Нога

К моему удивлению, одну из девочек я хорошо знал: её отец учился со мной в одном классе. Пацан был умный, правильный, справедливый и очень принципиальный моралист. Сейчас он занимается производством мебели, хотя по образованию вообще-то эколог, по-моему. Странные метаморфозы. Не правда ли? Так вот Светка его с моей Алевтиной росли вместе, в садик один ходили, а потом из-за отсутствия у моей малышки в школьные половозрелые годы вельветовой юбки и дорогой косметики разошлись их пути. Кому что. Не суди да не судим будешь. Ведь так говорят?

«О. Светка, привет. Да ты куришь?», – сказал я, улыбаясь во весь рот. Шуточку мою она не оценила, отвернулась, послышался харч, повернулась обратно и ответила: «Нет!».

Тут я понял, что пора переходить сразу к делу.

–Что тут у вас случилось? – спросил я, догоняя Петровича, который уже прошел в здание и отряхался в дверях.

– Да что-что. Какой-то трэш просто вообще. Деда какого-то в лесу пьяного вдрызг нашли. Откуда он там взялся только? Никого там не бывает, кроме зайцев да пацанов на снегоходах. Вид у него конечно, будто помирать собрался, – протараторила Света с московским акцентом. Видимо к поступлению готовится.

– Ты если юбки еще короче одевать будешь, у тебя еще не такой вид будет. Весь стыд простудишь, – решил я опять плохо пошутить и вошел в здание администрации.

Оно было одноэтажным, побеленным с внешней стороны. Если бы не коридор и офисные помещения с кабинетами, то вполне могло бы показаться неосведомленному путнику, что это заброшенная ферма или коровник. Коров тут конечно никто не разводит, но вот телки, как понимается, тут бывают частенько.

«Твою ж мать, это пиздец», – послышалось из ближайшего кабинета, откуда фотонной простыней падал в темный и грязный коридор светодиодный холодный свет. Я сразу узнал в этих ругательствах высокие нотки голоса Петровича. Всегда, когда он кричал или говорил на эмоциях, а было это редко, голос у него был тембрально близок к тому состоянию, что еще чуть-чуть, и чайки приняли бы Сергея за своего. Я рванул галопом в комнату, выронив перчатку из правого кармана на пол, о чем я узнал уже на обратном пути. Встав в пролет, моя тень на стене за спиной была похожа на приближающегося монстра, как это обычно делают в ужасах. То, что я увидел потом, было действительно похоже на фильм ужасов.

По средине комнаты на старом матраце лежал одетый в теплый полушубок старый дед, на вид ему было лет 65-68, может чуть больше даже – так не определишь. Шапка норковая, перчатки дорогие, спортивные, болоньевые, а вот штаны, конечно, тут он промахнулся. Кто ж в таких портках гулять навеселе идет. Обычные спортивки с двумя полосками от пояса до аххила, да еще и малы на размер. Самодельные лямки были рваные и болтались по полу. Валенки были на ногах такие, что в некоторых местах совсем стерты до дыр. Теплый шарф закрывал лицо и уши. Он лежал в пьяной полудреме и что-то невнятное бубнил. Губы от мороза и выпитого слегка склеились, сил открыть рот шире у него явно не было.

Ребята (да-да те самые Ребята) рассказали, что как обычно в этот день они поехали с очередными девочками пострелять, покататься на снегоходах. Все шло как обычно, но как только они проехали первый перелесок, то по правую сторону, где стоял старый деревянный столб линий электропередач, обняв конструкцию двумя руками, по колено в сугробе стоял мужик. Сначала они и не поняли, что это дед старый, но все же решили подъехать, посмотреть. Заглушив двигатели своих снегоходов и подъехав практически вплотную, они увидели, что дед уже почти весь промерз, кожа его была выбелена морозом, румянца практически не осталось, вокруг валялись 4 бутылки водки «Путинка» – по одной на каждый срок видимо. Снегоходов благо было три, а девочек всего две, поэтому никого выкидывать не пришлось, и, чтобы не терять время, они загрузили его на третий снегоход и на полном газу рванули обратно.

Всю дорогу до здания администрации дед ехал и обнимал водителя примерно также, как столб. Чтобы он не упал, ребята посадили его лицом к рулевому. Все эти 500 метров он ощущал мощный запах водки и жесткость волос, покалывающей его щеки бороды старика. Приехав, нашли старый матрац, который остался от вахтавиков с Урала, положили деда на него и накрыли все чем можно было: одеяла, шторы, бухгалтерские отчеты, собственные куртки. После этих сумбурных подготовительных мероприятий они наконец-то додумались позвонить в «скорую».

По лицам их было видно, что они и сами сейчас не против выпить 4 бутылочки водки, но на троих. Выслушав внимательно их скорый рассказ, собранный из обрывков историй каждого, Сергей Петрович, выдохнув, повернул голову на меня, потом оглядел старика и оцепенел.

«Евгений, он все ноги обморозил. Еклмн, дед, ты что сумасшедший? Ты как там оказался вообще?», – вдруг выдал он эти риторические вопросы и поднял тряпки, покрывавшиеся ноги старика. Задернув штанину кверху, стало понятно, что медлить нельзя ни минуты.

«Пацаны, давай дружно его в машину потащили, я пока пошел заведу побыстрее – машина еще не остыла, надеюсь. Петрович, чего сидишь, давай… поставь укол что ли какой-нибудь и погнали», – выговорил я замершими губами после непродолжительной паузы, разрушив тишину, стоявшую в кабинете.

Всё это время дед был без сознания, ну как без сознания, пьяный в умат: что-то бормотал себе под нос, а что именно разобрать было сложно. Одну фразу я понял с первого раза – «чуть раньше на пару минут». Что это значило, я узнал только спустя несколько недель.

Мы выбежали во двор здания, я резко прыгнул в кресло, завел двигатель, Петрович отставал. «Дядя Женя, а заберите нас в город?», – спросила Света за двоих. Ребята были явно не против – им было не до них совсем. Один из них уже в дверях стоял с бутылкой вина, наскоро открытой пальцем. «Давай, прыгайте, только чтоб всю дорогу его растирали и держали крепче, иначе пешком пойдете», – опять неудачно пошутил я, хотя в такой ситуации пытаться шутить, наверно, вообще грех. Петрович сидел вместе с дедом и девочками сзади, придерживал старика, а то крепления на носилках порвались давно и замене не подлежали. Я достал из бардачка три маленькие иконки, которые купил когда-то вместе с первой машиной, поставил их на место фотографий жены и дочки. Из-под сиденья я достал пузырь настойки собственного приготовления, спрятанный до тяжелых времен, выпил глоток. Жена и дочь не видят – ругать некому. Вообще я не пью, но тут случай такой – для храбрости и согреву. Выдохнул, перекрестился, глядя на иконки, и резко топнул ногой в педаль газа.

Ехал я по той же дороге, что и вперед. Погода благо нам не мешала: весь путь от здания администрации пилорамы до приемного покоя в больнице о метели напоминала разве что лишь снежная шапка на крыше моего ГАЗика, который кстати нас не подвел. Дороги я уже говорил у нас какие – беда. Дед раз пять подлетел вместе с девочками и Петровичем на кочках. Света попортила прическу, несколько раз ткнувшись затылком в крышу автомобиля. Не поверите, но пролетая по одной из дорог, мы увидели тех двух мужиков. Они шли, обнявшись и напевая песню группы Элджей «Твои рваные джинсы», что вполне соответствовало состоянию их штанов на тот момент. Благо хоть девочки жили у больницы. Нужно отдать им должное: они помогли нам донести деда в приемный покой, списать благополучно в хирургическое отделение.

– Спасибо, дядь Жень – сказала Света, вторая мадам кивнула удовлетворительно, вытирая со лба пот.

– Вам спасибо. Жвачку надо, а то батя унюхает, вломит тебе по полной программе? – предложил любезно я.

– В смысле? Он мне разрешает, -выдала Света и ушла в метель, которая за окнами приемного покоя вновь набирала обороты.

С восточной стороны стало проясняться, смена подходила к концу. Мы сидели в приемном покое на скамейке близко друг к другу. И сделал еще один глоток из пузыря, который достал из-под сиденья, выматерил из себя все, что накопилось за время пути, и любезно предложил Петровичу со словами: «Серег, хорош грузиться, на-ка, выпей сто грамм полегче будет». Он посмотрел на меня странно, будто с омерзением или грустью. Вообще тогда я его впервые Серегой назвал, иначе тут было никак. Помолчав, сняв куртку и нацепив бэйджик «Сергей Петрович. Врач– Хирург» он встал на ноги и сказал: «У меня, Жень, смена начинается. Мне нельзя».