. Делал он так шесть раз. Оказалось, что каждый раз Ребята работали по одной схеме: ездили по одной и той же лыжне, которую накатывали сами, в одно и тоже время. Заприметив старый деревянный столб линий электропередач в одной из своих вылазок, он прикинул, во сколько ему нужно по времени там быть, чтобы ребята нашли его еще живым.

Он купил четыре бутылки водки, в назначенный день одел себя строго по плану: трико с двумя полосками, валенки с дырками, норковая шапка, как символ прошедшей яркой юности, куртка теплая и перчатки. Будильник прозвенел, и он пошел, натянув в последний раз охотничьи лыжи. Почему в последний? Во-первых, он не уверен был, что выживет (как он высчитал вероятность наступления смерти от переохлаждения 72 процента). Во-вторых, он их там и оставил.

Ранее утро. Лес. Старый деревянный столб. Рабочий день на пилораме еще даже не начался. Прокоп достал из рюкзака 4 бутылки «Путинки» и выпил их, не торопясь особо. Закончив с четвертой бутылкой, он перекрестился, поправил куртку и перчатки, взглянул в небо над собой, обнял столб и сцепился руками в замок, чтобы точно не отвалиться. Он ощущал, как кровь насыщалась спиртом, а разум покидал его. Как-то именно так, как он потом признавался, он и представлял себе смерть в одиночестве. Холод. Белый ослепляющий свет. Свобода и Пустота.

Согласно его предварительным расчётам, Ребята должны были найти его как раз в тот момент, когда ногам пришел бы конец, а тело и руки оставались бы в порядке.

– Он то есть хотел обеих ног лишиться? – спросил я, опять перебив Сергея.

– Прикинь! – ответил мне он.

– А зачем, ептвой мать, вот извращенец!? – выпалил я, встав со стула, как озверевшая гиена.

– Да ты дослушай, сядь.

И я дослушал.

Оказалось, Прокоп где-то вычитал, что если бы он был инвалидом второй группы, то ему бы платили пенсию по инвалидности в размере пяти тысяч рублей. По его расчётам, вот такой вот математик, этого бы, плюс к пенсии по старости, хватило бы, чтобы нормально дожить и ему и Мурке. Вот и родился страшный план.

– Но, как он потом мне сказал, мы его план с тобой испортили – сказал Сергей с ухмылкой.

– Да он обалдел что ли, мы жизнь спасли ему.

– Мы приехали чуть раньше, чем он думал, поэтому и… одна нога у него осталась. Когда я ему сказал, что размер пенсии не изменится, что одна нога, что две, то он даже обрадовался и сказал, что ты Женя, видимо крутой водитель и профессионал, раз так быстро примчал – договорил Сергей Петрович и добавил через пару секунд слова.

– Уеду я отсюда, Жень!