Замок одиночества

…Семнадцатилетним юношей, намереваясь поступать и учиться в МГУ, Женя всё сомневался: какой факультет выбрать? Одинаково привлекали и математика, и филология. А вот продолжать профессионально заниматься музыкой ему не хотелось. Достаточно было того, что он десять лет (и с удовольствием!) играл на скрипке, которую ему подарила мамина сестра тётя Римма на День первоклассника. Мама сама занималась с Женечкой музыкой, так как в музыкальную школу его не приняли. Некая сердитая училка сольфеджио, постучав пальцем по спичечному коробку и попросив повторить, заключила, что музыкального слуха у мальчика нет. Не всё бывает первоклассно с первоклассниками! Позже, класса с седьмого, отец начал подсовывать ему журнал «Квант», определил в «Заочную физико-математическую школу». Ещё Женя любил читать. Его порой невозможно было оторвать от книги. Вместе с Лёвчиком они запойно читали Беляева, Грина. Когда в пятом классе он выиграл свою первую районную олимпиаду по математике, руководство школы наградило его шеститомником (тем, «серым»!) Грина и трёхтомником Перельмана. Когда в десятом классе его сочинение по литературе было признано лучшим в городском конкурсе, банальный вопрос «Кем быть?» заострился. Поступил Евгений всё же на филфак, но с намерением бывать по возможности на лекциях по математике. Но тут как раз повезло: уже на третьем курсе открылась специализация по математической лингвистике, а когда появились компьютерные классы, компьютерная лингвистика широко зашагала по крупным вузам страны. «Верной дорогой идём, пацаны!» – шутили студенты, легко сочиняя на компьютерах журналистские репортажи, литературно-критические эссе, рефераты, отзывы, кроссворды и прочее. Потом они уже начали «постряпывать» дипломы, кандидатские и даже докторские диссертации. Виртуальный мир начал «трахать» живой, реальный. Этот живой мир не получал, да и не получит никогда «оргазма», и, как шутил отец, «будущим женихам и невестам будут дарить на свадьбы компьютерные приставки в виде робота-вибратора, чтобы “расцветить” прелюдию». Да, Матвею Корнеевичу, порой годами разрабатывавшему одну-две темы по искусственному интеллекту, загромоздившему свои лаборатории огромными ЭВМ и пачками перфокарт, трудно было представить, что сейчас на обычном ноутбуке можно «выплясывать» такие интеллектуальные кадрили! Тот «трах» был переломом, прорывом в новую эру технологий, сознания, отношений. Всего мироощущения! Но, конечно, не для всех. Избранные всегда избранники! Живут по горизонтали, и горизонтали эти – высоко в ноосфере. А новые, стремительно разрастающиеся «трахи» будут равнодушно «хавать» те «псевдокреативные» девочки с голубыми волосами…

Так или иначе, Евгений Матвеевич, склонный к педантизму и консерватизму, имел гибкий ум и чуткую душу, склонную переживать время от времени «экзистенциальные кризисы». Он был лишён того незлобного нигилизма (и даче отчасти цинизма), маски которого иногда надевали на себя Лев и отец, но сюр и мистицизм уютно гнездились рядом с логикой здравой рациональности. И сейчас, в аэропорту Шереметьево, он вспоминал тех двух персонажей (людей или духов?), что запали в его сердце в прошлом году в Болонье.

…Тем вечером, после неудачной возни с партитурами, Софьин пытался поднять настроение длительной прогулкой вдоль бесконечных арочных галерей (аркад) Болоньи. Эта известная ажурность архитектуры города (сорок километров ажура!) необременительной волной качала строй души Евгения, приводила к упорядоченному ритму лад успокаивающихся мыслей.

Он заглянул в базилику Святого Доминика. В пустом храме, названном в честь нищенствующего монаха, лучше всего ощущались строгость и необремененность. Не напрасно в тринадцатом веке Папа именно этому ордену вверил инквизицию. В какой-то момент Женя почувствовал затылком чей-то взгляд. Кто мог тут быть? Софьин, войдя в храм, прикрыл за собой тяжёлую скрипучую дверь. Теперь послышался шелест листьев – как будто от сильного порыва ветра. Показалось даже, что этот порыв передвинул то изображение Христа, что было за алтарём. Следя за передвижением, Евгений Матвеевич резко повернул голову назад. Господи! Сзади, через пару рядов лавок сидел мужчина! Одно лицо с Христом! Евгений привычно «защипнул» пальцами переносицу. Руки мгновенно стали холодными, а лоб – горячим. Он зажмурился и вновь открыл глаза. Никого. Он один в базилике. Христос на картине за алтарём по-прежнему возносил свой лик и заламывал руки к небесам.

Софьин вышел из храма и побрёл без определённых целей. Вот площадь Нептуна. Бог морей держит свой трезубец, как матросы сотню лет назад держали свой революционный стяг. Или как парижские коммунары. Этот бронзовый Нептун стоит посередь фонтана гордо, возвышаясь и воспаряясь, намереваясь, кажется, потеснить в небе самого Зевса. «А Христос на картине стоит на коленях», – подумал вяло Евгений и вдруг увидел на противоположной от фонтана стороне высокого худого мужчину с бородой, в вязаной цветастой шапочке «с ушками». Мужчина внимательно, глубоко посаженными тёмно-синими глазами смотрел на Софьина. Затем он снял свою «девчоночью» шапочку и улыбнулся. Тот! Тот «Христос», что был в храме! Он поманил Евгения пальцем и стал удаляться. Дальше, дальше… Евгений за ним, на расстоянии, не решаясь приближаться. Вот «бородач» зашёл в какой-то храм. Евгений Матвеевич остановился метрах в тридцати от входа. Подождал минуту, другую… Вышла женщина в шёлковом голубом платке на голове, ниспадающем по плечам почти до колен. В руках флейта. Она начала играть. Чудесные звуки струились отчего-то сверху, а женщина играла и смотрела окаменевшему Софьину прямо в глаза. Красивая! «Её зовут Елена! Елена Прекрасная. Я знаю!» – подумалось мужчине. Музыка сильней… сильней…. уже недосягаемые ноты в районе десятой октавы. Разряд тока пронизывает Евгения, и он устремляется к флейтистке… Но стоп! Где, где она? Исчезла. Он вбегает в храм, «Бородатый» стоит у алтаря и по-прежнему улыбается. Женя осторожно подходит ближе. Теперь глаза «Христа» другие: «сердечко» в солнечной радужной оболочке! Он Светит, он Наставляет, он Подсказывает, он Помогает. Он – Благодетель! Хорошее слово.

Софьин решается подойти и спросить…, но «Благодетель» расплывается и растворяется. Как и сама Благодать.

«Ах, да это служащий, он – священник в этих храмах, базилике Святого Доминика и этом! И женщина тоже. Она служит и время от времени играет на флейте. А мне нужно просто выспаться», – подумал Женя, присев на лавку и прикрыв глаза.

* * *

… – Папка, ты чего? Я тебя уже трясу! Где витаешь? В облаках? Пойдём, скоро там будем – регистрацию объявили! – Оля удивлённо смотрела на отца.

Наконец семья Софьиных прошла в светлую, просторную и малолюдную зону «гейтов». Избавление от чемоданов и перспектива скорого вылета.

– Ого! Кресла-то почти свободны! Мяконькие! – Матвей Корнеевич плюхнулся на казённый диван, как на родной. Доволен. – Прошу садиться, господа! Лёд тронулся! Заседание продолжается!

Наталья Кирилловна и Оля сели по обе стороны мужчины, а Евгений сказал, что прогуляется по залу, разомнёт ноги и разведает обстановку.

– Мни, мни, только без мнительности! – сострил отец, что-то «читая» в настроении сына.

Затем он с задиристым видом посмотрел на своих соседок справа и слева и спросил:

– Ну, что, девицы: какие у вас сокровенные посылы и ожидания от «городу Парижу»? Кроме тряпок и достопримечательностей? Ну! Отвечать быстро и честно.

– Я вот читала… – начала мечтательно Наталья Кирилловна, – давненько правда, что Делон и Бельмондо в новогоднюю ночь влезают на Эйфелеву башню. Соревнуются. Вот бы… одним глазком!.. – закончила жена уже вдохновенно.

– Твой месседж, мать, не зачитывается. Им сейчас годков-то сколько? Впору соревноваться, кто первый до горшка добежит. Ха-ха!

– Ну тебя, пошлость какая! – обиделась дама.

– А ты, красавица? – Матвей ласково посмотрел на внучку.

– Да ты, дед, опять всё высмеешь! – осторожничала та.

– Воздержусь.

– Я хочу познакомиться с … – Девушка толком не знала с кем. – С… мушкетёрами! – выпалила она решительно. – И чтобы приключения были необыкновенные… как в кино!