Замок одиночества

– Вам, однако, не впервой ведь «реликты времени» видеть. Почему же «невероятно»?

– Павел Первый… он – как живой, как… близкий человек! Благодарю вас! – честно и просто ответил Лев Антонович.

– О! Это прекрасный и верный ответ! – Пасхин вскинул бровь, как это делает большой начальник, довольный работой маленького начальника.

– Но… ничего нет… о метках! Как… – с волнением и огорчением заговорил кладоискатель.

– Есть! Но сейчас, любезнейший, я скажу о них на словах. – Брови всё ещё висели над глазами, как крылья. – В одной записке они названы «оком». Могу позволить себе предположить три известных изображения: «Око всевидящего», «Око возрождения» и «Око Осириса». Правда, там затёрты ещё два слова…

Ирин не мог оторвать глаз от бровей аристократа.

– Вы увидели на мне третий глаз? Или то самое «Око»? – пошутил тот.

– Да… извините… странно… Ваши глаза напоминают «Око Осириса», как рисуют его на лодках мальтийские рыбаки.

– Как же?

– С чёткой густой бровью. Приподнятой. И ещё… ха… ещё в цветах российского «триколора».

– Прелестно!

– Каким же будет наш «договор о намерениях»? – деловито спросил Лев Антонович.

– Самый обыкновенный. – Морщинки вокруг глаз немца стали похожи на локоны Медузы Горгоны, и вокруг чёрного зрачка появилась в тёмно-синей радужной оболочке «пляшущая луна». – Вы пишите мне расписку, что брали в аренду мою «машину времени». Кровью! – Улыбочка мефистофельская. – Шучу. Это – фигура речи. Перед Ним и Павлом… – Он показал рукой на алтарь, на небо и на сердце. – …мы и совершили сделку.

– Я всё равно… мне нужно понять: почему вы мне доверяете? – Лев был искренним.

– Что ж, милейший… Наверно, вам действительно нужно знать, почему именно вам я доверяю корабль намерений… э… поисков. Во-первых, мне восемьдесят девять лет, и искать кандидатур не приходится. Во-вторых, к этому возрасту я успел научиться отличать людей. Вы мне симпатичны, и я чую в вас Мастера. Ну и, в-третьих, хочется побыть немного добрым волшебником!

Вольдемар Генрихович встал, взял Льва под локоть, и они двинулись к выходу. У машины Пасхин не спешил расстаться, а молчал, будто что-то припоминая.

– Да, опять кое-что забыл вам сказать. Давайте присядем в авто.

Барон сел сзади, Лев – возле водителя.

– Конечно, у вас свои методы работы… Но и я, смею уверить, кое-что понимаю в тайнах… Да-с. Вы любите Шекспира? Театр?

Ирин недоумённо посмотрел в водительское зеркало на немца. Тот был серьёзен и вряд ли хотел по-стариковски побалаболить.

– Сонеты его люблю. Драматургию не очень понимаю. – Невольная реминисценция с сегодняшним круглым столом «прошелестела» в голове Льва Антоновича.

– Благодарю за честный ответ! Мало кто понимает. Там столько «ловушек», столько «тайников» зарыто! Но не это главное. Главное, что «весь мир – театр». Чтобы сыграть Гамлета, нужно быть Гамлетом! Я, право, очень обрадовался, когда вы, прочтя дневниковые записки Павла, «нашего Гамлета»… э… выразились… «близкий человек». Браво! Но соблаговолите тогда уже терпеть! Да-с! Он будет испытывать ваше терпение, будет мучить! Любые мистические тайны не хотят отдаться дёшево! Вы меня понимаете?

– Да, вполне. Я готов вжиться в Роль, отдаться… – Лев улыбнулся. – Игре.

– И вот что ещё важно, милостивый государь! Я выбрал вас – я вам доверился. Как поступит он, Павел? Понимаете, сударь мой: житейские, даже самые насущные жизненные заботы – это скольжение по поверхности, а наша, как вы недурно определили, Игра – это погружение, это труд души… И не каждый может… Есть вещи несоединимые… Как бы проще, образнее… Вот… Ха! Женщине нужен лучший… альфа-самец, а мужчине нужно разнообразие. Ему лучшие не нужны. Но ему нужны… э… пряные. Ха! Томные и пьяные, танцовщицы и молочницы, госпожи и рабыни. Но все – пряные! Иначе не будет Спектакля. Все участники должны быть созвучны!.. – Голос Вольдемара Генриховича, только что энергичный, стал глуше. – Кстати, о спектаклях. Я давно написал две пьесы о Павле Петровиче. Много раз переделывал их, но ни разу не поставил… То советская оккупация Восточной Германии, то это современное всеобщее бездушие… равнодушие всех ко всему… эта массовая культура… Тут даже вы, русские, сдались! Жаль! Держались ведь на своих, хоть шатких, но идеалах! Так вот. – Он взял в руки две папки и передал через плечо Льву. – Советую прочесть. Условно их можно назвать «Трудно быть принцем» и «Страшно быть императором». Это вам… для Роли. Видите ли, Бог не дал мне детей… – Он вытер увлажнившиеся глаза платком. – Мы заболтались… Вот моя визитка…

Пасхин и Ирин распрощались, и автомобиль уехал. Лев Антонович, не понимая отчего, не спешил уйти от храма. Его что-то «зацепило» вновь. Он понял что: Вольдемар заразил его историей своей жизни, своего искалеченного Рода. Высокого Рода, где понимали, что в слове «отчего» есть мягкость, терпение, жалость… «от храма», а в слове «почему» – равнодушие… «катком по Судьбам».

И пока Лев брёл до гостиницы, он всё хотел примирить, соединить в своём решении Задачи несоединимое: Игра должна быть продуманной, профессиональной и с красивыми комбинациями, точно просчитанными, и интуитивной, сюрреалистичной… Он вспомнил, как, бывало, юношей, увлечённым шахматами, он проводил красивую пятиходовку…, а на десятом ходу его тренер, одессит, заявлял вкрадчиво: «Вам, Лёвушка, таки мат!» Но ведь был, был и расчёт, и вдохновение!.. Эх, полёта не было! Нужно подняться над Задачей, посмотреть совсем по-иному на неё! Сколько известно случаев, когда математикам и шахматистам помогала музыка!

Войдя в свой номер, Ирин сразу открыл портфель и засел над чертежами проекта Михайловского замка. «Вот! Вот оно – “Око”! В двух местах!» Он откинулся в кресле, удовлетворённо зажмурившись. «Вам таки шах, госпожа Удача!»

Женя любил Лёвчика и был рад его звонку. Хотя менее всего он заинтересовался той очередной поисковой интригой (сколько их было у Ирина!), что, судя по голосу, захватила ум и сердце друга. Более его задела новость, что Лев в Болонье – городе, где Евгению Матвеевичу довелось по службе побывать в прошлом году, и тоже в канун новогодних праздников. Нет, он, конечно, знал, что Лев готовит большую выставку в Италии, но не придавал значения тому факту, что именно в Болонье. И не в хронологическом совпадении дело. Взволновала душу та «полузабытая мелодия для флейты». Та мелодия, что спящей красавицей тихо легла на дно памяти и стала ждать… Она зазвучала тогда, в прошлом году, там, в милой Болонье… Флейта в руках той женщины… Но звук не от флейты, а с неба… Сюр, мистика? Была или нет женщина? Галлюцинация? Софьин ни в чём не был уверен. Сейчас тоже.

Может быть, это было бредовое состояние оттого, что в тот приезд в Болонью у него было очень много труднейшей работы. Причём связанной с музыкой. Распознавание текстов и изображений на тех обветшалых, буквально разваливающихся в руках бумагах, где-то подмоченных и подгнивших. Задачка казалась невыполнимой. Болонская филармоническая академия обратилась тогда к группе крупных европейских семиотиков, специалистов по герметике и компьютерной лингвистике с просьбой поработать и привести в порядок несколько старинных музыкальных альбомов. Филармония полагала, что это сочинения одного (или нескольких?) композиторов Средневековья. Были версии: Филипп де Витри, Гийом де Машо, Маркетто Падуанский и Перотин. Работа была увлекательнейшей! В группе исследователей был один занятнейший старичок. «Алхимик» – так он себя величал и убеждал всех, что эти партитуры служили, наравне с росой, ртутью и серой компонентами в «Великом Делании». Евгений сразу нащупал свой метод в работе с этими музыкальными партитурами. Он будто бы надышался парами ртути, умылся росой – и появилось особое чутьё, собственный, хоть и не слишком уж оригинальный, подход к этому вопросу. Он усматривал, прозревал (сначала интуитивно) некую формулу в музыкальном строе партитуры. Идея, конечно, восходила ещё к эллинам, когда Титаны античности услышали Игру Бога. Но владение технологией, знание шифра могли наследовать избранные, умениями своими вложившие коды в создаваемые арфу, флейту и прочие инструменты, вплоть до скрипки и органа. Когда в кирхах играют на органе – играют в Бога!